Глава 16. Первоцарство славян

Глава 16. Первоцарство славян

Как следует из предыдущей главы, в отечественной традиции Дажьбог в первую очередь является царем, царем по преимуществу, и соотносится с идеей власти. О том, что подобное восприятие бога солнца существовало еще в эпоху славянской общности, красноречиво свидетельствует и образ сербского Дабога, «царя на земле». В этом отношении мы вновь видим тесную генетическую связь между Дажьбогом и Сварогом, поскольку родственный имени последнего ведийское понятие Сварадж (svaraj) как раз и означало «самодержец». Поэтому для более полного изучения связанных с богом солнца образов нам следует обратиться к наиболее ранним примерам зарождения идеи царской власти у славян. Как показывают дошедшие до нашего времени обрывочные указания источников, верховная власть у наших далеких предков зародилась гораздо ранее сложения раннесредневековых национальных государств в отдельных странах, описанных в соответствующих летописях и хрониках.

Знаменитый «Геродот Востока» аль-Масуди, написавший свой труд в 20–50 гг. X в., оставил нам следующее замечательное известие: «Их (славян) поселения (находятся) в области Севера и простираются до Магриба (Запада). Они (славяне. — М.С.) (представляют собой) разрозненные племена, между которыми идут войны. У них имеются цари. Из них (славян) некоторые привержены к христианской вере яковитского исповедания; некоторые несторианского исповедания; некоторые же из них не имеют (священного) писания, не следуют за каким-либо (религиозным) законом. Они — язычники, которые не знают никаких (писаных) законов. Из них некоторые принадлежат к числу огнепоклонников. И вот эти (славяне-язычники. — М.С.) (состоят) из нескольких племен. Итак, к их числу (принадлежит) племя, у которого в древности в начале времен была власть. Их царя (бывало) называли (титулом) мажек (мужек). Это племя называется велиняне (как отмечает А.П. Ковалевский, в данном месте по-арабски написано «вли-на-на», что должно соответствует древнерусскому названию племени — «велинянъ». — Л/.С.), и за этим племенем, бывало, следовали в древности все племена славян, так как главный царь (в тексте Масуди употребил термин «ал-малик» в смысле «верховный царь». — М.С.) был у них (у этого племени) и все их (славянские) цари повиновались ему (этому царю). Далее, за этим племенем из числа славянских племен следует племя ободритов. Царя их в настоящее время зовут Мстиславич, и племя, которое называются дулебы (И. Лелевель, Ф. Вестберг полагают, что Масуди имел в виду чешское племя дулебов. — М.С.). Царя их в настоящее время зовут Венцеслав. И племя, которое называется немчин (по мнению большинства исследователей, это жившие в верховьях Дуная баварцы и швабы, ошибочно включенное Масуди в перечень славянских племен. — М.С.). Царя их зовут граф. Это племя — самое храброе из славянских племен и более других ездящее верхом. И племя, называется мильз(ч)ане (П. Шафарик сближал это название с лит. milzinas — «богатырь, великан». — М.C.). Царя их зовут Ратибор. Далее (идет) племя, которых называют сербин (исходя из последовательности перечисления, специалисты считают, что это не южнославянское племя сербов, а «белые сербы» в верховьях Вислы и Западных Карпат. — М.С.). Это племя, которого у славян боятся по причинам, о которых долго рассказывать и (вследствие их) качеств, требующих многих объяснений, и (вследствии) их независимости от какой-либо религиозной общины, которой бы они повиновались. Далее (следует) племя, которое называется морава, далее — племя, которых называют Хорватии (чешские хорваты. — М.C.), далее — племя, которых называют сасин (скорее всего, саксы. — М.C.), далее — племя, которых называют кашу(е) бин (А.П. Ковалевский отмечает, что скорее всего, Масуди имел в виду кашубов. — М.C.), далее — племя, которых называют браничанин (?). (…) Названные нами имена некоторых царей этих племен суть имена известные (общепринятые) для них»[547]. После перечисления различных славянских народов и их правителей аль-Масуди делает экскурс в их погребальный обряд, после чего вновь возвращается к интересующей нас теме о существовавшей некогда единой власти у наших далеких предков: «Славяне (представляют собой) многочисленные племена и большие разновидности… Мы уже раньше сообщили сведения о царе, которому когда-то подчинялись их цари в древнее время: это Мажек (мужек), царь велинян, а это племя — корень из корней славян, который почитается среди их племен, и у него (племени) была старая заслуга у них (славян). Потом распалось согласие между их племенами, исчезла их организация и их племена пришли в упадок… .»[548] Что касается источников сведений Масуди о славянах, то, как писал сам «Геродот Востока», во время своих путешествий он был на юге Каспийского моря и в Закавказье, где активно распрашивал капитанов кораблей и купцов о северных странах, в которых им довелось побывать. Таким образом, основная часть приводимых Масуди сведений происходит из Восточнославянского региона, теснее всего связанного торговлей с мусульманским Востоком. В арабской литературе имеется еще одно упоминание о былом единстве славян, принадлежащее испанскому еврею Ибрахиму ибн-Йакубу, посетившему славян в 966 г., во время своего участия в посольстве к германскому императору Оттону. Поскольку сообщение Йакуба тесно перекликается с сочинением аль-Масуди, следует привести и его: «Они (славяне. — М.С.) (состоят из) многочисленных, разнообразных племен. И собрал их в былое время некоторый царь, титул которого Маха, и был он из одного их племени, которое называлось Влйнбаба; и было это племя у них почитаемым. Потом же раз?единилась их речь и прекратился их (государственный) порядок и племена их стали (отдельными государствами) группами и воцарился в каждом их племени царь. И царей их ныне четыре: царь ал-Блгарин, и Бвйслав (Брислав), царь Фраги Бвймы и Кракв-а, и Мшка, царь севера, и Накур (князь ободритов Након. — М.С.) — на крайнем западе…»[549] Поскольку Масуди через вторые руки получил свои данные от восточных славян, а Йакуб, по всей видимости, — непосредственно от славян западных, то из этого следует, что еще в X в. в устной традиции существовало предание о былом единстве, записанное восточными путешественниками на противоположных концах славянского мира. Естественно, в первую очередь в обоих сообщениях внимание на себя обращает название племени, некогда главенствующего среди других славянских племен. Подавляющее большинство исследователей отождествляет его с восточнославянским племенем волынян, дважды упоминаемых русской летописью как при перечислении племен, говорящих на славянском языке, так и при описании племен, вошедших в состав Древнерусского государства: «Бужане зане с?доша по Бугу посл?же же Велыняне… Дул?би живяху по Бу гд? ныне Велыняне..»[550] Эти скупые строчки летописи позволяют сделать вывод, что интересующее нас племя также могло называться именем бужан или дулебов, а также помогают определить его территориальное нахождение — севернее Карпат, по реке Бугу на границе между Русью и Польшей. После распада единого Древнерусского государства от названия данного племени получило свое название Волынское княжество. Помимо восточнославянской Волыни это племенное название встречается и в западнославянских землях: остров и город Волин в Польском Поморье и Влен в Силезии, а также, как отмечает М. Фасмер, чешское Volyne и немецкое Wollin в Поморье[551]. Также имеется деревня Волынь на берегу р. Вишеры в Новгородской области. Помимо этого, В.В. Иванов и В.Н. Топоров связывают с этим корнем название горы Вавель, на которой основатель польского города Кракова Крак построил свой замок, убив перед этим жившего там дракона. Распространенность данного названия показывает, что племенное название волынян действительно восходит к эпохе славянской общности.

Поскольку целых два восточных источника фиксируют традицию о единой славянской прародине, этот факт красноречиво свидетельствует о том, что память о ней бережно хранилась среди различных славянских племен. Тем более странным выглядит то обстоятельство, что об этой прародине ни единым словом не обмолвились авторы ни древнерусских летописей, ни чешских или польских хроник, т. е. тех стран, которые территориально были ближе всех расположенных к ней. Про эту прародину были осведомлены на далеком мусульманском Востоке, однако само официальное славянское летописание хранит по поводу ее гробовое молчание. Еще более странной выглядит попытка Нестора, черпавшего из устной народной традиции предания об аварском иге и деятельности Кия, т. е. событий VI–VII вв., связать расселение славян с Дунаем. Подобное единодушное молчание христианских, будь то православных или католических, летописцев может быть объяснено лишь политическими или религиозными соображениями, либо сочетанием обеих причин. Предание о существовавшей некогда верховной власти царя волынян над остальными славянскими племенами косвенно могло ставить под вопрос законность правивших на Руси, в Чехии и Польше династий, а то обстоятельство, что изначально верховная власть у индоевропейцев носила не только светский, но и сакральный характер, вряд ли вызывало стремление представителей новой религии сохранить память об исконной традиции своего народа.

Определенный интерес представляет и перечисление тех племен, которые некогда повиновались царю волынян. Йакуб относит к их числу правивших в его время царя дунайских болгар, Брислава, царя Праги, Богемии и Кракова (вспомним связанное с именем волынян название горы в этом городе, на которой был построен княжеский замок), правителя Польши Мешко и отнесенного к крайнему западу некоего Накура. У Масуди этот список еще более обширен и включает в себя ободритов, чешских дулебов, опять-таки дунайских болгар, сербов, моравов, хорват и ряд других трудно идентифицируемых племен. Как мы видим, в основном в этот перечень входят западнославянские племена, за исключением фигурирующих у обоих авторов дунайских болгар, а также сербов и хорват, упоминаемых Масуди. Интересно сопоставить эти письменные источники с археологическими данными. Согласно им одной из крупнейших групп славян раннего Средневековья являлись племена пражско-корчакской археологической культуры V–VII вв., раскинувшейся от верхней Эльбы на западе до Киевского Поднепровья на юге. Отечественный археолог В.В. Седов аргументированно связал данную культуру с племенем дулебов, название которых встречается во многих местах ее ареала: в Чехии, на Верхней Драве, на среднем Дунае между озером Балатон и р. Мурсой. Неоднократно встречается оно и на территории восточных славян: «Интересно, что топонимы, производные от этнонима «дулебы» и сосредоточенные на восточнославянской территории в области распространения памятников с керамикой пражского типа (Волынь и Житомирщина), встречаются также в бассейне нижней Березины (река Дулеба и Дулебка близ впадения в Березину Свислочи, дер. Дулебно в Бобруйском уезде и дер. Дулебы в Червенском уезде). Последний факт свидетельствует о том, что расселение славян по Днепру — Березине происходило в то время, когда еще, видимо, не было забыто племенное название «дулебы»»[552]. «Повесть временных лет», как мы видели, прямо связывала между собой дулебов и волынян. Помимо этого археологические данные указывают на то, что пражско-корчакская культура формировалась первоначально в землях к северу от Карпатских гор[553], в силу чего Волынь мы можем считать прародиной если не всего славянства, то, во всяком случае, этой достаточно большой группы составлявших его племен. В этом отношении сведения, записанные Масуди и Йакубом, достаточно точны и подтверждаются независимыми археологическими источниками. Стоит отметить, что еще в 1837 г. выдающийся славист П. Шафарик предположил, что славянская прародина должна находиться к северу от Карпатских гор и включать в себя район Галиции, Волыни и Подолья. С тех пор эту прародину неоднократно локализовали в волынском Полесье такие ученые, как Я. Ростафинский, Я. Пейскар, М. Фасмер и другие, а Т. Пеше даже пробовал доказать, что там находится даже индоевропейская прародина. Правда, надо отметить, что из ареала пражско-корчакской культуры явно выпадают дунайские болгары, включаемые в возглавляемое волынянами единство обоими авторами. Однако и этот факт находит свое объяснение, если мы примем во внимание то обстоятельство, что в заселении территории будущей Болгарии приняли участие многие славянские племена, в том числе и те, корни которых фиксируются в Восточнославянском регионе. Так, например, название болгарского племени драговитов (дрогувитов) явно родственно восточнославянскому племени дреговичей, входивших в состав дулебской общности, а название болгарского племени смолян может быть сопоставлено с названием города Смоленска. Таким образом, самые разнообразные данные говорят о происхождении по крайней мере части болгарских славян с территории «волынской» прародины.

Утверждение восточных писателей о верховной власти царя волынян над всеми другими славянскими правителями как будто предполагает наличие у наших далеких предков некоего государственного образования, однако оно абсолютно неизвестно греческим, римским и византийским писателям, находившимся гораздо ближе к этому царству волынян. Поскольку это протогосударство не оставило никакого следа в истории, говорит о том, что власть этого верховного царя была скорее ритуальной, чем политической. Можно предположить, что информаторы Масуди и Йакуба соединили воедино мифологические предания своего народа и воспоминания о фактическом положении дел в регионе зарождения дулебского союза племен. Утверждения «Геродота Востока» о том, что у волынян «в древности в начале времен была власть», указывают на мифологическую составляющую этого известия. На это же указывает и приводимый Масуди титул верховного царя волынян, который представляет особый интерес.

Проанализировав особенности арабского написания этого слова, А.П. Ковалевский пришел к следующему выводу: «Имея в виду, что здесь термин дан в западнославянской форме «польско-кашубского» типа, сохранявшей носовые гласные, полагаю, что перед нами mazek или mezek. Это, как прямо свидетельствует арабский автор, не собственное имя, а титул предводителя племени. Этот же титул славянского вождя встречаем и у византийского автора раннего периода при описании похода византийского полководца Приска против славян в 529 г. Феофилакт Симокатта называет такого «короля» славян «Мужок». Думаю, что это титул славянского верховного вождя, бывший в ходу до того, как вошло во всеобщее употребление слово князь…»[554] Упомянутый византийский автор упоминает предводителя воевавших с Византией славян в следующем контексте. Таксиарх Александр, подчиненный Приска, по его приказу перешел реку Иливакию (левый приток Дуная, современная Яломица) и благодаря предателю-гепиду захватил в плен часть славян. «Александр начал допытываться, какого племени взятые в плен варвары. Но варвары, впав в отчаяние и ожидая смерти, не обращали внимания на мучения, как будто эти страдания и удары бича относились к чужому телу. Но этот гепид рассказал все и самым точным образом осветил дело. Он сказал, что пленные являются подданными Мусокия, которого варвары на своем языке называют царем, что этот Мусокий находится от них в тридцати парасангах, что взятых в плен он послал в качестве разведчиков, для того, чтобы высмотреть римские силы…»[555] Само имя Мусокия (????????? у Феофилакта Симокатты, ????????? у Феофана Исповедника и Musacius у Анастасия, также описывавших данный эпизод) давно привлекало к себе внимание исследователей. Задолго до А.П. Ковалевского М. Дринов предположил, что перед нами искаженное византийскими авторами славянское слово «мужик»[556], а Ф. Дворник сблизил его с приводимым у Масуди титулом царя волынян[557]. Таким образом, целый ряд исследователей предполагает, что правители восточных и южных славян некогда носили титул «мужик». Справедливости ради следует отметить, что подобная этимология не является общепринятой, однако близость названий правителей в различных регионах славянского мира представляет несомненный интерес и делает весьма вероятной предложенную выше трактовку. Понятно, что Мусокий византийских авторов не является тем же самым лицом, что «мажек» Масуди — против их физического отождествления говорит в первую очередь местонахождение первого. Согласно Феофилакту Симокатте, он находился на расстоянии 30 парасангов от византийских сил, что составляет примерно 140 км. Очевидно, что находившийся в непосредственной близости от дунайской границы с Византийской империей Мусокий никак не может быть отождествлен с верховным царем славян восточных авторов, правившим на Волыни. Тем не менее, называя Мусокия царем (???), византийские авторы констатируют его более высокий статус по сравнению с другими упоминаемыми ими славянскими вождями, которых они именуют ?????, ???????? или ??????. Это позволяет предположить, что после распада славянского единства, о котором писали Масуди и Йакуб, титул верховного правителя племени волынян стали использовать и некоторые отдельные славянские вожди, занимавшие более высокое положение по отношению к другим вождям того или иного региона, как, например, Мусокий в среде живших вблизи Дуная славянских племен. В пользу этого значения царя волынян арабских авторов говорит и то, что у некоторых славянских народов «Мужик» засвидетельствовано как личное имя или фамилия, например, Jan Muzik z Dubrowy, lwowskii… woewod(a) в 1433 г., Nobilis Muszyk в 1467 г., а также белорусская фамилия Мужау[558]. Обращает на себя внимание и то обстоятельство, что в первых двух случаях личное имя Мужик принадлежит представителям правящего сословия — воеводе или просто знатному человеку. В этой связи следует вспомнить, что и др. — русск. мужь означал не только мужчину, человека вообще или лично свободного индивида, но также зачастую и именитого, почтенного человека, воина из княжеской дружины или приближенного царя, короля или князя[559], обозначая подчас наиболее привилегированную часть свободного населения: «И тъгда с?в?коупивъшеся вси людие паче же большии и нарочитии моужи»[560]; с другой стороны, словен. moz имело два значения: «мужчина; муж, супруг» и «член правления (городской или сельской) общины»[561]. Весьма вероятно, что все эти случаи являются отголосками былой связи этого слова с обозначением титула славянского верховного правителя. Кроме того, под 1141 г. французский хронист Альберик упоминает некоего «короля Руси» по имени Мусух, мужа польской княжны Риксы и отца Софьи, будущей королевы Дании[562]. Поскольку никакого князя со сколь-нибудь похожим именем в Киевской Руси никогда не было, следует согласиться с мнением А.Г. Кузьмина, относящего это известие к западнославянскому племени русов-ругов. Поскольку сходство этого имени с Мусокием византийских авторов несомненно, мы имеем три случая использования интересующего нас термина во всех трех регионах славянского мира, разделенного между собой в двух последних датируемых случаях шестью столетиями. Столь устойчивая традиция безусловно свидетельствует как о древности ее возникновения, так и об особом значении данного имени-титула, дававшегося славянским правителям даже высокого ранга весьма редко.

Если изложенная выше гипотеза в отношении истинного значения царя волынян соответствует истине, то тот факт, что верховный правитель славян назывался «мужик», находит себе разительную аналогию в лице уже индийского Ману, имя которого буквально означает «человек», «мужчина» (др. — инд. Мапи), и который уже в ведийскую эпоху считался прародителем человеческого рода. Согласной индийской традиции, Ману был сыном бога солнца Вивасвата и основателем солнечной династии. С чисто филологической точки зрения его имя полностью соответствует слову «мужчина» в германских языках: нем. Mann, готск. Manna, англ. Man. Филологическое совпадение дополняется мифологическим. Рассказывая о происхождении германцев, древнеримский историк Тацит сообщает: «В древних песнопениях… они славят порожденного землей бога Туистона. Его сын Манн — прародитель и праотец их народа; Манну они приписывают трех сыновей, по именам которых обитающие близ Океана прозываются ингевонами, посередине — гермионами, все прочие — истевонами»[563]. Как следует из приведенного текста, первый человек в германской мифологии был сыном земнородного божества Туистона, само имя которого означает двойное, двуполое существо. Генетически им родственен и родоначальник фригийцев ?????-, о котором, к сожалению, до нас не дошло практически никаких сведений[564]. Сопоставление верований этих трех территориально далеких друг от друга народов доказывает, что еще в эпоху индоевропейского единства существовал единый миф о происхождении людей от первочеловека, который так и назывался. К этому же перечню следует добавить и римских манов, которые в мифологии этого народа первоначально считались богами загробного мира и (или) обожествленными душами предков (подобную же двойственность предка и бога загробного мира мы видим и у индийского Ямы, брата Ману). Если обратиться к этимологии, то, как отмечает М. Фасмер, др. — инд. manu — «мужчина, муж» оказывается родственным не только слав, муж, но и авест. manus, гот. manna, др.-в. — нем. mann, др. — исл. mannr с аналогичными значениями. Очевидно, что в индоевропейскую эпоху первый Мужчина, так прямо и называвшийся и давший начало человеческому роду, был, в свою очередь, сыном бога. Однако в выборе этого божественного прародителя и сыграло свою роль различие в мирочувствовании каждого из сохранивших данный миф народов: если индийские арии выбрали в качестве своего божественного первопредка бога солнца, то германцы — бога земли, если даже не подземного мира. Если приводимый Масуди титул «мажек» верховного царя волынян действительно являлся искаженным славянским мужик, то в контексте индо-германских параллелей этот термин имел значение «(перво)человек».

Хоть больше ничего о волынском Мажеке мы, к сожалению, не знаем, однако в последующую эпоху на Руси существовала чрезвычайно устойчивая традиция воспринимать своих правителей именно как представителей солнечной династии, наделенных разнообразными солярными чертами. Непосредственно об этом говорит былинный образ Владимира Красно Солнышко, а на то, что данная традиция восходит к языческой эпохе, свидетельствуют многочисленные сообщения восточных авторов. Так, например, Гардизи так пишет о восточных славянах: «Глава их носит венец, все ему послушны и повинны. Старшего главу их называют Свет (или Свят) — царь…»; «Худуд ал-алам»: «Царя славян называют Смут-Свит (= Свят); пища их царей — молоко…»; Шукрулла: «Оружие их — секира и копье; своего эмира они называют Свит…»[565] Аналогичные сведения мы можем почерпнуть и из сочинения Ибн-Руста, датируемого 903–923 гг., в переводе А.П. Новосельцева: «Глава их коронуется, они ему повинуются и от слов его не отступают. Местопребывание его находится в середине страны славян. И упомянутый глава, которого они называют «главой глав», зовется у них свиет-малик…»[566] Несмотря на принятие христианства, традиция эта оказалась черезвычайно стойкой, и с дневным светилом русские правители сравнивались вплоть до Ивана Грозного. Подробнее все эти многочисленные данные о солнечной династии русских князей были рассмотрены в исследовании о Дажьбоге[567]. Поскольку именно с этим богом отечественная традиция связывает установление царской власти по преимуществу, имя волынского Мажека этимологически и мифологически родственно имени индийского Ману, а многие русские князья впоследствии наделяются солярными чертами, мы вправе говорить о достаточно точном соответствии славянской пары Дажьбог — Мажек индийской паре Вивасват — Ману. Отцом в обоих случаях явлется бог солнца, а его сын, имя которого обозначает «Мужчина», оказывается первым человеком, прародителем человечества и его первым правителем, дающим начало солнечной династии. Это событие мифологическое сознание действительно должно было отнести к эпохе «начала времен» в самом буквальном смысле этого слова, на что и указывает текст Масуди. Как уже отмечалось, образ Дажьбога возник еще в эпоху славянского единства, а о существовании его культа в том регионе говорит то, что посвященная этому богу песня «Ой ти, соловейку», текст которой был приведен выше, была записана на Волыни во второй половине XX в.

Наиболее близкую параллель славянскому представлению о зарождении власти на Земле мы находим в Индии. Ведийский миф тем более ценен для нас, что указывает на то, кто был отцом первого царя и первого человека. Согласно ведийской традиции, прародителем людей был бог солнца Вивасват (буквально «Сияющий»). Его женой стала Саранью, которая родила ему близнецов, брату и сестру Яму и Ями, а затем создала свою копию Саварну (или Чхаю) и, обернувшись кобылицей, убежала от мужа. О древности данного мифа свидетельствует уже то, что упоминание о нем встречаются нам уже в ведийский период:

«Тваштар устраивает свадьбу для дочери», —

И вот сюда собирается весь свет.

Мать Ямы, привезенная домой

Жена великого Вивасвата, исчезла.

Они спрятали бессмертную от смертных.

Создав (женщину) такого же вида, они дали (ее) Вивасвату.

А также она носила двоих Ашвинов, когда это случилось.

И Саранья покинула двоих, образующих пару.

(РВ X, 17, 1–2).

В этой версии мифа Саранья по воле богов покидает бога солнца. Уже будучи беременной Ашвинами, она уходит от мужа и своих первых детей — близнецов Ямы и Ями. Вивасват первоначально не заметил подмены, и от мнимой Сараньи у него родился сын Ману (собственно «Человек»), ставший родоначальником человеческого рода, который поэтому зовется «родом Ману», а понятие «человек» на санскрите передается словом «мануджа», буквально — «рожденный Ману». Отзвуки этого мифа встречаются нам уже в РВ, где говорится, что Индра пил выжатую сому (священный опьяняющий напиток) у Ману Вивасвата (РВ VIII, 52,1). Впоследствии в поисках своей подлинной жены Вивасват оборачивается конем, находит все еще пребывающую в облике кобылицы Саранью и соединяется с нею, после чего рождаются близнецы Ашвины, тесно связанные с конями (само их название означает «обладающие конями» или «рожденные от коня») и утренними и вечерними сумерками. Если Ашвины становятся небесными божествами, то их братья Яма и Ману являются людьми, причем функции между ними распределяются следующим образом: Яма, о котором уже упоминалось в связи с мифом об инцесте, рассматривался как первый человек, который умер и стал царем умерших предков, а Ману — как первый человек, живший на земле, и царь людей. Как подчеркивает Т.Я. Елизаренкова, в РВ Яма всегда назвается царем, но никогда богом. О его роли как первого смертного, проложившего этот путь для других, один из гимнов говорит так:

Того, кто удалился по великим отлогим склонам,

Разглядел путь для многих,

Сына Вивасвата, собирателя людей,

Яму-царя почти жертвой!

Яма первым нашел для нас выход —

Это пастбище назад не отобрать.

Куда (некогда) прошли наши древние отцы,

Туда (все) рожденные (последуют) по своим путям.

(РВ X, 14, 1–2).

Само дублирование человеческого потомства Вивасвата наводит нас на мысль, что первоначально в мифе шла речь лишь об одном его сыне, бывшем сначала прародителем и царем людей, а затем, после своей смерти, — царем умерших, однако удвоение это произошло в достаточно ранний период, поскольку РВ знает одновременно как Яму, так и Ману, который упоминается в этом памятнике гораздо реже своего брата. Одна из причин этого удвоения видна невооруженным глазом: дети Вивасвата занимают свои места на небе (Ашвины), правят на земле (Ману) и в загробном мире (Яма), т. е. маркируют собой все три сферы мироздания ведийской вселенной, что предполагает верховную власть над всем мирозданием у их отца — бога солнца. По мифам, старшим сыном Ману и основателем Солнечной династии был Икшваку. Кроме него, по некоторым вариантам мифа, у Ману было еще восемь сыновей. К Солнечной династии принадлежали многие цари и герои древнеиндийского эпоса, самым прославленным из которых был Рама. Согласно одной из версий, зафиксированной в «Махабхарате» (1,75,3188), именно с Ману связывается разделение человеческого рода на сословия-варны: «Брахманы, кшатрии и другие варны произошли от Ману, поэтому они манавы». Ему же, как первому правителю, приписывали создание «Законов Ману» — самого авторитетного сборника законов в Индии. Показательно, что седьмой Ману, сын Вивасвата, был кшатрием по рождению[568].

Следует подчеркнуть, что, зная свое происхождение от Ману, а через него и от бога солнца Вивасвата, индийские арии великолепно осознавали и свою светоносную природу, говоря о свете, «что заложен в сердце» (РВ VI, 9,6). В другом гимне они прямо утверждают следующее: «Три арийских народа светоносны» (РВ VII, 33,7). Еще в одном гимне говорится о «блеске, что у пяти народов» (РВ VI, 46,7).

Отголоски мифа о первом царе, сыне солнца, присутствуют и в иранской мифологии. В иранской традиции отсутствует аналог Ману, однако есть пара отец — сын, генетически родственная Вивасвату и Яме. В «Хом-Яште», «Ясна», 9 речь идет о священном напитке Хоме (Хаоме), тождественном ведийской Соме, который от своего имени описывает производимое им действие и рассказывает о тех, кто с его помощью совершал жертвоприношения: «Я есмь… Хома праведный, устраняющий смерть… Вивахвант был первым человеком, который выжимал мой (сок) для телесного мира. Та на него благодать снизошла, та его постигла удача, что у него сын родился — Йима, блестящий, богатый стадами, сиятельнейший среди рожденных, солнцеподобный между людьми, что сделал в свое царствование бессмертными и животных и людей, незасыхающими и воды и растения, дабы питались пищей неувядаемой. В царствование Йимы могучего ни мороза не было, ни зноя, ни старости не было, ни смерти, ни зависти, дэвами порожденной»[569]. Легко заметить, что иранские Вивахвант и Йима являются довольно точной аналогией индийских Вивасвата и Ямы, что свидетельствует о возникновении мифа об этой паре как минимум в период индоиранской общности. Хоть Вивахвант в данном тексте назван человеком, а не богом, стоит вспомнить, что Заратуштра считал богом одного только Ахура Мазду и последовательно отказывал в этом статусе остальным божествам древнеиранского пантеона. Соответственно, нигде в «Авесте» мы не найдем утверждения, что Вивахвант был богом солнца, однако об изначальном существовании подобных представлений у иранцев красноречиво свидетельствует тот факт, что из четырех эпитетов его сына Йимы три непосредственно связаны с солнцем («блестящий», «сиятельнейший», «солнцеподобный»). О чрезвычайной устойчивости связи Йимы с дневным светилом свидетельствует и тот факт, что в среднеперсидскую эпоху он был известен под именем Джемшид, образованным из собственного имени Джем (т. е. Йима) и эпитета «шид» — лучезарный. Однако сохранявшиеся на протяжении многих веков солярные черты Йимы логически предполагают как его происхождение от бога солнца, так и их наличие у его отца Вивахванта. Благодаря индийским параллелям мы можем утверждать, что богом солнца как раз и был Вивасват-Вивахвант, от которого и произошел первый земной правитель. Если в Индии Яма был царем мертвых, а его брат Ману — царем людей, то «Авеста» однозначно называет Йиму верховным правителем всей земли. Описывая те блага, которые получали обращавшиеся к богине вод и плодородия Ардвисуре Анахите, «Ардвисур-Яшт» сообщает следующее:

Ей жертву приносил он,

Блестящий, богатый стадами Йима,

На вершине горы Хукарйа —

Сто коней, тысячу быков, десять тысяч овец.

И он просил ее:

«Даруй мне такую удачу,

О добрая, мощная Ардвисура Анахита,

Чтобы я наивысшим властителем над всеми кишварами стал.

Над дэвами и людьми,

Над волшебниками и пери.

Над кавийским и карапанским властителями;

Чтобы я от дэвов спас

Как имущество, так и богатства,

Как урожай, так и стада,

Как покой, так и почет».

И даровала ему такую удачу Ардвисура Анахита…[570]

Таким образом, и на иранском материале восстанавливается мифологема о сыне солнца — верховном правителе на Земле.

Представление о собственной светоносной сущности прослеживается и у ираноязычных кочевников. Массагеты, одно из кочевых племен, обитавшее в районе Каспийского и Аральского морей, почитало солнце не просто верховным, но даже единственным своим богом, как про это говорит Геродот: «Единственный бог, которого они почитают, это — солнце»[571]. Данное утверждение «отца истории» подтверждается и тем, что в минуту опасности царица этих кочевников клянется «богомсолнца, владыкой массагетов» (1,212). Все это показывает, у ираноязычных народов некогда был если и не миф о своем солнечном происхождении, то во всяком случае четко выраженная тенденция к его созданию. Подтверждение этого мы видим у северных ираноязычных кочевников, не подвергшихся влиянию зороастризма. Так, одно из аланских племен (происходящих, как уже отмечалось выше, от массагетов с их развитым солярным культом), называлось роксоланами. В.И. Абаев, сближая первую часть их самоназвания с др. — иран. rauxsna — «свет», «светить», перс, ruxs — «сияние», согд. roxsn — «светлый», осет. roxs — «свет», «светлый», понимает это слою как «светлые аланы». В связи с этим традиционным пониманием названия роксолан Н.Н. Лысенко справедливо замечает: «Представляется, однако, что такая трактовка этнонима («светлые аланы») не совсем точна, поскольку подменяет несомненно сакральный, духопод?емный аспект этнонима дежурным указанием на физический тип роксоланов (светлые — т. е. белокурые, блондины). Известно, что у других иранских народов присутствие божественного начала, прикосновенность к божеству, царство небожителей ассоциировалось со светом, с могучим источником божественного сияния, царством вечного света. Поэтому этноним «роксоланы» следует буквально переводить как «сияющие светом аланы», «испускающие свет аланы», «светозарные аланы»»[572]. Тот факт, что данное представление независимо друг от друга встречается нам у оседлых и кочевых иранцев, говорит о том, что данный миф о своем собственном солнечном происхождении или тенденция к его созданию существовали еще до разделения предков иранцев на северных и южных, кочевников и оседлых. Все эти факты свидетельствуют о том, что подобно тому, как славяне осознавали себя «Дажбожьими внуками», так и иранцы в древности считали себя потомками дневного светила.

Следует отметить, что скифы, еще одна группа ираноязычных кочевников, обитавших в Северном Причерноморье, также знали своего солнечного владыку — Колоксая. Сведениям о нем мы обязаны все тому же любознательному Геродоту, разузнавшему и записавшему бытовавшее о нем предание: «По рассказам скифов, народ их — моложе всех. А произошел он таким образом. Первым жителем этой еще необитаемой тогда страны был человек по имени Таргитай. Родителями этого Таргитая, как говорят скифы, были Зевс и дочь реки Борисфена (я этому, конечно, не верю, несмотря на их утверждения). Такого рода был Таргитай, а у него было трое сыновей: Липоксаис, Арпоксаис и самый младший — Колоксаис. В их царствование на Скифскую землю с неба упали золотые предметы: плуг, ярмо, секира и чаша. Первым увидел эти вещи старший брат. Едва он подошел, чтобы поднять их, как золото запылало. Тогда он отступил, и приблизился второй брат, и опять золото было объято пламенем. Так жар пылающего золота отогнал обоих братьев, но когда подошел третий, младший, брат, пламя погасло и он отнес золото к себе в дом. Поэтому старшие братья согласились отдать царство младшему.

Так вот, от Липоксаиса, как говорят, произошло скифское племя, называемое авхатами, от среднего брата — племя катиаров и траспиев, а от младшего из братьев — царя — племя паралатов. Все племена вместе называются сколотами, т. е. царскими. Эллины же зовут их скифами. Так рассказывают скифы о происхождении своего народа»[573]. Согласно этой версии мифа, скифы произошли в результате союза бога неба и дочери водного божества. Таргитай, первый человек, олицетворял собой весь видимый мир. Во второй части имен всех его сыновей отчетливо прослеживается индоиранский корень «ксай» — «царь», а что касается первой части их имен, то они означают соответственно «гора», «(водная) глубина» и «солнце», т. е. в совокупности образуют собой трехчастную структуру физического мира по вертикали. Главенство среди трех братьев-царей позволяют выявить упавшие с неба чудесные предметы. Как неоднократно отмечали исследователи скифской мифологии, в своей совокупности золотые вещи символизируют собой три сословия: ярмо с плугом являются орудиями труда земледельцев, секира — оружием воинов, а чаша — принадлежностью жрецов. Подобная семантика предметов подкрепляется и названиями племен, произошедших от каждого из братьев. Паралаты, потомки Колоксая, — это военная аристократия, гентически родственная Парадатам, первой царской династии в Иране, речь о которой идет еще в «Авесте». Детально исследовавший мифологию этих ираноязычных кочевников Д.С. Раевский приходит к следующему выводу в интересующей нас области: «.. можно говорить о существовании в Скифии представления о солярной природе личности царя»[574].

Приведенные выше примеры показывают, что «в начале времен», сразу после возникновения человечества, верховная власть в Индии принадлежала Ману, в Иране — Йиме, а у скифов — Колоксаю. Первые два являлись сыновьями бога солнца Вивасвата-Вивахванта, а Колоксай, как это видно из его имени, сам символизировал собой дневное светило. Поскольку точно таким же верховным правителем «в начале времен» у славян был Мажек, мы вправе говорить о возникновении данного мифа в эпоху единства народов восточной половины индоевропейского мира.

Интересно отметить, что некоторые варианты купальского мифа об Иване-да-Марье указывают на происхождение брата и сестры примерно из того же региона, где и находилось первоцарство волынян. В приведенных в седьмой главе украинском и белорусском вариантах главные персонажи называются Карпянка-Карпович и Краковна-Кракович. На то, что это не было случайностью, указывает еще один вариант купальской песни:

А воскресенье венчали,

В понедельник спать клали.

Стал пытать детина,

Якого роду девчина.

«Я с Киева войтовна,

По батюшке Карповна!»

Стала пытать девчина,

Якого рода детина:

«Я с Киева войтович,

По батюшке Карпович!»[575]

Для нас интересно наименование брата и сестры, отличающееся в украинской и белорусской традиции от общераспространенного Ивана и Марьи. Весьма вероятно, что имена Карпович-Карповна или Карпянка указывают нам на Карпатские горы, на тот ареал, где зародилось данное предание. Что касается варианта с Краковичем и Краковной, то и это имя указывает нам на тот же географический регион, поскольку, по свидетельству арабских средневековых географов, Карпаты в древности назывались также «краковскими горами».

Как было показано выше, еще со времен матриархата человек, на протяжении всей своей жизни от рождения и до смерти, соотносился с земной растительностью. Именно на этом, чрезвычайно древнем, представлении и был основан миф об Иване и Марье. Однако именно с этой растительной символикой связано и само значение названия Волыни, этого первоцарства славян. В основе названия данного региона лежит индоевропейский корень uel, который В.В. Иванов и В.Н. Топоров сближают с такими родственными понятиями, как хет. uellu — «пастбище», uelluua pai — «идти на пастбище» (в смысле «умереть, перейти на тот свет»), др. — греч. ??????? ?????? —«Елисейские поля», исл. Valhall — «жилище воинов, павших на поле боя», валл. gwellt, корн, gwels — «трава», др. — ирл. gelim — «пасусь»[576]. Как видим, чисто этимологически название первого славянского протогосударства тесно связано с образами травы, пастбища и загробного мира, что нельзя не сопоставить с зафиксированной в том же регионе легендой о превращении брата и сестры в растения, которой, как было показано выше, предшествовал миф о возникновении первой человеческой пары из растения. Все эти независимые друг от друга примеры указывают нам на то, что как предание о возникновении из цветов Ивана-да-Марьи, так и миф о царе волынян Мажеке ведут свое происхождение из Карпато-Волынского региона и, по всей видимости, связаны между собой.»