4.1. Исторический и литературный контексты

На протяжении последних двух десятилетий XIX века интерес к политической, социальной и культурной жизни России в немецком обществе растет. Пользующиеся популярностью у среднего класса журналы, такие как «Deutsche Rundschau», «Die Grenzboten», «Westermanns Illustrierte Deutsche Monatshefte» и «Die Gartenlaube», а также издания для рабочих – «Der Sozialdemokrat», «Vorw?rts» или «S?chsische Arbeiterzeitung» – постоянно публикуют статьи о России, которые, с одной стороны, дают читателю информацию о кажущейся многим немцам загадочной и чуждой стране, а с другой – стремятся прояснить социальные, религиозные и культурные особенности российской действительности. Информация не всегда достоверна, зачастую журналисты навязывают аудитории предрассудки и клише. Кроме периодических изданий в свет выходит множество исторических сочинений, путевых заметок и мемуаров: эссе Иоганна Шерра о российской истории, работа Юлиуса фон Экардта «Россия до и после войны» («Russland vor und nach dem Kriege», 1879, продолжение многократно переизданной книги «О петербургском обществе», нем. «Aus der Petersburger Gesellschaft», и «Новые зарисовки о петербургском обществе», нем. «Neue Bilder aus der Petersburger Gesellschaft», 1873), книга Макса Нордау «От Кремля до Альгамбры» («Vom Kreml zur Alhambra», 1880), «Русское путешествие» Германа Бара («Russische Reise», 1891) и др.

Причина возросшего интереса к России кроется в политических отношениях между двумя странами, которые, в особенности после основания в 1871 году Германской империи, развивались весьма противоречиво и непросто и вызывали общественную дискуссию, которая нашла отражение и в последнем романе Теодора Фонтане «Штехлин» («Der Stechlin», 1897). Прочные династические связи не могли сгладить конфликтов, возникавших на почве зреющего в обществе национализма. Особенно это стало заметно с началом правления Александра III (1881) и после восшествия на трон Вильгельма II (1888), при котором уходит в отставку Бисмарк. На внешнеполитической сцене внимание к России привлекла завершившаяся в ее пользу Русско-турецкая война (1877), дипломатической точкой в ней стал Берлинский конгресс (1878), вызвавший одобрение в германских внутриполитических кругах. Однако разочарование в результатах переговоров, проходивших под председательством Германии, вылилось в недовольство со стороны царской России, за которым последовало явное, затронувшее разные слои населения страны ухудшение российско-германских отношений. Этому уже не могла воспрепятствовать политика Бисмарка, которая была нацелена на укрепление связей с Востоком. В 1859–1862 годах Бисмарк, тогда еще не назначенный на пост канцлера, занимал должность посла Пруссии в Петербурге и знал русский язык. Но инициированное Бисмарком в 1873 году соглашение трех императоров – германского, австрийского и российского, возобновленное в 1881 году в рамках «Союза трех императоров», не было пролонгировано российской стороной в 1887 году, а в 1890 тем же ответила и Германия, не продлившая Договор перестрахования от 1887 года. Преимущественно именно это решение пришедшего на смену Бисмарку правительства Каприви обозначило конец тесного политического сотрудничества двух стран, длившегося более ста лет.

После прихода к власти Александра III (1881–1894) отношения между Германской империей и Россией все более и более ухудшаются, чему немало способствует рьяно проводимая Александром III и его преемником Николаем II реакционная политика русификации балтийского региона, получившая ощутимую поддержку в националистической прессе, в частности в славянофильских сочинениях Юрия Самарина и особенно Михаила Каткова. С немецкой стороны идеологическую подготовку к нарастанию политической конфронтации между Россией и Германией вели в первую очередь такие немецкие историки, как Генрих Рюккерт, Фридрих Мейнеке и Теодор Шиманн, а также культурологи Альфред Вебер и Освальд Шпенглер, дававшие негативную оценку происходящего в России в своих историографических и философских книгах. Это все чаще давало немецкоязычным странам повод для размышлений и спекуляций о положении России между Европой и Азией, а также об угрозе, исходящей от восточного соседа.

Подобные настроения нередко оформлялись в идеи расистского толка; акцент при этом делался на азиатско-варварское начало русских, как, например, в работах уже упомянутого Иоганна Шерра или Пауля де Лагарда, оказывавших заметное влияние на общество (Kopelev 2000: 11–107). Образ «русского азиата», сформировавшийся в этой литературе, сохраняет свое значение вплоть до XX века, напоминая о себе в творчестве немецких писателей, как о том свидетельствуют, в частности, статьи Германа Гессе о Достоевском и эссе «Гёте и Толстой» Томаса Манна. Рост напряженности и взаимного непонимания стал ощутим с 1887 года, еще более ситуация ухудшилась к началу ХХ века вследствие дипломатического и военного сближения России с Англией и Францией, воспринятого Германией как попытка ее изоляции. Сказался также получивший развитие в 1870-е годы конфликт интересов на Балканах, что в конечном итоге и стало одним из поводов к развязыванию Первой мировой войны. В этой связи нельзя недооценивать публицистическое и политическое влияние панславистов или активизировавшихся на востоке Европы неославистов, утверждавших, что политические интересы России обусловлены желанием защитить славянские народы Австро-Венгрии. И хотя возникавшие на этой основе конфликты напрямую не касались связей Берлина с Петербургом, они все же не могли не сказаться на российско-немецких отношениях, поскольку Германия являлась союзником Австрии. Кульминацией противостояния становится Первая мировая война, к началу которой образ врага был доведен почти до абсурда (W?S NF, Bd. 2).

Между тем динамика экономических отношений войны отнюдь не предвещала. Несмотря на некоторые таможенные разногласия, Германия была одним из крупнейших импортеров российской сельскохозяйственной продукции, а постепенная индустриализация России в период «российского грюндерства», то есть с начала 1890-х годов, еще больше способствует развитию экономических связей.

Однако политическая ситуация в России пугала немцев своей нестабильностью. Перемены, вызванные индустриализацией и колонизацией, а также отменой в 1861 году крепостного права и другими реформами Александра II, в частности в области юстиции и образования, вызывали в Германии большой интерес, так же как и убийство царя-реформатора нигилистами 1 марта 1881 года, обратившее внимание немцев на размах деятельности революционных организаций, таких как «Земля и воля» или ее радикальное крыло «Народная воля». Реагируя на эти события, немецкая пресса нередко утверждала, что Россия и после реформ осталась страной варварской, а нигилизм и постоянная угроза революции являются закономерным следствием деспотического режима и социально-политической отсталости.

Вместе с тем именно тот факт, что Россия и в эпоху индустриализации сохранила свою самобытность, служит источником особого очарования. Ближе к концу века все слышнее становятся голоса тех, кто, опираясь на критику культуры и философско-историческую аргументацию, противопоставляет наивную и самобытную Россию европейскому декадансу, находя в ней прообраз грядущей новой культуры, духовного и творческого обновления. Уже в 1850-е годы эта идея намечается в культурно-исторических трудах Августа фон Гакстгаузена, Вильгельма Риля и др. (Thiergen 2000) и получает развитие в рамках реставрационных течений, таких как, например, движение «Народное искусство» (Heimatkunstbewegung). Философы и художники, среди них Ницше, Лу Андреас-Саломе и Райнер Мария Рильке, пророчат России большое будущее, а в ее народе видят воплощение рационально непостижимой «русской души», обладающей такими свойствами, как «духовная глубина», «непосредственность жизненного опыта», «внутренняя противоречивость», «смирение», «пассивность», «страстность». В связи с этим и от русской поэзии ожидали не только решения духовных и религиозных проблем, но и ответов на волнующие немецкое общество социальные вопросы, например об отношениях между полами, эмансипации женщин и пр. Как нельзя лучше на эту позицию указывает почти истерическое и крайне спорное восприятие «Крейцеровой сонаты» Л. Н. Толстого, привлекшей внимание к тем болезненным вопросам, которые ставили одновременно с Толстым и Г. Ибсен, и А. Стриндберг: распад семьи, кризис морали, власть сексуального влечения.

При всем различии взглядов на русскую культуру доминирует вера в ее способность дать старой Европе творческие импульсы к возрождению. Несмотря на политическую напряженность, творческие связи между Германией и Россией расширяются, укрепляются и становятся более дифференцированными. Постоянно происходят встречи интеллигенции и людей искусства двух стран, нередко – по инициативе и при поддержке российских предпринимателей, таких как Иван Морозов или Сергей Щукин, меценатов современного изобразительного искусства. С начала 1890-х годов заинтересованную публику начинают знакомить с русским искусством (Raev 2000). Знаменитый балетный импресарио Сергей Дягилев организует в Мюнхене (1898) и Берлине (1906) выставки русского искусства, вызвавшие большой интерес. Российские и немецкие художники сделали Мюнхен европейским центром современного искусства; творческая группа «Синий всадник» («Der blaue Reiter») объединила Франца Марка, Августа Маке, Пауля Клее с Василием Кандинским, Марианной Веревкиной и Алексеем Явленским. Еще одним центром встреч, наряду с Берлином и Мюнхеном, был на рубеже веков университетский город Гейдельберг. Особенно часто словесные баталии происходили в читальном зале имени Н. И. Пирогова. В те же годы в Гейдельберге молодой Георг Лукач занимается Достоевским, а Макс Вебер пишет работы на русскую тему, в том числе «К положению буржуазной демократии в России» («Zur Lage der b?rgerlichen Demokratie in Ru?land», 1906).

Особенно интенсивным становится литературный диалог. Невозможно представить себе русский символизм без осмысления идей Гёте, романтиков, немецкой идеалистической философии середины XIX века и философии конца века, особенно в лице Ницше и Рудольфа Штейнера. В свою очередь, поздний реализм и натурализм в Германии формируются с опорой на русский реализм в лице Тургенева, Достоевского и Толстого. Этому соответствует и поведение читателей. В начале 1880-х годов наблюдается небывалый рост интереса немецких читателей к русской литературе, как количественный, так и качественный. Уже в 1890 году Эрвин Бауэр и другие критики констатируют, что немецкий книжный рынок наводнен произведениями русских авторов.