1990-е гг. Из России в Казахстан

«Кочевка». Совершенно другие, прямо противоположные миграционные потоки сформировались в это время в Кош-Агачском районе Республики Алтай, граничащем с Восточно-Казахстанской областью Казахстана. Он занимает Чуйскую степь, попасть в которую можно по единственной дороге – Чуйскому тракту, и высокогорные плато Укок и Аргут; площадь района – 19 862 кв. км, плотность населения – 0,8 чел. на кв. км, а число постоянных населенных пунктов – 14. До ближайшего города Горно-Алтайска – 560 км (в Кош-Агачском районе Горно-Алтайск называют городом: «вниз до города»; также всё, что происходит за пределами района, происходит «там, внизу», люди приезжают и привозят продукты «снизу» или «из города»). Так как территория района географически отделена от Казахстана Чуйским хребтом и плато Укок, то непосредственных контактов с жителями пограничных казахстанских поселков у кош-агачских казахов нет. Если еще в 1970-х гг. отдельные семьи с. Джазатор на верблюдах переходили перевалы, то теперь в Казахстан ездят исключительно через «низ», главным образом через г. Барнаул. Возможно, поэтому миграции казахов из Казахстана в Кош-Агач не было. Однако был массовый переезд кош-агачских казахов из России в Казахстан.

Популярность идеи переезда в Казахстан именно у кош-агачских казахов можно наряду с причинами, изложенными ниже, объяснить данным обстоятельством – географическая изоляция привела в некотором смысле и к изоляции социальной. В этом ареале не только сохранились традиционные черты быта, но и функционируют традиционные социальные институты, например авторитетный совет старейшин (подробнее см. гл. 2). Мало кто из казахов Кош-Агачского района связан семейными узами с казахстанскими казахами, да и те появились в последние несколько лет; нечастыми были до недавнего времени и поездки в Казахстан. Отсюда слабая информированность о реальных событиях, происходивших в Казахстане. А вместе с тем по Чуйскому тракту уже шли КАМАЗы из Монголии с переезжавшими в Казахстан монгольскими казахами-оралманами, разворачивалась агитация казахстанских концертных бригад. Всё это создало благодатную почву для восприятия и осуществления идей по возвращению соотечественников-казахов на «историческую родину».

Кош-Агачский р-н. С. Джазатор (Беляши). 2006 г. Фото авторов

Массовый переезд кош-агачских казахов в Казахстан, который сами они называют «кочевка», начался в 1991 г. Этому было несколько причин. Как уже было сказано выше, в начале 1990-х гг. в Казахстане началась кампания по возвращению этнических казахов в Казахстан. В это время Кош-Агачский район часто посещали бригады казахстанских артистов с концертами, после выступлений они агитировали местных жителей за переезд: «Приезжало много артистов, давали концерты. Приглашали на историческую родину. “Вас там ждут”, говорили. Здесь в это время был развал», – рассказывали в Джазаторе. Оралманам предоставлялись существенные привилегии, среди которых обеспечение средствами для приобретения жилья, бесплатного проезда на место прибытия, освобождение от различных налогов и сборов, помощь в овладении профессией и др. Агитация из Казахстана была успешной и сформировала у кош-агачских казахов стойкое представление о том, что Казахстан их историческая родина. Наши информаторы из Жана-Аула рассказывали, что когда к ним приезжали казахи-строители из Казахстана, то спрашивали: «Почему вы переезжаете, что вы ищете там? У вас что, там родня? Так хорошо живете: тут деревьев нет, а вы все в деревянных домах живете». Местные казахи отвечали: «На историческую родину уезжаем». Когда в милиции отъезжающих снимали с учета, то писали: «Выбыл на историческую родину» (ПМА 2006, Кош-Агачский р-н: Мугражевы). Впоследствии сами алтайские казахи негативно оценивали казахстанскую агитацию: «Люди на удочку пошли. Если бы там условия создать. Некоторые специалисты туда поехали, а им говорят, будешь скотником. Местные чиновники хотели, чтобы бесплатные работники приехали» (ПМА 2006, Кош-Агач: Мурзагулов); «А ему (Н. А. Назарбаеву. – Е. Л., О. Н.) не казахи нужны были, численность какая-то нужна была. Вот какая политика. И с Монголии собирал. Все потом вернулись. А в окраинных районах Казахастана знаете как живут? В пустынях казахи никогда жить не будут. Много монгольцев возвращается. Ну я же говорю, мы с ними не нужны Назарбаеву, ему численность нужна была» (ПМА 2006, Жана-Аул: Мугражев).

Однако в то время преобладали чувство гордости, которое испытывали кош-агачские казахи по поводу создания независимого государства Казахстан, и их стремление воссоединиться со своими «соплеменниками» на земле предков. Но вряд ли агитация могла бы подействовать и вызвать такие кардинальные перемены в жизни кош-агачских казахов, если бы не другие, более веские причины. Сами казахи объясняли свой отъезд прежде всего экономическими трудностями в России. Почти все предприятия в Кош-Агаче закрылись, многие люди остались без работы:

В 1990-х отсюда много казахов уехало в Казахстан. Здесь тогда всё развалилось, непонятно, что в будущем ждет. А в Казахстане – казахи, если что – помогут ‹…› Не было здесь даже жилищного строительства, работы.

Реорганизация, а чаще распад коллективных хозяйств, проникновение новых экономических отношений, активное политическое переустройство на фоне инерционного экономического развития – общие черты положения и России, и Казахстана в то время. Однако надо заметить, что в это время в самом Казахстане экономическое положение было еще более плачевным, чем в России, и в связи с этим на других, степных, участках российско-казахстанской границы, о чем говорилось выше, начались значительные миграции казахов из Казахстана в приграничные районы России. Кош-агачские же казахи (в отличие от казахов, например, Оренбургской, Саратовской или Самарской областей) по причине труднопроходимой алтайской границы с Казахстаном были мало информированы о положении дел в соседних казахстанских районах.

В семьях, где были взрослые дети, вставал вопрос об их образовании: «У нас была одна цель – выучить своих детей»; «В начале 90-х началось массовое переселение, поехать в Алма-Ату учиться было престижно» (ПМА 2006, Кош-Агач: Нурсалканова, Байгонусова). Но достаточно скоро этот фактор существенно ослаб. Уехавшие на учебу в Казахстан сталкивались с трудно преодолимыми бытовыми и социальными проблемами, а главное, что дипломы далеко не всех вузов Казахстана признавались в России. И теперь казахи предпочитают поступать в вузы Новосибирска, Томска, Омска, Иркутска, Хабаровска (в Горно-Алтайск или Барнаул едут единицы, так как там, по мнению казахов, на бюджетные места принимают исключительно русских и алтайцев).

Еще одной возможной причиной был некоторый психологический дискомфорт, связанный с межнациональными отношениями в республике. На Алтае, как и по всей России, происходила активизация национального движения малочисленных народов. В Кош-Агачском районе, где казахи составляли численное большинство (на момент переезда кош-агачских казахов этническое соотношение населения района было следующим: казахи – 9 тыс. чел., алтайцы – 6,5 тыс., русские – 770 чел. – Тадина 2008: 318), этот процесс проходил в обостренной форме. Алтайцы считают республику «своей»; к примеру, вопрос о том, почему не алтайцы, а казахи занимают в районе руководящие посты, несколько лет назад дискутировался в местной прессе. По словам наших собеседников-казахов, казахам было труднее, чем алтайцам поступить на бюджетные отделения в учебные заведения в Горно-Алтайске, так как предпочтение отдавалось алтайцам. Бывали столкновения алтайской и казахской молодежи. При видимом отсутствии русско-казахских конфликтов в самом Кош-Агачском районе некоторые казахи ощущают на себе проявления бытового национализма в республике и за ее пределами. «Я здесь уже в Барнауле (т. е. когда покидаю Кош-Агач. – Е. Л., О. Н.) ощущаю, что я другой, – рассказывал 30-летний казах из Кош-Агача. – Могут черномазым назвать».

Существует точка зрения, что притеснение казахов со стороны алтайцев в это время стало причиной миграции (Боронин 2005: 145). Вместе с тем более успешное экономическое положение казахов, высокий по сравнению с алтайцами уровень грамотности в их среде, распределение административных должностей в пользу казахов, а главное, что сами казахи не называли данный фактор как причину переезда, позволяет усомниться в его значимости. А вот после возвращения казахов в Кош-Агач взаимные отношения алтайцев и казахов действительно резко обострились. Вместе с тем понятно, что жизнь среди «своих» представлялась кош-агачским казахам лишенной какой-либо дискриминации по национальному признаку.

Вся история переселения из Кош-Агача в Казахстан очень характерна именно для этой группы казахов. Отъезд части казахов из Кош-Агача воспринимался остававшимися очень болезненно, как разрыв единого живого организма. Кто-то из тех, кто по разным причинам не мог уехать, называл мигрантов предателями, но, похоже, что это была защитная реакция на крушение прежней жизни. Многие испытывали боль и тоску, видя, как разрушается их «большая семья». Вот как описывает свои ощущения в начале 1990-х гг. казашка, бывшая в то время замужем за украинцем:

А я беременная Наташей тогда была. Стою у дороги, смотрю на отъезжающие грузовики, и так мне плохо… Думаю, я, наверное, тут одна из казахов останусь. А муж говорит мне: «Не расстраивайся, вот посмотришь, через год все вернутся» (ПМА 2006, Кош-Агач: Айша П.)

Такое же настроение было и у пожилых супругов из Жана-Аула: «Мы думали: ехать или не ехать, расстраивались, вдруг одни останемся» (ПМА 2006, Кош-Агачский р-н: Мугражевы). «Здесь в то время был развал. Все поехали. Мы подумали: “Что же мы будем самыми последними?”» – рассказывали сестры из Джазатора, мигрировавшие в Казахстан в начале 1990-х гг. и вернувшиеся обратно через 14 лет. Основное чувство остававшихся кош-агачцев – боязнь оказаться вне своей группы. Возможно, для некоторых это тоже стало побудительным мотивом к переезду.

Айша Погребняк с дочерью. Республика Алтай, Кош-Агачский р-н, п. Кош-Агач. 2006 г. Фото авторов

Когда началась миграция, президиум курултая – совета старейшин кош-агачских казахов, состоявший из нескольких авторитетных пожилых мужчин, обсуждал создавшееся положение. Решили не препятствовать отъезжавшим, потому что экономическое положение в районе было действительно очень тяжелым. Однако именно эти люди как никто понимали всю ценность связей, объединявших кош-агачских казахов и всё более разрывавшихся у них на глазах с отъездом каждой новой семьи. Была предпринята попытка сохранить кош-агачское единство. Один из старейших членов президиума, Пионер Султанович Мухтасыров, предложил всем желающим переселиться в какое-то одно место в Казахстане. Была создана комиссия для проработки этого вопроса, и П. С. Мухтасырова во главе пяти-шести человек делегировали в Казахстан договариваться с местными органами, «выбирать земли». Казахстанские власти выделили кош-агачцам село Орнок (к тому времени там проживало лишь несколько пенсионеров) Катон-Карагайского района Усть-Каменогорской области, т. е. буквально те места, откуда их предки откочевали в последней трети XIX в., сначала в Монголию, а затем на Алтай (Коновалов 1986: 5). Таким образом, кош-агачские казахи могли бы вернуться не на некую идеальную, а на свою реальную историческую родину. Там было построено 40 домов, однако, по свидетельству и П. С. Мухтасырова, и бригадира, строившего эти дома, места было мало. К тому же поселок находился вдали от крупных населенных пунктов, в труднодоступном месте – «за речкой без моста». Когда с гор (Тарбагатай) пошла вода, два дома полностью затопило. Решились переехать на это новое место лишь несколько семей, но без работы, без привычных условий выдержали недолго. А после того, как в реке утонули пять кош-агачцев, все стали уезжать. Построенные дома пришлось продать. Попытка организованной миграции всей группой не удалась.

Пионер Султанович Мухтасыров. Республика Алтай, Кош-Агачский р-н, п. Кош-Агач. 2006 г. Фото авторов

Однако собирание группы в Казахстане стало происходить стихийно. Приведем отрывок из интервью Сабыра Солтонова из Кош-Агача, прожившего в Казахстане с 1991 по 2000 г.:

И в 1991 году (я работал в редакции, жена в сельхозуправлении) в один прекрасный день меня вызывает отец. Осенью 1991 года, в сентябре. Он на стоянке, чабанит. И говорит: «Мы поедем в Казахстан». До этого мой младший брат уехал, там родственники со стороны его жены. Он летом 1991 года уехал. «Давай, поехали в Казахстан. Там неплохо живется, – отец говорит. – Посмотрим, что за Казахстан». Мы-то с женой видели, Семипалатинск, Алматы видели, другие города. А в основном <казахи из Кош-Агача> уезжали в северный Казахстан – Кокчетавская область, в район Астаны – этого не видели. Поехали, это – в Ерментауском районе, неподалеку от Астаны, совхоз NN, отделение Жалбаши. Он (младший брат) работал тогда заведующим фермой. И мы поехали, отец посмотрел – можно скот держать, и начал уговаривать: ну хоть не в отделении, так в соседнем совхозе. Мы поехали, посмотрели, чисто случайно попали в совхоз «Новодолинка». Там живут 99 % немцев. Акмолинская область, 100 км от Астаны. Мы посмотрели, поселок хороший. Мы ездили по многим селам, городам. Этот поселок ближе был к тому месту, где остановились мои родители – 50 км. Мы там купили дом, договорились. А потом еще на машине покатались по Казахстану – в Кокчетавскую область и др. Место искали. Но всё равно вернулись в Новодолинку.

Там немцы еще жили, и только-только начали переезжать (в Германию. – Е. Л., О. Н.). Когда мы переехали, уже были дома на продажу. И цены были умеренные. Купили дома. Вместе переехали: мой друг из Кош-Агача, вместе учились в Барнауле в электротехническом техникуме, с женой, я с женой и сестра друга с мужем. Вот три семьи приехали где-то в начале декабря 1991 года. ‹…›

Сначала отец в отделении работал, а потом через год-полтора они все переехали в Новодолинку, где мы жили. Сначала нас три семьи было, потом мои родственники, родственники жены, друзья к нам в гости приехали. Дома на продажу были. И уже в феврале – марте 1992 года постепенно стали переезжать люди из Кош-Агача, и кош-агачские и другие алтайские казахи из других областей Казахстана, которые раньше переехали, начали приезжать в Новодолинку, покупать дома. И это всё продолжалось, немцы уезжали, а казахи приезжали, все хорошо устроились. Жена устроилась диспетчером, а я как строитель, сначала в столярке, а потом мастером. И так уже к 1993–1994 году 150 семей казахов было из Кош-Агача. И в отделениях наши были. И наши уже в конторе, прорабом, в школе работали, водителями, механиками – во всех сферах работали наши люди. ‹…›

Рядом другой совхоз, Павловка. 25 км. Туда тоже наши переселялись. Там тоже собрались 100–150 семей. В эти два поселка – Новодолинка и Павловка – потом, в 1992–1994 годах со всех областей Казахстана стали собираться кош-агачские казахи.

Таким образом, в этих поселках собралось около 300 семей кош-агачцев, и стала воспроизводиться кош-агачская жизнь в ее прежних родственных и соседских связях. Были и другие центры притяжения для кош-агачцев в Казахстане, но не такие крупные. Так, в селе Зеренда Кокчетавской области собралось 15–16 семей из Кош-Агача. Восстановление хотя бы частичного единства кош-агачцы принимали с эмоциональным подъемом, настолько ценно была для них ощущение общности:

Когда в деревню <Новодолинку> переезжает одна семья – это радость, это пополнение, это душевное волнение. ‹…› Когда из 150 семей хотя бы одна уже уехала, кажется, что что-то отнимается. Не то настроение, не тот настрой (ПМА 2006, Кош-Агачский р-н: Солтонов).

(Обратим внимание на сохраняющуюся патриархальность кош-агачской семьи: решение о переезде принимает отец, и 30-летний сын, имеющий свою семью и неплохое по тем временам материальное положение – и он, и его жена имели работу – ему подчиняется. Так же в этой семье обстояло дело и с отъездом из Казахстана, о чем будет сказано ниже. Кстати, все четверо братьев Солтоновых с семьями мигрировали в Казахстан, а две замужние сестры оставались в России, хотя и имели намерение переехать: видимо, решение в их семьях принимала сторона мужа.)

На исторической родине. В Казахстане кош-агачцы искали места для переселения, отвечающие определенным критериям: «Чтобы работа была, дом был и, главное, чтобы поселок был хороший. Были совхозы, где преимущественно жили казахи, но там домов не было, никто не переезжал». Всем этим требованиям отвечали немецкие села: здесь можно было купить хорошие дома (их продавали отъезжающие немцы), можно было найти работу в крепких немецких совхозах (после отъезда немцев освобождались рабочие места). Некоторые кош-агачцы попали на юг Казахстана, в поселки, откуда уезжали в Турцию местные турки. Подселяться в казахские поселки кош-агачские казахи не стремились. И, конечно, те, кто мигрировал позднее, переезжали в места, где уже обосновались их родственники, друзья или знакомые. В результате кош-агачские казахи расселились во многих областях Казахстана, в частности нами зафиксированы переселения в Алма-Атинскую, Кокчетавскую, Семипалатинскую, Восточно-Казахстанскую, Акмолинскую, Карагандинскую, Талды-Курганскую области.

Дома в России обычно продавали, а скот грузили на КАМАЗы и везли на новое место жительства. По воспоминаниям жителей Жана-Аула грузили до пяти КАМАЗов с одного двора. Отъезжающий из Кош-Агача Сабыр Солтонов вместе с отцом погрузили два КАМАЗа крупного рогатого скота, овец и коз. По дороге в Акмолинскую область скот кормили и поили, а на месте продали и купили дома. Везти живой скот имело смысл из-за бывшей в то время высокой инфляции: вырученные от продажи дома деньги обесценивались быстрее, чем переселенцы успевали добраться до места: «Здесь мы дом (9?10 м) продали за 30 тыс. Нам сказали, что там с сигаретами плохо. Мы здесь взяли ящик сигарет “Bond” и через два месяца там продали за 30 тыс. – такая была инфляция», – рассказывала жительница Джазатора (поселка, где насчитывалось 450 дворов казахов; 20 семей выезжали в Казахстан).

В Казахстане российские казахи устраивались по-разному. В уже упоминавшихся Новодолинке и Павловке почти все кош-агачцы, по словам С. Солтонова, нашли работу в совхозе:

Кто трактористами, кто строителями, кто в школе. Немцы же уезжали, их места освобождались. Если бы мы поехали в казахские совхозы, то там же места не освобождались, там безработица была. А этот перспективный совхоз.

Супруги Солтоновы. Начало 1990-х гг. Фото из семейного архива Солтоновых

Когда в середине 1990-х гг. в Казахстане начались рыночные реформы в аграрном секторе, и все колхозы и совхозы были расформированы, во многих сельских районах Казахстана началось массовое обнищание населения[9]. Однако близость поселков, куда собрались кош-агачцы, к новой столице Астане помогла им практически безболезненно пережить кризис сельского хозяйства:

Когда совхозы закрывались, все ездили на работу в Астану, тогда там уже началась большая стройка. Мужское население в основном поехало туда работать: жили в близлежащих селах, снимали квартиры, работали. Зарплата там была хорошая, нормальная, можно было жить. Если бы не ностальгия (ПМА 2006, Кош-Агачский р-н: Солтонов).

Сам Сабыр Солтонов после ликвидации совхоза открыл свой магазин и основал собственное крестьянское хозяйство, которое занималось животноводством и выращивало зерновые; оно имело 1000 га земли (пашни, пастбища и сенокосные угодья) и технику (трактора, машины).

Некоторые несколько лет сидели без работы. Некоторые искали то, что им подходит, не желая идти в скотники (эту работу можно было получить без проблем). Другие, как супруги с пятью детьми из Жана-Аула, не гнушались и этой работой. Они попали в Зерендинский район Кокчетавской области, в Чаглинское отделение совхоза «Первомайский».

Сперва в совхозе-то баранов пасли. Две отары. Потому что как таковой работы-то нету. Муж здесь шофером был, ‹…› это первый раз в жизни, спонтанно. Он, муж, одну отару, я одну отару. Так пасли по тысяче с чем-то баранов. Сакман – на базе. По 200-300 голов в окотное время ягнят получали. В газету помещали (статья о них появилась в местной прессе. – Е. Л., О. Н.). Потом доили кобыл. Тоже первый раз в жизни. Ручная дойка. Всему научились. На джайляу в будках жили. Юрт вообще нет. Палатку брали. Дети с нами были на джайляу. А на кстау нет. Мы сезон только работали. ‹…› на джайляу мы выехали пасти молодняк. Там сезон, до осени, пасли молодняк.

Проработав год чабанами и сакманщиками, семья купила дом и перебралась на центральную усадьбу совхоза. Муж организовал предприятие по заготовке леса и отправке его в южные районы Казахстана. Работали всей семьей да еще нанимали рабочих.

Многие получили работу в соответствии со своими профессиональными навыками. Список должностей, на которых работали кош-агачцы в Казахстане, зафиксированный нами в беседах с информаторами, включает зоотехника, ветврача, тракториста, строителя, диспетчера, директора школы, учителей казахского языка и литературы, истории, химии и др., бухгалтера банка и проч.

Переехав в Казахстан и попав в новое окружение, кош-агачцы во всей полноте смогли ощутить свою самобытность. Им непроизвольно приходилось сравнивать себя с местными казахами, что, несомненно, обострило и сделало более четким их этническое самосознание. Как было показано выше, кош-агачские казахи, выбирая места для поселения, учитывали наличие жилья и работы. Таким условиям отвечали прежде всего поселки, где жили немцы, русские, турки, нацеленные на отъезд из Казахстана. Многонациональное население этих населенных пунктов, и шире – районов, говорило по-русски. Жили в этих местах и казахи – большинство в отдаленных аулах – отделениях совхозов. Какое-то число жило и в центральных усадьбах (в Новодолинке, когда туда приехали первые кош-агачцы, жило семь семей местных казахов). С отъездом немцев и русских они тоже стали постепенно переселяться в более крупные поселки. Местные казахи, как правило, также говорили в основном по-русски (казахский очень ограниченно использовался в быту и среди стариков). Таким образом, кош-агачские казахи, почти во всей полноте сохранившие казахский язык, оказались в этих районах носителями родного языка. Это первое, что бросалось в глаза всем кош-агачцам: «В Казахстан как в Россию приехали, – говорила одна из наших собеседниц, имея в виду язык общения. – А в Россию (в Кош-Агач. – Е. Л., О. Н.) вернулись, будто в Казахстан». Определенные трудности возникли у детей в школе: «Старшему сыну сложно было. Здесь же учили по-русски, но разъясняли по-казахски. А там он ничего не понимал, как в Россию попал. Там местные казахи на русском говорят. И когда приехали сюда, все четверо <детей> говорили по-русски», – рассказывала другая. В это время в Казахстане обучение в школах переводилось на казахский язык, и местные школы испытывали дефицит кадров, способных преподавать на родном языке. Так, только учительница химии и биологии из Джазатора, переехавшая в Кокчетавскую область, смогла преподавать эти предметы по-казахски, никого из своей среды местные казахи не нашли. Замечали кош-агачские казахи диалектные и интонационные особенности своего языка и речи: «Язык у них помягче. У нас – грубый. Говорят, вы как топором рубите»; «Казахстанские казахи говорят, что у нас грубый язык, говорим, как ругаемся. А мы и не замечаем». Сами казахи объясняют это влиянием алтайского языка, что совпадает с мнением лингвистов (Болатов 1962: 53–103; цит по: Коновалов 1986: 135).

Конечно, не могли не отметить кош-агачские казахи и большой разницы в интенсивности родственных и соседских связей в Казахстане и у себя на родине.

Наши люди – наши родственники, наши соседи, хоть он алтаец или русский или украинец – менталитет у нас одинаковый, уже веками сложившийся. Там менталитет совсем другой, конечно. Там люди мало общаются друг с другом. ‹…› Мы когда переехали, были до некоторой степени удивлены их бытом, отношением друг к другу (ПМА 2006, Кош-Агачский р-н: Солтонов).

На похоронах были в Казахстане. Там, как у нас, много скота не режут. Определенное число гостей зовут, сватовей и всё. Если не зовут, никто не приходит. И только в обеденное время у них. Сказали, в обеденное время, и всё, потом никто не приходит. ‹…› Там тебя позвали, я должна сходить и его пригласить, а тут похороны – не смотрят, звали тебя или не звали. Главное в районе этом живешь, все могут прийти. Как обязанность, и стар, и млад – все приходят (ПМА 2006, Кош-Агачский р-н, Жана-Аул: семья, переехавшая из Казахстана).

Еще одна черта собственного «менталитета», которую осознали кош-агачские казахи, столкнувшись с казахами Казахстана, – это демократичность отношений между людьми и отсутствие подчеркнутой иерархии социальных статусов, которые были приняты в Кош-Агаче. В Казахстане они наблюдали другой стиль общения, например, в отношениях начальник – подчиненный:

Допустим, у нас председатель колхоза. Заходишь к нему, поговоришь, он даст добро или нет. А там: написал заявление, оставляешь секретарю. Директор тебя не знает. Директор знает только своих – администрацию. К нему заходить нельзя. Заявление секретарю оставил, она отнесет директору, скажет, когда прийти. Да – да, нет – нет: должен уходить. Мы к такому не привыкли. Секретарь сидит, а мы напрямую к директору ходили. Им это не нравилось. Не нравилось главным специалистам. Если главный инженер сказал, делай, как он сказал, хоть он прав или нет. А мы привыкли обсуждать. Планерка идет – директор что сказал, то они и делают, никаких дискуссий. И в отделениях – заведующий сказал – простой народ делает. На этой почве были конфликты, были разговоры, неприязни. Нас там называли «наглыми алтайцами». А с простым народом мы хорошо жили, друг друга понимали (ПМА 2006, Кош-Агачский р-н: Солтонов).

Действительно, в Казахстане в учреждениях, на производстве и т. п. всегда подчеркивается статус «начальника», соблюдается четкая дистанция между руководителем и подчиненными, т. е. принят гораздо более авторитарный стиль управления, чем в России. Очевидно, это объясняется сохраняющимся традиционализмом сельских казахов, который определяет общую атмосферу авторитарности руководства, с одной стороны, и пассивности, патерналистских настроений большинства населения, с другой. Обусловленную этим фактором разницу в «менталитете» замечают обычно все российские казахи, попадающие в Казахстан (Наумова 2000: 70), и кош-агачцы в частности. Российские казахи более активны, инициативны, обладают деловой хваткой, что помогает им занимать более высокие должности, быстрее продвигаться по служебной лестнице и т. п. Например, чтобы в то время открыть магазин и создать успешное крестьянское хозяйство, как это сделал Сабыр Солтонов, надо было обладать определенными деловыми качествами. Большинство крестьянских хозяйств в условиях Казахстана 1997–2000 гг. разорялось, не просуществовав и одного-двух лет (Наумова, Сагнаева 2006: 237). Супруги из Жана-Аула, не побоявшись проработать чабанами, организовали собственное семейное предприятие и даже нанимали рабочих. Конечно, уже для того, чтобы сняться с насиженного места и переехать в другую страну, надо было обладать определенными качествами характера. Вероятно, Кош-Агач покидали наиболее решительные, мобильные, активные.

Однако, несмотря на все противопоставления, мы никогда не слышали от наших собеседников осуждения казахов или Казахстана. Даже те, кто долго не мог найти работу, говорили об этом неохотно, видимо, не желая, чтобы мы подумали, что в Казахстане их приняли плохо. Дружелюбное отношение со стороны местных казахов отмечали практически все наши респонденты:

Они доброжелательные, культура у них высокая. Каждые соседи в гости приглашали, говорили: «Вы по-казахски лучше нас разговариваете. Вы нашли свою историческую родину».

Даже в современной унифицированной повседневности казахстанские казахи сохранили многие казахские обычаи. Для кош-агачцев устраивали ерулик – угощение по случаю приезда новых людей в аул, знакомства с вновь приехавшими: «Сразу, как мы приехали, уже в конце декабря, они нас приглашали в гости, – вспоминал С. Солтонов. – Все казахи, которые там жили, и все, которые переехали – все там познакомились. Одни, другие приглашали. Потом мы их приглашали». Возможно, поначалу и были какие-то шероховатости между кош-агачскими и местными казахами, но они с течением времени сглаживались («Если были драки, то на почве пьянки»). Почти все кош-агачцы, вернувшиеся из Казахстана, рассказывают, что завели там друзей, не только казахов, но и русских, немцев, белорусов. «Русские, немцы есть друзья-знакомые. Жалко было оставлять, но что сделаешь» (ПМА 2006, Кош-Агачский р-н, Жана-Аул: семья, переехавшая из Казахстана).

Близко общаясь с местными казахами, кош-агачцы замечали и некоторые этнокультурные особенности своей группы. Например, в Кош-Агаче почти не делают бешбармак – мясо с тонко раскатанными лепешками; казахстанских казахов это приводило в недоумение: как можно есть одно мясо? Однако самое главное отличие, которое увидели кош-агачцы, заключалось не в наличии или отсутствии тех или иных обрядов. Их поразила скудость подарков и приношений, которыми обмениваются казахи при проведении различных обрядов. Наша собеседница, недавно вернувшаяся из Казахстана и делавшая во время нашего пребывания в 2006 г. в п. Жана-Аул приготовления к свадьбе своего сына, потратила 20 тыс. руб. только на покупку золотых украшений для сватов, предполагалось, что будут и другие дары. Она ожидала, что сторона невесты сделает аналогичные подарки десяти ближайшим родственникам жениха, и, кроме того, каждому подарит по два ковра.

А у них вместо этого золота только бижутерия. Человек десять за стол садятся, они один такой мешочек, пакетик, кидают на стол, и сколько баб сидит, они разбирают по одному, ‹…› они этим только одаривают.

Кош-агачские казахи всегда с гордостью рассказывают, что у них сохраняется обычай давать на свадьбу три-пять коржунов. Коржун – это в прошлом переметная сума, а сегодня 50-килограммовый мешок, который готовит сторона жениха для родных невесты. Их набивают подарками – сладостями, спиртным, отрезами материи; в коржун обязательно входит один баран. Отцу невесты по возможности дают лошадь. «А там родителям <невесты> одного барана увозят и всё». Увеличивает расходы кош-агачских казахов и количество гостей, которое на порядок больше, чем у казахстанцев.

Сами кош-агачцы замечают, что их расходы на различные обряды с каждым годом увеличиваются. Некоторые уже берут кредиты, чтобы справить свадьбу, провести похороны или сделать тилашар (букв. открывание языка) – новый обряд, угощение, устраиваемое когда ребенок первый раз идет в школу (о нем см. гл. 3). Курултай несколько раз принимал решение уменьшить расходы на свадьбу и похороны, но «народ не слушается его». «Наши казахи бесятся», – как сказала об этих непомерных расходах престижа наша пожилая собеседница. И пример казахстанских казахов заставляет кош-агачцев не только испытывать гордость за свою «широкую» свадьбу, но и задуматься: нужны ли такие расходы? Одна из наших респонденток со смешанным чувством негодования и восхищения рассказывала, как, будучи в Казахстане, побывала на свадьбе, устроенной казахами, приехавшими из Китая. Они не устраивают традиционных угощений, ограничиваясь чаепитием, а подарки принимают в долларах и тратят их или на покупку иномарки или на учебу молодоженов («У них всё рачительно, всё подсчитано»). Заметим в этой связи, что расходы престижа кош-агачцев, несомненно, связаны с характерными особенностями их группы: никто не хочет ударить в грязь лицом перед соседями и родственниками, а информация о том, кто сколько потратил на свадьбу, похороны и т. п., каковы были подарки той и другой стороны, быстро становится известна всем.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.