ОСОБНЯК АРХИТЕКТОРА ЖАКО
ОСОБНЯК АРХИТЕКТОРА ЖАКО
Дом № 19 на Офицерской улице возвел мастер позднего классицизма архитектор П.П. Жако для своей семьи. Выходец из Франции, талантливый зодчий, он пользовался уважением и признанием у петербуржцев. Ежедневная газета «Северная пчела» с восторгом сообщала: «Все дома господина Жако, а их множество, отличаются красотою и удобствами». Действительно, архитектор оставил нам в наследство прекрасные монументальные здания, украшающие город. Среди его замечательных работ – дом Голландской церкви (Невский, 60), здание Дворянского собрания (ныне Санкт-Петербургская филармония) на Михайловской улице, дом Энгельгардта (Невский, 30). Кстати, будучи человеком предприимчивым, Жако не забывал и о себе. Возведя для своей семьи дом № 19 на Офицерской улице, он почти одновременно с ним построил еще два собственных прекрасных особняка: на Большой Морской (на участке ранее принадлежавшем архитектору Э.М. Фальконе) и на площади Искусств, 5, на подаренном ему бывшем участке придворных ювелиров братьев Сеген.
Ул. Декабристов, 19.
Современное фото
Архитектор Жако являлся членом «Комитета для приведения в лучшее устройство всех строений и гидравлических работ в Санкт-Петербурге». С деятельностью этой организации, учрежденной в 1816 году, связан новый подъем в градостроительном развитии столицы, ибо творческое содружество архитекторов и инженеров оказалось на редкость плодотворным. По предложению членов Комитета в Петербурге возвели большое количество прекрасных монументальных зданий. Дом № 19 на Офицерской улице – одна из построек талантливого мастера, является ценнейшим историко-художественным памятником архитектуры XIX века. Возводя дома в Петербурге, П.П. Жако, как правило, смело нарушал устаревшие каноны классицизма и вводил в композицию новые оригинальные архитектурные элементы и решения.
В 1840 году титулярному советнику Александру Ивановичу Герцену вновь грозила ссылка в Вятку. Ему пришли на помощь два человека – Василий Андреевич Жуковский и Константин Иванович Арсеньев – известный историк, географ и статистик. В 1828 году Арсеньеву было поручено преподавать историю и статистику наследнику престола, будущему императору Александру II. Арсеньев занимал тогда официальный пост члена совета Министерства внутренних дел. Пользуясь своим влиянием, Константин Иванович добился смягчения приговора. Он даже обещал ускорить перевод Герцена в Петербург. «Кажется по всему, недолго нам жить во Владимире.» – писал Герцен жене после встречи с Арсеньевым. А.И. Герцен и К.И. Арсеньев часто встречались в Петербурге. Их отношения приняли доверительный, дружеский характер. «К.И. Арсеньев со мною несказанно хорош; у него я бываю.» – писал 1840 года Д.П. Голохвастову.
А.И. Герцен.
Портрет работы А.Л. Битберга. 1836 г.
Арсеньев жил тогда на Офицерской улице, в доме № 19. Он пользовался правом извлекать секретные документы из государственных архивов. Не исключено, что с некоторыми из них он ознакомил своего молодого друга в доме архитектора Жако, на Офицерской улице. Общеизвестно, что о существовании «Записок» Екатерины II Герцен узнал от Арсеньева. Копию «Записок» в 1858 году переправили в Лондон и напечатали в вольной русской типографии.
В предисловии к этому изданию «Записок» Герцен указывал: «.первым, кто рассказал мне об этом, – был наставник царствующего ныне императора, Константин Арсеньев.».
Одновременно об опальном вольнодумце и революционере хлопотали и другие, более влиятельные лица России. В 40-х годах XIX века граф Владимир Александрович Соллогуб, известный писатель и внук литовско-польского вельможи, переселившегося в Россию, часто посещал летом на даче в Павловске чету Панаевых, у которых гостил молодой поэт Некрасов.
Вечером после приятного обеда к Соллогубу обратилась с необычной просьбой хорошенькая хозяйка дачи Панаева: «Граф, вы знаетесь с такими важными людьми, у вас такие большие связи, сделайте доброе дело – помогите одному совершенно невинно пострадавшему молодому человеку. Он заслуживает сострадания».
Соллогуб, понимая, что путем обыкновенного заступничества ничего нельзя будет добиться, решил положиться на неисчерпаемую доброту императрицы Александры Федоровны и поэтому решил обратиться непосредственно к ней через графиню Екатерину Федоровну Тизенгаузен, дочь Елизаветы Михайловны Хитрово. Графиню Тизенгаузен императрица тогда особенно любила и отличала и согласилась ходатайствовать перед императором о смягчении приговора молодому человеку, звавшемуся Александром Ивановичем Герценом.
Император Николай Павлович, непреклонный в своих решениях, но иногда все же уступавший просьбам супруги, на этот раз отказал наотрез и при неоднократных просьбах Александры Федоровны отвечал: «Нет, нет и нет!» Хотя в конце концов государь все же капитулировал перед настойчивыми просьбами своей венценосной супруги, проговорив при этом с сомнением: «Хорошо, но за последствия я не отвечаю!»
В своих мемуарах В.А. Соллогуб пишет: «Герцену был выдан заграничный паспорт, и он отправился в Лондон».
Историки же единодушно полагают, что граф Соллогуб через Е.Ф. Тизенгаузен в 1842 году хлопотал за Герцена именно с тем, чтобы освободить его от подневольного житья в провинции. Хлопоты императрицы увенчались успехом, и Герцену разрешили переезд, но не в Лондон, а в Москву.
В 1844 году Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин окончил Александровский лицей и с мая по декабрь вынужден был поселиться в семье своего брата, Дмитрия Евграфовича, служащего лесного департамента Министерства государственных имуществ, который жил на Офицерской улице в доме № 19. Будущий русский сатирик бедствовал, получая жалованье скромного чиновника военного министерства. С легкой руки писателя дом архитектора Жако вошел в историю под именем «дома Иудушки Головлева» – родной брат Салтыкова-Щедрина, занимавший здесь квартиру, послужил прообразом знаменитого литературного персонажа, столь блестяще изображенного автором этого социально-психологического романа.
М.А. Салтыков-Щедрин
На всю округу славилась булочная-кондитерская Ивана Людвиговича Думы, арендовавшего здесь помещение. В полуподвале, под булочной, располагалась его пекарня, где выпекалась замечательная продукция – булки, «венский товар», торты и всевозможные печенья. Кондитерская процветала, товар – отменный. Хозяин принимал заказы на именинные пироги и праздничные торты. В магазине и пекарне соблюдалась образцовая чистота, все ходили в белых халатах и таких же колпаках. Сам кондитер, Иван Людвигович, обслуживал наиболее именитых заказчиков и собственноручно изготовлял изделия для постоянных клиентов.
Позже, в 1905 году, в доме № 19 снимал квартиру петербургский художник и скульптор Константин Васильевич Изенберг, автор одного из самых известных городских монументов – памятника морякам миноносца «Стерегущий». Его установили в 1911 году в начале Каменноостровского проспекта и посвятили одному из героических эпизодов русско-японской войны 1904–1905 годов. Монумент напоминает о славных традициях отечественного флота и продолжает тем самым патриотическую тему в русской монументальной скульптуре.
Однако мало кто знает о том, что работа художника над памятником была довольно сложной и в силу внезапно открывшихся обстоятельств могла быть даже полностью остановлена.
Общеизвестно, что вечером 25 февраля 1904 года командир эскадренного миноносца «Стерегущий» лейтенант А.С. Сергеев по приказу адмирала С.О. Макарова повел свой корабль в паре с миноносцем «Решительный» на ночную разведку. Русские корабли в течение ночи дважды пытались торпедировать японский крейсер, но потеряли его в темноте, а в 6 часов утра встретили отряд из четырех японских миноносцев, каждый из которых по своей быстроходности и огневой мощи превышал боевые возможности наших судов. «Стерегущий» и «Решительный» от боя не уклонились, а, дав самый полный ход и открыв артиллерийский огонь на оба борта, пошли на прорыв.
Миноносец «Стерегущий».
Неизвестный художник
«Решительному» это удалось, а «Стерегущий», заметно отстав, попал в сомкнутое кольцо вражеских кораблей. Теперь уже шесть японских миноносцев вели яростный прицельный огонь по упорно державшему прежний курс «Стерегущему». Окутанный дымом от разрывов неприятельских снарядов, героический корабль один вел свой последний бой. Потеряв управление и ход, русский миноносец представлял собой неподвижную мишень. Корабль отстреливался до последнего снаряда, и лишь когда были убиты командир, все офицеры и 45 из 49 матросов, японцы прекратили огонь и осторожно приблизились к «Стерегущему», пытаясь захватить его. Поднявшимся на борт миноносца японским матросам открылась страшная картина повреждений корабля, обезображенных взрывами трупов, в мучениях умирающих моряков. Из воды подняли машинного квартирмейстера Ф. Юрьева и кочегара И. Харинского, на палубе пленили раненого кочегара А. Осинина и трюмного В. Новикова.
Японцы пытались увести корабль, но заполненный водой, израненный «Стерегущий» оборвал буксирные концы и затонул. О бое эскадренного миноносца «Стерегущий» на следующий же день стало известно во всех деталях корреспондентам зарубежных газет. Говорили, что адмирал Макаров на флагманском крейсере «Новик» пытался оказать помощь гибнущему в неравном бою русскому кораблю. 12 марта 1904 года петербургская газета «Новое время», ссылаясь на публикации в английской газете «Таймс», сообщила, что, когда японцы взяли на буксир русский корабль, оставшиеся на «Стерегущем» два матроса заперлись в трюме и, несмотря на все уговоры, не только «не сдались врагу, но вырвали у него добычу»: открыв кингстоны, они «наполнили родной миноносец водой и погребли себя вместе с ним в морских пучинах». Статью из «Нового времени» перепечатали все российские газеты. По империи большим тиражом разошлись репродукции картины художника Самокиш-Судковского, изобразившего во всех деталях трагический момент затопления безымянными русскими матросами эскадренного миноносца.
Памятник миноносцу «Стерегущий».
Современное фото
Скульптор К.В. Изенберг использовал именно эту композицию художника. Созданную им гипсовую модель памятника «Двум неизвестным морякам-героям» одобрил император Николай II, и на основании этого 22 июня 1908 года художник заключил официальный контракт на выполнение почетного государственного заказа. Согласно условиям договора автор памятника с разрешения Совета министров получал в виде гонорара со складов морского ведомства медный лом на сумму 60 тысяч рублей.
Одновременно с началом работы скульптора над памятником к изучению документов, официально подтверждающих подвиг двух неизвестных нижних чинов миноносца «Стерегущий», приступила и историческая часть Главного Морского штаба. В итоге моряки-историки пришли к заключению, что кингстоны открыли не два неизвестных матроса, а оставшийся в живых машинист Василий Новиков. В соответствии с рапортом капитана 2-го ранга А.А. Селицкого, составленным со слов трюмного машиниста миноносца В.Н. Новикова, следовало: «Видя неминуемую гибель корабля, машинист Новиков помогал раненому и умирающему сигнальщику Василию Кружкову уничтожить сигнальные книги, а затем бросился в машинное отделение и открыл клинкеты и кингстоны, чтобы имевший большую течь от массы подводных пробоин миноносец скорее затонул; затем он с двумя ранеными взял снаряды, завернул их не только в кормовые, но и в сигнальные флаги и бросил за борт. Когда миноносец заметно стал погружаться, то подошедшая к тонущему миноносцу японская шлюпка поспешила снять раненых, которым была подана медицинская помощь в самом непродолжительном времени». В заключении Исторической части Главного Морского штаба значилось: «Всякому, кто прочел и сопоставил все собранные по делу „Стерегущего" документы и материалы, совершенно ясно, насколько велик подвиг „Стерегущего" даже без мифа!.. Миноносец „Стерегущий“ после часового боя, отстрелявшись до последнего снаряда, пошел ко дну, изумляя врага доблестью своего экипажа». Миф о двух безымянных моряках, открывших кингстоны, не получил подтверждения, что не позволило воплотить в металл первоначальную патриотическую идею памятника, чей композиционный проект утвердил сам император, как монумент подвигу двух неизвестных матросов.
Исполняющий обязанности начальника Исторической части Главного Морского штаба старший лейтенант Е.Н. Квашнин-Самарин в рапорте вице-адмиралу А.А. Эбергарду предложил приостановить начатые скульптором Изенбергом работы над памятником «двум неизвестным героям». «Грустно видеть, – писал он, – что в Великой России кто-то на авось пропагандирует постановку памятника несуществующим морским героям, когда вся история нашего флота… полна настоящими подвигами». Он настаивал в крайнем случае на исключении из надписи, проектируемой на памятнике, текста, рассказывающего о потоплении «Стерегущего» двумя неизвестными матросами.
К чести вице-адмирала Эбергарда, он, несмотря на то, что версия о двух героях-матросах уже была доложена царю и композиция памятника утверждена им, сам запросил дополнительные сведения о гибели миноносца «Стерегущий», в том числе и японские документы: донесения начальника 3-го отряда «истребителей» капитана 2-го ранга М. Цуция, командира японского миноносца «Сизанами» капитан-лейтенанта Ц. Кондо и мичмана Х. Ямазами – участников боя с русским миноносцем. Все они единодушно отрицали факт затопления русского корабля двумя неизвестными русскими матросами. Вице-адмиралу Эбергарду пришлось утвердить заключение Исторической части Главного Морского штаба и считать, что гибель двух неизвестных матросов, открывших кингстоны, «есть выдумка» и «как выдумка она не может быть увековечена в памятнике».
2 апреля 1910 года Главный Морской штаб обратился с докладом на Высочайшее Имя, спрашивая Императора: «Надлежит ли считать предполагавшийся к открытию памятник сооруженным в память геройского самопожертвования двух, оставшихся неизвестными нижних чинов команды миноносца „Стерегущий" или же открыть этот монумент в память геройской гибели в бою миноносца „Стерегущий"?»
«Считать, что памятник сооружен в память геройской гибели в бою миноносца „Стерегущий"», – такова была резолюция Николая II.
26 апреля 1911 года на Каменноостровском проспекте Петербургской стороны в торжественной обстановке открыли памятник героическому миноносцу.
На глыбе гранита – иссеченное снарядами тело корабля в форме символического креста. Яростный поток морской воды, хлещущий через иллюминаторы, заливает фигуры двух матросов, открывающих кингстоны, чтобы затопить корабль, но не допустить его захвата врагами. Стилизованные буквы славянской вязи навеки запечатлели имя миноносца, погибающего в волнах Желтого моря – так воссоздал житель дома № 19 по Офицерской улице, скульптор К.В. Изенберг, подвиг «Стерегущего».
Окруженный молодыми деревьями монумент лицевой стороной обращен в сторону Каменноостровского проспекта. Две боковые каменные лестницы ведут вверх, на небольшой земельный холм с круглой площадкой, на которой установлены по бокам фонари-маяки.
К сожалению, со временем памятник кораблю-герою понес тяжелые утраты: исчезли два бронзовых венка, два якоря, цепи, ограждения на фонарях-маяках.
Проведенная в 1954 году реставрация исторического монумента, которой, кстати, руководил сын скульптора, В.К. Изенберг, нарушила авторский замысел: с тыльной стороны памятника исчезли таблички, поясняющие, что работы по его отливке выполнялись петербургской художественно-кузнечной мастерской А.Н. Шустова, а литейщиком при этом был В.З. Гаврилов. Вместо них появилась массивная бронзовая доска с текстом, противоречащим документальной версии обстоятельств гибели «Стерегущего».
В конце 80-х годов ХХ века командование Ленинградской военно-морской базы поддержало настоятельную просьбу ветеранов эсминца «Стерегущий», погибшего на Балтике в 1942 году, о восстановлении первоначального вида памятника, выполненного скульптором К.В. Изенбергом. В обращении ветеранов Балтийского флота, в частности, указывалось: «Обидно, что памятник героизму русских моряков, установленный на одной из главных магистралей города, пребывает в столь плачевном состоянии. Мы просим восстановить прежний вид памятника нашим предкам, привести в порядок окружающую территорию.».
Данный текст является ознакомительным фрагментом.