5 Процесс реки

5

Процесс реки

Все реки текут в море, но море не переполняется: к тому месту, откуда реки текут, они возвращаются, чтобы опять течь.

Ветхий Завет. Екк. 1:7

У каждой реки есть свое божество, и у каждого человека есть своя река. Выбор богат: только очень долгих рек – протяженностью свыше тысячи километров – по Земле протекает примерно 170. А сколько вообще рек в природе, вероятно, и выяснить нельзя. Как отличить ручей от маленькой реки? Какую из рек считать самой короткой? Можно ли, например, назвать настоящей рекой Рой-ривер в Монтане, шестидесятиметровый и на удивление широкий пролив от точки выхода на поверхность подземных вод до могучего русла Миссури? В Хорватии протекает речка Омбла, тридцати метров от истока до устья, снисходительно названная в справочниках “водным карстовым феноменом”. Всего в восемнадцати метрах от абхазского берега Черного моря вырывается из подземной пещеры поток Репруа – это, что ли, тоже река? У Репруа, несмотря на отчаянную краткость, есть даже своя горская легенда о слезах дочерей подземного духа. Известна такая шутка: наукой установлено, что количество рек на земле равно числу звезд на небе. Сами ли мы выбираем из множества множеств рек одну, или это река выбирает нас? Связь между человеком и рекой бесспорно существует, потому что именно к общению с рекой сводятся главные жизненные дилеммы: искать брод или оставаться на берегу, плыть по течению или грести против него?

Реки бывают знаменитые и неизвестные, знакомые и безликие, безымянные (безымянных только в России десяток) и цветные. За Оранжевой обитают буры и зулусы, за Черной Жорж Дантес стрелял в Александра Пушкина, о Желтой пела группа Christie, а о Белой – Юрий Шевчук. За якутской Синей рекой раскопаны золотые прииски, в долине Зеленой реки южноафриканцы добывают алмазы, в “Красной реке” ковбой Джон Уэйн отстреливался от индейцев, неподалеку от Серой реки гнездятся чилийские пингвины. В моих мальчишеских фантазиях о мире, формировавшихся под воздействием приключенческих романов, “Клуба кинопутешествий” и журнала “Наука и жизнь”, реки текли произвольно, куда хотели: Ориноко представлялась роскошной и тропической; Нил – скучным и египетским; Миссисипи – илистой и тягучей, как конфета ирис. Из тех же источников информации до меня доходили разные, сомнительной ценности, хотя и забавные, речные знания. До сих пор зачем-то помню, что в Амазонии произрастают восемьсот видов пальм, что Окаванго теряет девять десятых влаги из-за испарения и исчезает в пустыне Калахари. Помню, что Хеннинг Спик, в 1858, кажется, году открывший исток Белого Нила, отправил из Александрии в Лондон телеграфное сообщение: “С Нилом все в порядке!” С реками вообще все в порядке: они кропотливо шлифуют камни и стремятся за горизонт, чтобы исчезнуть в море или в другой такой же реке. Но моря никогда не переполняются.

Голубая дунайская нитка расцвечивает школьный глобус посередине Северного полушария, занимая примерно одну десятую часть 43-й, 45-й или 47-й параллели. Вначале Дунай бежит по возвышенности на территории ФРГ, потом пересекает Венскую котловину, после прокладывает русло через соединяющие Альпы с Карпатами кряжистые горные цепи и дальше протягивается по Среднедунайской низменности. Миновав Южные Карпаты, до самого Черного моря река течет по Нижнедунайской равнине.

В верховьях Дунай по характеру долины и русла – типичная горная река, на участке от истоков до селения Гёнью в Венгрии (992 километра) семикратно прорывающая отроги разных, пусть и не слишком высоких хребтов. Падение Дуная (разница высот между двумя точками) на участке от Ульма в Германии до Девина в Словакии (711 километров) составляет в среднем 46 сантиметров на один километр. Ближе к финишу, в нижнем течении, этот показатель становится на четверть меньше. Меняется и сама река, она медленно и важно несет воды между своих низких берегов.

Расстояние от истока Дуная до его устья напрямую – от Донауэшингена до Сулины – составляет 1630 километров. Делим-множим, считаем коэффициент речной извилистости: 1,71. Этот показатель (отношение протяженности русла к кратчайшему расстоянию между пунктами A и Z) объединяет все реки, тихие и бурные, длинные и короткие, поскольку в природе нет таких водотоков, что струились бы строго по прямой, за исключением разве что Репруа, Омблы и дождя. Равнинные реки, как правило, извилистее горных, и дунайская кривизна – в пределах гидрографической нормы. Для Волги этот коэффициент составляет две единицы, для Иртыша – 2,5, для речки Дудикова Балка в Ростовской области – 1,23, а для Ёмбы в Вологодской области – 2,7.

Самой первой рекой в моей жизни был не Дунай, а мало кому известная Томь, приток притока Амура; трехлетним малышом я бултыхался в этой дальневосточной Томи под присмотром родителей. Почти четверть века мне довелось прожить в нескольких километрах от Москвы-реки, но я так и не определил к ней своего отношения. По разным прихотям и надобностям я окунался и в Западную Двину, и в Днепр, Иртыш, Пахру, Волгу, Оку, Десну, Оршицу, Пру, Кубань, Неву, в казахскую Или и даже в кубинскую Кауто. С возрастом стремление купаться в речной воде ослабело и теперь стремится к нулю. Дунай я впервые увидел в конце весны 1991 года, пересекая реку поездом из Джурджу в Русе по мосту Дружбы (теперь Дунайский мост), и с той поры время от времени путешествую по ее берегам. Окунуться в Дунай, преодолев опаску, вызванную вовсе не боязнью утонуть, решился лишь однажды, кажется, в 2004-м, продвигаясь велосипедным маршем по направлению от Линца к Вене; уж очень жарко было тем летом. Особого удовольствия от купания не получил, освежения вода не принесла. Хорошо хоть, что по течению в этот момент не спускалось мазутное пятно.

Процессы рек изучает наука под названием “потамология”. Это, скажу так, приток науки под названием “гидрология суши”, которая, в свою очередь, есть приток просто гидрологии, а та впадает в физическую географию. О предметах изучения – морфометрии речных бассейнов, строении речных сетей, режиме устьевых областей, испарении и инфильтрации воды – поэтически правильно спел Борис Гребенщиков: “Нежность воды надежнее всего, что я знаю”. Вообще потамология хотя и естественная, но почти что точная наука, достижениями которой кто только не пользуется: и водные инженеры, и мостостроители, и мелиораторы, и рыболовы, и капитаны. Режим реки, комплексного хозяйственного механизма, давно уже рассчитывается на основании многоступенчатых математических формул, и это иногда позволяет спасать прибрежные поселения от неприятностей. Среди мудреных потамологических терминов встречаются и простые, но от этого не становящиеся более ясными сухопутному уху естественные понятия, напоминающие о том, что река – несмотря на все усилия человека по ее освоению и управлению ею – остается явлением дикой природы и символом природной жизни. У всего на реке есть свое имя, даже у самых мелких мелочей. Скопление продолговатых наносов у песчаного берега, например, называется застругой. Большая заструга с крутым тыловым скатом, уходящая в речное русло, – это заманиха. Подводная галечная отмель, протянувшаяся параллельно руслу, – лещадь; нанос без растительности посередине течения – осередок; глинистый выступ у высокого берега – печина; отдельная, бугром, песчаная отмель – шалыга.

Если верно сказано, что достоинство зрелой культуры кроется в ее деталях, то речная культура полноценна и самодостаточна, да еще и многомерна, поскольку собрана из непараллельных пластов и плоскостей. Есть Дунай исторический и гидрографический, есть Дунай транспортный и этнографический, есть музыкальный и литературный, рыболовецкий и промышленный, кинематографический и мифический, есть река сотен политических событий и река миллионов человеческих судеб. Все это объединенные общим названием, но совершенно разные реки, взаимосвязанные, но не идентичные. Поэтому взгляды на Дунай археолога, бакенщика, военного, гидрографа, директора завода, егеря, журналиста иногда, может, и совпадают, но чаще противоположны, поскольку каждый интерес обусловлен своим углом зрения. В фольклорном мире дунайских заструг и заманих, шалыг и осередков царствует “дедушка водяной, начальник над водой”, командир русалок, утопленников и прочих речных жителей. А в мире географических открытий и практических проблем верховодят профессора НИИ водопользования и чиновники Дунайской комиссии?[24]. Главная центральноевропейская река дала имена не только десяткам и сотням кораблей, теплоходов, гостиниц, ресторанов, не только вальсу Штрауса и оде Гёльдерлина. “Голубой Дунай” – это и венгерский двухпалубный туристический автобус Ikarus E99, и первая британская авиационная ядерная бомба, и палатка в яблоневом саду моего дедушки Куприяна Митрофановича в славянской деревне под Алма-Атой. Одинаково, “Дунай”, обозначались совершенно разные явления и понятия: и операция вторжения войск Варшавского договора в Чехословакию летом 1968 года, и космический корабль из телесериала “Звездный путь”.

По всем параметрам, мифологическим и потамологическим, Дунай – сложносочиненная река, с бассейном обширнее восьмисот тысяч квадратных километров, охватывающим восемь процентов европейской территории. Здесь живет каждый десятый европеец. Подсчитано, что гидрографическую сеть Дунайского бассейна образуют примерно 120 значимых рек. Наверное, так же организована кровеносная сеть, но только Дунай бессердечен. У него шестнадцать долгих притоков-артерий, каждый продолжительнее трехсот километров, да множество притоков поскромнее, общим числом до трех сотен. Самые протяженные – Тиса и Прут (964 и 953 километра), самый полноводный – Сава (расход воды 1670 кубических метров в секунду), самый разветвленный – Тиса (площадь водосбора 157 тысяч квадратных километров). Забавно, что два крупных, не имеющих друг к другу отношения притока называются одинаково: одна Морава впадает в Дунай слева, по границе Австрии и Словакии, а другая Морава, подлиннее и полноводнее, присоединяется к Дунаю на 770 километров ниже, справа, в Сербии.

Помимо притоков у Дуная имеются еще и каналы, и многочисленные рукава, порой далеко отходящие от главного русла; некоторые (Малый Дунай, Мошонский Дунай, Шарокшарский Дунай, Дунэря-Веке, Борча) протягиваются на десятки километров, пока не вливаются снова туда же, откуда вылились. Прибавьте к этому старицы, разделенные кустами или лесопосадками протоки, заболоченные длиннющие канавы и овраги в пойменной зоне – и вы поймете, почему Дунай иногда напоминает растрепанную веревку. Дунай – это родовое понятие, поскольку на карте вы отыщете и Дунайское болото, и Дунайский остров, и Дунайский луг, и Дунайский город, и Дунайский канал. Порой, чтобы отличить главный речной ток от неглавного, нужно быть местным уроженцем или профессиональным картографом. Однажды, добираясь автобусом из Будапешта в Белград по равнинам Воеводины, я позабавил своих спутников, поскольку никак не мог разобраться, где именно, когда именно и какую именно реку, собственно, мы пересекали. Отличать Дунай от его рукавов, рукавчиков и притоков было решительно невозможно.

Самый необычный и, наверное, самый скромный канал Дунайской гидросистемы – Шварценбергский. Эта 44-километровая рукотворная канава глубиной в сажень соединяет немецко-чешскую речушку Студена Влтава с немецко-австрийской Гроссе-Мюль (“большая мельница”), вливающейся в Дунай слева, у местечка Унтермюль (“под мельницей”). Канал прорыт больше двухсот лет назад на землях князей Шварценбергов, чтобы снабжать Вену дровами и строительной древесиной. Однако теперь лесосплавный поток кажется еще и символом объединения Европы Нового времени: определяя трассу Schwarzenbergscher Schwemmkanal, его проектант, инженер Йозеф Розенауэр, одним ловким движением карандаша перечеркнул линию Главного европейского водораздела. Шварценбергский канал отводит горные воды из бассейна Северного моря в бассейн Черного, хоть чуть-чуть, но нарушая установленный природой баланс.

Шварценбергский канал начинается на высоте 915 метров на северном склоне горы Драйсессельберг (“трехстульная”) близ границы нынешних Чехии и Германии, разрезавшей лесной массив Бёмервальд (Шумава). Для выполнения земляных работ аккурат в год взятия Бастилии в княжеские леса согнали тысячу местных крестьян; они без устали махали кирками и лопатами двадцать семь месяцев. Лесоповальный и лесосплавный промыслы на многие годы обеспечили верной и тяжелой работой жителей окрестных деревень, да еще и привлекли в эту центральноевропейскую глушь новых переселенцев. Уже обработанные длинные и короткие бревна санной дорогой свозили к каналу со всей округи, сушили до марта-апреля, после чего по высокой воде пускали бывшие ели и сосны вниз по течению (в удачный день по тысяче единиц). Активный сплав продолжался в Богемском лесу целый век; какой-то историк экономики подсчитал, что за это время по узенькому каналу в столицу империи Габсбургов доставили восемь миллионов кубометров древесины. За транспортировкой непрерывно надзирали две сотни вооруженных баграми сплавщиков. Бревна медленно, дольше недели, плыли в венские топки, печи и камины – сначала методом молевого сплава (несвязанными), а в устье Мюля, рядом с Дунаем, их перегружали на лодки.

Теперь Шварценбергский канал – зона отдыха и инженерный памятник, десятикилометровый участок которого восстановлен для показательного праздничного лесосплава. Работяги в синих шляпах, просторных жилетах и надежных деревянных чеботах на потеху туристам благословляют короткие бревна в путь. Лихо наигрывает чешскую народную польку фольклорный ансамбль, пиво течет свободным потоком, словно влтавские воды из Североморского бассейна в Черноморский. Шварценберг-канал – символ дунайской предприимчивости, скромное, но рентабельное для своей поры экономическое начинание, на протяжении целого столетия успешно сочетавшее общественную пользу, первоначальное накопление капитала и наемный труд. К концу XIX века этот тонкий путь “из Влтавы в Дунай” обессмыслила промышленная революция: уголь оказался топливом экономичнее дерева, железная дорога оказалась практичнее водяной.

ЛЮДИ ДУНАЯ

ПАТРИК ЛИ ФЕРМОР

пешеход и джентльмен

Британцу Патрику Ли Фермору было 18 лет, когда он, отказавшись от поступления в Королевскую военную академию в Сандхёрсте, отправился пешком в Турцию. Путь от Роттердама до Стамбула Фермор, сын английского лорда, проделал в одиночку, пользуясь только рекомендательными письмами отца и советами случайных знакомых, за двенадцать с небольшим месяцев. В дорогу он пустился в декабре 1933 года. От Ульма до Будапешта Фермор продвигался дунайским берегом. К Дунаю же он вышел, миновав Трансильванию, у румынского города Оршова. В Стамбул путешественник прибыл 1 января 1935 года и пешком отправился в Грецию. В Афинах Фермор познакомился с румынской дворянкой Балашей Кантакузен, в имении которой в Бессарабии провел несколько романтических лет. После начала Второй мировой войны Фермор добровольцем вступил в британскую армию. Офицер диверсионно-разведывательной службы, он организовывал в Греции партизанское движение, иногда переодеваясь пастухом для проведения “полевых акций”. В 1944 году возглавил операцию по похищению генерала Генриха Крейпе, немецкого губернатора острова Крит. О своем трансъевропейском путешествии Фермор, автор десятка публицистических книг и нескольких романов, оставил живые путевые заметки. Первый том “дунайских воспоминаний”, “Время даров”, вышел в 1977 году; второй, “Между лесом и водами”, – в 1986-м; третий не опубликован до сих пор. Фермор, гордившийся своим филэллинизмом (“Моя любовь к Греции абсолютна”, – писал он) до такой степени, что называл Стамбул исключительно Константинополем, последние годы жизни провел в особняке в оливковой роще на полуострове Пелопоннес. Он скончался в 2011 году в возрасте 96 лет, и если бывает элегантная смерть, то это смерть Фермора: зная о своей неизлечимой болезни, он решил переехать в Англию – и умер на другой день после возвращения на родину. Британский журналист отозвался о Ферморе так: “Этот человек объединял в себе черты Джеймса Бонда, Индианы Джонса и Грэма Грина”.

Собрав воедино влагу сотен речек, Дунай отдает Черному морю то, что не испарилось, не расплескалось и не отобрано человеком – примерно 203 или 204 кубических километра воды в год. Больше четверти дунайского стока, почти 57 кубокилометров, приносит одна только Сава. Вообще Дунай полнится неравномерно, в верховьях река кое-где даже больше теряет, чем собирает. От истоков до впадения речушки Эльта часть дунайской воды утекает под землей через трещины в известковых породах, попадая в систему Рейна. Некоторые ученые поэтому считают, что через несколько тысячелетий верховья Дуная превратятся в притоки Рейна. Но Дунай не исчезнет, даже если станет короче: к исходу первой тысячи своих километров река все-таки набирает почти треть стока, около шестидесяти кубокилометров. Вторая после верховий зона неприятных для Черного моря водных потерь – дельта: Дунай расходует значительную часть себя на заполнение озер, протоков, плавней и на испарение. Большой процент объема дунайской воды (до восьмидесяти) стекает в теплое время года, с марта по сентябрь.

Неравномерно речное питание и по другой оси координат: две трети своей воды Дунай получает от притоков справа. Реку полнят и озерные воды, и талые воды альпийских ледников, воды дождевые и подземные. Они несут в себе частицы лессовых грунтов, которые в силу особенностей почв окрашивают Дунай в желтовато-коричневый цвет. Даже в верховьях реки голубой ее назовет только отчаянный поэт или фотограф, применяющий компьютерную редакторскую программу. Средний показатель мутности воды (есть и такой термин) в устье Дуная составляет 208 граммов на кубический метр. В каждом кубометре воды, выходит, содержится двести граммов земляной грязи. Это негрязная грязь, мельчайшие взвешенные частицы, еще и абсорбирующие тяжелые металлы и всяческие химикаты. Но вот для сравнения: мутность Днепра не превышает 50 граммов на кубометр.

Степень прозрачности дунайской воды меняется десятки раз в год; замечено, что самые большие объемы земляной взвеси выносят в Дунай слева и снизу паводки, формирующиеся в Карпатах. И оттого тоже в районе Вены Дунай примерно в два раза прозрачнее, чем в районе Сулины. В последние десятилетия, в связи с появлением в среднем течении водохранилищ, Дунай стал не таким мутным, как прежде, однако объем взвешенных наносов все равно остается по европейским меркам очень значительным, 42 миллиона тонн в год (мне встречалась также оценка в 66 миллионов)?[25]. Волга, а она будет помощнее Дуная, выносит в Каспийское море по крайней мере в полтора или два раза меньше грунта. Для мировой гидрологии такие цифры с многими нулями обычны. Бытует, оказывается, выражение “Непал экспортирует почву на равнины Индии” – притоки Ганга выносят со склонов Гималаев 1450 миллионов тонн мелкозема в год, а для “горя Китая”, реки Хуанхэ, этот показатель составляет полтора миллиарда тонн в год. Общеевропейский вывод очевиден: Дунай – не самая голубая, но самая мутная среди крупных рек Старого Света. С каждого квадратного километра водосборной площади Дунай и его притоки ежегодно уносят больше восьмидесяти тонн земли. Кто-то осуществил даже такие забавные и вполне бесполезные выкладки: для того чтобы смыть со всей площади водосборного бассейна слой земли толщиною в метр, Дунаю требуется чуть меньше двадцати тысяч лет.

Любая река – цикличный природный комплекс. В верховьях и в среднем течении Дуная самый высокий уровень воды регистрируется в июне, самый низкий – зимой. Ниже впадения крупных притоков режим реки меняется: на румынско-болгарские берега Дуная половодье приходит в апреле-мае, а маловодье – в сентябре-октябре. В этих вообще-то теплых европейских краях случаются суровые зимы, но, если исключить горные баварские области, снежный покров в бассейне Дуная неустойчив. На разных участках различается и тепловой режим: среднегодовая температура воды у Пассау на одиннадцать градусов ниже, чем в дельте. В устье средняя температура воды выше температуры воздуха в течение всего года; у Вены вода теплее воздуха с октября по март, в Нови-Саде – с августа по май.

Дунай иногда замерзает, но вот именно что иногда: в среднем течении вероятность ледостава не достигает пятидесяти процентов. В низовьях этот шанс в полтора раза выше, а вот быстрые верховья не покрываются льдом почти никогда. Вскрытие длиннющей реки происходит не одновременно, отчего возникают ледовые заторы (а в начале зимы бывают еще и ледовые зажоры), приносящие всякие прибрежные бедствия вроде разрушения дамб и портовых сооружений. В последний раз судоходство на всем протяжении Дуная, от Германии до Румынии, закрывали из-за леденящих холодов в феврале 2012 года. Для того чтобы власти приняли такое решение, должно замерзнуть от шестидесяти до семидесяти процентов поверхности реки. Паромы в ту зиму возобновляли движение от берега к берегу, только если их капитаны считали погодные условия безопасными для пассажиров. Чтобы Дунай застыл целиком, утверждают синоптики, температура воздуха на всем его протяжении как минимум неделю не должна подниматься выше минус десяти градусов.

Становление и ломка льда на реке не только общий образ политических заморозков или советской оттепели, но и вообще яркая метафора вечной переменчивости состояний жизни и вещества. Лауреат Нобелевской премии по литературе Элиас Канетти, родившийся в Болгарии в еврейской семье, где говорили на языке ладино, но писавший по-немецки, в книге “Спасенный язык. История одной юности” вспоминал о своем детстве на берегу Дуная. В те редкие зимы, когда река замерзала и превращалась в “свой собственный мост”, рассказывает Канетти, на противоположный берег, из Рущука (Русе) в Журжу (Джурджу), переезжали на санях и всегда брали с собой оружие: с гор и из лесов на снежную гладь Дуная спускались волки. Сербский литературовед Драган Куюнджич (кстати, крупнейший специалист по вампирологии) в одном из своих философских эссе рассказывает об операции “Рейд 1942”. Это тягостная история о военном прошлом: в январе 1942 года в оккупированном венграми Нови-Саде убиты около двух тысяч евреев и сербов, в основном евреев, – гражданских лиц, включая стариков, женщин и детей. Несчастных собирали на пляже Штранд и расстреливали партиями. Зима выдалась холодной, и Дунай замерз. Чтобы проделывать отверстия во льду, куда сбрасывали тела убитых, применялся динамит – если люди были еще живы, они умирали от удушья или тонули. Для Канетти дунайский лед – метафора холодной опасности, для Куюнджича – метафора смерти. Трагический образ: река смывает следы преступления.

ДУНАЙСКИЕ ИСТОРИИ

КАК РАЗДВОИЛСЯ РОМАН О РЕКЕ

Жорж Ру. Иллюстрация к роману Жюля Верна “Дунайский лоцман”.

Большая часть произведений французского писателя Жюля Верна (1828–1905) – 68 романов и рассказов – опубликована его издателем Пьер-Жюлем Этцелем в серии “Необыкновенные путешествия”. Начиная с 1863 года обычно раз в шесть месяцев в этой книжной серии выходил новый роман. Верн был способен работать и быстрее, но издатель считал неправильным слишком частить. В 1901 году примерно за три месяца работы Верн сочинил двухсотстраничный роман о речном путешествии по Центральной Европе, получивший, с аллюзией на знаменитый вальс Штрауса, название “Прекрасный желтый Дунай”. Биографы Верна свидетельствуют: идея романа пришла писателю в голову после знакомства с опубликованными в 1860 году очерками французского историка Жана Виктора Дюрюи о поездке из Парижа в Бухарест. Отвлекшись на правку другой рукописи, “Невидимая невеста”, Верн так и не отослал уже завершенный роман в издательство, а через три года скончался. Литературное наследие Верна – десяток неопубликованных романов и картотека из двадцати тысяч тетрадей по разным отраслям знаний – поступило в распоряжение его единственного сына Мишеля (1861–1925). Отношения отца и сына в годы молодости Мишеля складывались непросто, однако позже они примирились и наладили литературное сотрудничество. Мишель Верн с успехом продолжил серию “Необыкновенные путешествия”: отредактировал или дописал за своего отца восемь романов, занимался экранизациями его самых известных произведений. В 1907 году он переработал и книгу о путешествии по Дунаю, по предложению издательства скорректировав сюжет и изменив название. В Pierre-Jules Hetzel считали позднее творчество Жюля Верна несколько монотонным и попросили добавить сюжету живости-остроты. Роман “Дунайский лоцман” вышел в 1908 году с именем Жюль Верн на обложке, а оригинальная рукопись была впервые опубликована лишь восемьдесят лет спустя. Это и есть литературная ловушка: один автор, два названия, два практически самостоятельных романа. Сравнение текстов показывает: Мишель Верн сохранил только завязку действия, превратив приключенческий познавательный роман путешествий в отчасти политический детектив. Конструкция сюжета осталась прежней: отважный авантюрист и умелый рыболов венгр Илья Круш (Илия Бруш – в “Дунайском лоцмане” он оказывается болгарским патриотом Сергеем Ладко) берется преодолеть на весельной лодке без малого три тысячи дунайских километров, пройти “семьсот лье по воде”, питаясь тем, что поймает на удочку. Настроение и дух книги стали другими: повествование утратило страноведческий характер, приобретя взамен сочувствие к национально-освободительной борьбе (действие у М. Верна разворачивается накануне Русско-турецкой войны 1877–1878 годов, а у Ж. Верна – в начале 1860-х). Насколько известно, Верн-старший не бывал на Дунае, хотя прекрасно владел моряцким делом и технологией дальних странствий: на собственной яхте Saint-Michel он совершил немало морских поездок. Мишель Верн, напротив, посещал Белград и Будапешт, однако литературоведы считают его книгу “Дунайский лоцман” вторичным по отношению к роману “Прекрасный желтый Дунай” произведением. Теперь обе книги, переведенные на многие языки, ведут самостоятельную жизнь, и для многих читателей они – романы одного и того же автора. Куда более известный “Дунайский лоцман” еще и экранизирован: в 1974 году в социалистической Венгрии.

Едва ли не каждый придунайский город гордится своими речными ранами. На парапете набережной, на цоколе почтенного здания, на стене кассового павильона станции “водных трамваев” – на разных видных общественных местах красуются таблицы с метками показателей стихийных бедствий. Подсчитано, что за последние пятьсот лет Дунай по-серьезному выходил из берегов 45 раз. По-видимому, самое разрушительное в истории Центральной Европы наводнение произошло в 1501 году. В Австрии в ту пору правил император Максимилиан I, один из образцовых Габсбургов; в торговых лавках Антверпена появился привезенный португальцами из заморских колоний острый перец; Альбрехт Дюрер закончил работу над большим циклом гравюр на дереве. В Пассау, топком городе на трех немецких реках, уровень воды в июле 1501 года поднялся на одиннадцать с половиной метров, о чем, собственно, и свидетельствует отсечка на стене Старой ратуши. Когда в Вене корректировали русло Дуная, возможности новой системы защиты от наводнений рассчитывали как раз исходя из критических показателей пятисотлетней давности: река теперь способна безболезненно для города “пропускать” четырнадцать тысяч кубических метров воды в секунду. На немецкой и австрийской территориях Дунай надежно зарегулирован от наводнений и всего другого нехорошего: верхняя тысяча километров реки перегорожена разными плотинами 59 раз со средней периодичностью в одно гидросооружение на шестнадцать километров. В общей сложности искусственным образом так или иначе контролируется восемьдесят процентов дунайского русла, однако неприятности приносят не только оставшиеся вольными двадцать. Страны, находящиеся ниже по течению, после каждого крупного наводнения упрекают страны, находящиеся выше по течению, в том, что на их территории река “зажата”, пойма ее искусственно сужена, а это увеличивает объемы стока на земли несчастных соседей: Австрия жалуется на Германию, Венгрия на Австрию, Сербия на Венгрию.

Дунай с особой силой выходил из берегов и до, и после 1501 года. Во время летнего наводнения 1342 года (ему присвоено имя святой Марии Магдалины, поскольку несчастье случилось под церковный праздник) погибли не менее шести тысяч человек. Оба этих наводнения, как и, к примеру, наводнение 1876 года (Будапешт: 867 сантиметров выше ординара), по научной классификации относятся к разряду катастрофических (ниже в этой градации: выдающиеся, высокие, низкие). Такие, библейского масштаба, потопы случаются раз или два в течение каждого века, потому и называются иногда “столетними”, они чреваты разорением целых речных бассейнов, многочисленными жертвами и громадными хозяйственными потерями. Но даже гипотетически масштабы европейских речных несчастий не могут быть сопоставимы с бедствиями Азии: при наводнении в бассейне Хуанхэ в 1887 году погибли более миллиона человек; сотни прибрежных деревень оказались погребены под трехметровым слоем ила.

Математики, пытаясь предсказать периодичность буйства водной стихии, затеяли целую научную игру – вычисляют формулу наводнений. Последнее по времени “столетнее” постигло среднее и нижнее течение Дуная летом 2002 года, паводок вызвали продолжительные ливневые дожди, и я его отлично помню: все здорово залило примерно от Ульма и ниже. Противопаводковые системы Вены и Братиславы испытание выдержали, хотя в столице Словакии уровень воды поднялся на девять с лишним метров. В Будапеште Дунай затопил тогда нижний уровень набережных, вылизал ступеньки знаменитого здания парламента; едва не “поплыли” мосты, на которых в целях безопасности пришлось отключить электричество.

Вообще, первое пятнадцатилетие XXI века выдалось в Центральной Европе чрезвычайно мокрым, и ученые как-то связывают это с процессами глобального потепления. Дунай заметно выходил из берегов по крайней мере шестикратно. Конечно, ученые и инженеры наловчились регулировать уровень воды и хотя бы в краткосрочной перспективе предсказывать наводнения. Еще в середине XIX века были открыты Австрийское центральное гидрографическое бюро, Баденское гидрографическое бюро и Венгерская гидрографическая служба. Считается, что телеграфная связь в середине позапрошлого века развивалась опережающими темпами именно в силу необходимости защищаться от реки: в 1848–1850 годах населенные пункты Верхней Австрии оборудовали сверхсовременными по меркам той эпохи аппаратами, чтобы предупреждать Вену об угрозе высокой воды. Теперь в разных дунайских странах функционируют агентства по контролю за водными ресурсами; в бассейне реки одних только водомерных постов более двух тысяч. Впрочем, и агентства, и посты не всегда спасают, иногда они способны лишь регистрировать беду, которую вызывают не только природные факторы, но и человеческие ошибки или злой умысел.

В октябре 2010 года после дождливого и принесшего очередные наводнения лета произошла авария на венгерском алюминиевом комбинате Ajkai Timfoldgyar Zrt, в ста с лишним километрах западнее Дуная. Прорвало плотину резервуара для производственных отходов, и полутораметровая, переворачивавшая автобусы токсичная волна – миллион тонн вещества под названием “красный шлам” (по-немецки schlamm означает “грязь”, это побочный продукт получения глинозема) – прокатилась по улицам местных деревень. Десять человек утонули в этой жуткой жиже или погибли от химических ожогов, еще полторы сотни получили ранения, население пришлось эвакуировать, владельца комбината – штрафовать на 650 миллионов долларов (!) и арестовывать. Через трое суток щелочной раствор, протянувшийся по дорогам и полям долгим ядовитым хвостом, через речки Марцал и Раба попал в Дунай. Чтобы нейтрализовать ядовитые отходы, в окрестные водоемы заливали гипс – оказывается, это помогает. Экологи волновались, власти уверяли: мутные дунайские воды все растворят.

Понятно, откуда взялась чиновничья привычка уповать на авось. Десятилетием ранее на золотодобывающем предприятии румыно-австралийской компании Aurul в городе Байя-Маре произошла утечка ста тысяч кубометров зараженной цианистыми соединениями “мертвой воды” в главную трансильванскую реку Сомеш, из Сомеша – в Тису, а потом – в Дунай. Объяснение такое: из-за дождей и снегопада прорвало дамбу отстойника. В Тисе погибло едва ли не все живое, из реки без всяких удочек и сетей выловили 1200 тонн всплывшей кверху брюхом рыбы. Трагически подтвердилась венгерская поговорка: “Тиса на две трети состоит из воды и на треть состоит из рыбы”. Эта рыба стала дохлой. Содержание цианида в Сомеше превысило нормы в семьсот раз, в Дунае – в пятьдесят. Всего через пять недель по Тисе к Дунаю спустилось другое ядовитое пятно, длиной в семьдесят километров: горнодобывающее предприятие в другом румынском городе, Байя-Борша, “упустило” из дамбы водохранилища Новэц двести тысяч кубометров илистой воды с примесями цинка, меди и свинца. Виноватыми опять объявили осадки. Немецкая металл-группа Rammstein по такому случаю сочинила сильную балладу “Дети Дуная” с аллюзиями на легенду о дудочнике из Гамельна:

Дунай, источник твой кровоточит,

Расплавлены в нем радость и печаль,

И ничего живого не найти

В твоих сырых лугах по берегам.

Где же вы, дети Дуная??[26]

И так далее – с характерным для музыкального стиля “новая немецкая жесткость” пафосом, про “ржавые волны”, “отвратительный смрад”, “разжиревших крыс” и “печаль, прорвавшую плотину”. Похоронный настрой песни Rammstein в общем и целом соответствует истине. Весной 1999 года Средний Дунай еще и попал в зону боевых действий. Во время военной операции НАТО против уже меньшей, чем прежде, но еще существовавшей Югославии в Нови-Саде разбомбили все три моста через Дунай; в том же Нови-Саде и Панчеве пострадали нефтеперерабатывающие заводы, расположенные неподалеку от реки и непосредственно с нею связанные. Вскоре в Сербию приехали международные экологические инспекторы. “Катастрофических” последствий для окружающей среды они не обнаружили, однако понятно, что вода от бомб и ракет прозрачнее не стала. Считается, что Дунай восстановил чистоту (еще и дважды подпорченную ниже по течению трансильванскими рудокопами) к 2003 году. Мосты в Нови-Саде реконструировали на европейские деньги двумя годами позже, тогда же в полном объеме по Дунаю возобновился судовой ход. Речные пароходства Сербии, Хорватии, Словакии, Венгрии понесли из-за простоя значительные убытки и пытались высудить компенсацию – безуспешно. Разрушения и заражения периода Второй мировой (которые никто не обсчитывал с той точностью, с которой просчитывается урон от головотяпства или стихийных бедствий сейчас) были, конечно, многократно выше: мосты тогда горели и взрывались и в Вене, и в Будапеште, и в Братиславе, и в Белграде; авиация и нацистов, и союзников проводила ковровые, а не точечные бомбежки городов. Но мы той великой войны не пережили, она воспринимается как сущая история. В той войне, знакомой уже даже не по воспоминаниям старших родственников, а по фильмам, романам и учебникам, угадывается злая закономерность: кажется, война случилась, потому что должна была случиться. Это только грядущие войны кажутся невозможными.

Защитой экологии Дуная в последние десятилетия активно занимаются десятки организаций, международных и национальных, государственных и общественных, профессиональных и волонтерских, включая такие разноформатные и разномастные, как народное движение “Друзья природы” и Европейский союз речного и прибрежного транспорта. Общими усилиями вдоль по речке обнаружено 160 потенциально опасных для экологии объектов, преимущественно промпредприятий в бывших социалистических странах. Четыре десятка из этих полутора сотен заводов, рудников и фабрик отнесены к объектам высшей степени риска, а потому вонючих отравленных хвостов на воде и в будущем вряд ли удастся избежать. Пестрый интернациональный характер Дуная для борьбы за его спасение одновременно и плюс, и минус. Спускать в реку ядовитые отбросы под международным контролем, конечно, затруднительно, однако и согласовать интересы многих стран Дунайского бассейна совсем не просто. Почти на всем протяжении реки действует природоохранное законодательство ЕС, подкрепленное разными двусторонними или групповыми обязательствами о сотрудничестве вроде договора о создании “зеленого коридора” в низовьях Дуная. Вот по этому “зеленому коридору” как раз и приплыли к Черному морю ядовитые румынские и венгерские отходы. “Последняя тысяча километров” остается самой тревожной зоной Дуная.

Хозяйственная и иная деятельность человека в Центральной Европе губительно сказывается на экосистеме Дуная, однако кое-что на речных берегах и в речных глубинах, конечно, еще сохранилось – тысячи видов насекомых и трав, сотни видов птиц, сотня видов рыб. В Дунае водится и ловится почти все, что водится и ловится в Европе. Сам я не рыбачил ни в верховьях, ни где-нибудь в гирлах, зато в разных дунайских странах под хорошую закуску слышал множество рассказов бывалых: о крохотных серебристых уклейках, о лещах с горбатой спиной и маленьким ртом, о длинноусых пучеглазых пескарях, о сазанах с золотистыми боками и желтым брюхом. Есть в реке и новые, прежде диковинные для этих европейских мест виды: ерш балон, пухлощекая рыба-игла, бычок-кругляк, звездчатый головастик. Говорят, в Дунае до сих пор можно встретить пятиметрового сома весом в триста килограммов и восьмиметровую белугу весом в тонну. Таких рыб, конечно, не пускают на уху, а помещают в витрину музея, слагают о них стихи и поют рыболовецкие гимны.

ДУНАЙСКИЕ ИСТОРИИ

КАК ПОДНИМАЛИСЬ ПО ТЕЧЕНИЮ

Бечевник. Рисунок. 1890 год.

Более-менее регулярные перевозки по Дунаю были налажены с конца XVII века, первым открыт маршрут из Регенсбурга в Вену. Пассажиры больших плоскодонных лодок размещались под навесами, рядом с грузами. Плавания совершались только вниз по течению. Большинство судов выполняли один рейс, в пунктах прибытия их разбирали, чтобы избежать расходов по обратной транспортировке. Однако самые большие лодки все-таки использовали для повторных рейсов: их вели против течения при помощи конной тяги. Для лошадей вдоль реки проложили специальную дорогу – бечевник (treppelweg). В караване использовали шесть-семь дюжин лошадей и три-четыре десятка коноводов, шкиперов, матросов и разнорабочих. Требовались также лодка-паром для перевозки в случае необходимости лошадей и коноводов на противоположный берег; лодка, на которой, для уменьшения риска пожара, готовили пищу; лодки для удержания буксирных канатов над водой. Канаты длиной 350–450 метров могли весить больше тонны. При попутном ветре на судне поднимался парус. Как правило, коноводы и матросы имели темное прошлое, жители окрестных деревень их опасались, обвиняя в воровстве, насилии и грубости. Разумеется, речные работники много и крепко пили. К системному решению проблемы дунайских перевозок власти немецких княжеств и австрийских земель приступили после Наполеоновских войн. Первые пароходы примитивной конструкции, Carolina и Donau, появились на Дунае в 1818 году, но просуществовали недолго. Начало регулярному паровому судоходству было положено осенью 1830 года: грузо-пассажирский пароход Franz I английской постройки водоизмещением 318 тонн отправился из Вены в Будапешт. Это было гладкопалубное судно с высокой трубой посередине и навесом для пассажиров и ценных грузов на корме; паровая машина находилась в средней части корпуса; в трюме размещались кубрики и каюты для пассажиров; за кормой висела спасательная шлюпка. Немецкая и австрийская навигации охватывали только верхнее и среднее течение реки. В 1829 году в Вене основано Первое императорско-королевское австрийское пароходство, которое к 1840 году имело более сорока паровых судов и сотню барж. Эта компания стала крупнейшим речным судоходным предприятием Европы. В 1835 году возникло Привилегированное королевское Баварско-Вюртенбергское пароходное общество. Первое русское паровое судно, “Надежда”, появилось в низовьях реки в 1828 году, первый пароход под сербским флагом, “Делиград”, вышел в рейс в 1862-м. В середине XIX века по Дунаю ежегодно перевозили примерно 2,5 миллиона тонн грузов, в начале XX столетия – почти десять миллионов тонн. В конце 1980-х годов объем перевозок приближался к ста миллионам тонн, однако из-за распада СССР и военного конфликта в бывшей Югославии этот показатель сократился на четверть. Сейчас на Дунае работают 3800 грузовых судов.

Самый ценный вид дунайской рыбы – осетровые (белуга, стерлядь, севрюга, русский осетр); очевидно, поэтому их едва ли не всех повыловили. А для тех, которых еще не выловили, попытались создать невозможные условия обитания: осетры каждую весну мигрируют из Черного моря вверх по реке для нереста, так вот полвека назад Югославия и Румыния общими усилиями построили в ущелье Железные Ворота гигантскую электростанцию, чтобы рыба не заходила слишком “высоко”. В прошлом, если верить летописям, царь-рыба добиралась вплавь аж до Пассау. Дунайские осетровые могут нереститься многократно, всякий раз выбрасывая миллионы икринок. Как раз эти икринки – дорогие красные и чрезвычайно дорогие черные – мы по праздникам любим доставать на лезвии ножа из банки, чтобы вместе с маслом намазать на хлеб.

Икрометная белуга вопреки русской пословице не ревет, потому что народный фольклор перепутал эту осетровую рыбу с действительно издающим громкие звуки северным дельфином-белухой. Белуга – даже если она размером в восемь метров и весом в тонну – гибнет молча.

В 1958 году дунайские страны, среди которых был и Советский Союз, подписали договор, регламентирующий правила рыбопромысла, – с определением квот и другими конкретными техническими деталями, вплоть до калибра ячеек сетей и минимального размера разных рыб, разрешенных к добыче. Каждую весну, в месяц нереста, ловля осетровых в Дунае запрещена, а в последние годы Румыния, Болгария и Украина объявили практически полный запрет на промысел. Ихтиологи знают, как поддержать численность осетровых в Дунае: нужно на нерестовых участках остановить разработку песка и гравия, прекратить забор воды, запретить выброс бытовых стоков, активнее заниматься искусственным воспроизводством. Хорошо бы также ограничить навигацию судов, уничтожить близ речных берегов вредную промышленность, а еще лучше – взорвать или хотя бы обессмыслить гидрокаскад Железные Ворота, навсегда подняв заслонки его плотин. Ихтиологи все это знают, но знают они и то, что все это сделать малореально, а кое-что и вовсе невозможно. Черный рынок красной икры процветает.

Реки впадают в моря по-разному, двумя главными способами. Бывает, одним рукавом, который воронкой расширяется в сторону моря. Для того чтобы получилась такая воронка (эстуарий), чтобы русло не разделилось на несколько потоков, течение реки должно быть быстрым, а прибрежные глубины – значительными, тогда не происходит отложения наносов. Самые известные эстуарии Европы – устья Темзы и Эльбы, а самый впечатляющий, на мой взгляд, – устье Тежу, может быть, потому, что на ее прибрежных холмах раскинут Лиссабон, город большой красоты увядания. Многие ученые считают, что Тежу впадает не прямо в Атлантический океан, а сначала в бухту Мар-да-Палья (“соломенное море”), через которую переброшен самый протяженный в Европе мост-виадук Васко да Гама. В Тежу, как и в Дунае, вода не кристально чистая – в пойме этой реки расположено много сельхозугодий, поэтому в бухте полно разной “соломы”. Но это ничтожно малый недостаток: широкая река, элегантный город, великий океан – редкое сочетание рукотворных и природных чудес. Высокой пробы гармония.

Дунай в районе Брайлова. Рисунок из London News Illustrated. 1877 год.

Если устье реки разделяется на несколько рукавов, как у Дуная, значит, у реки есть дельта. Дунайская дельта, площадью около пяти тысяч квадратных километров, соразмерна мировой речной табели о рангах – она в четыре раза меньше дельты Волги, в пять раз меньше дельты Нила и в двадцать раз меньше дельты Амазонки. Самая обширная в мире дельта – у Ганга (105 тысяч квадратных километров), в ее образовании участвуют 240 водных потоков. Но отбросим сравнения: уверяю, дельта Дуная выглядит весьма и весьма впечатляюще. А разницу в размерах можно оценить разве что из космоса; с берега, из лодки и даже с самолета она неощутима.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.