7. Великое противостояние

7. Великое противостояние

*

Христос не мог появиться в языческой стране, например, в Риме, Иране или Египте. Ареной его жизни могла быть страна, народ и культура которой были бы хоть в какой-то мере подготовлены для этого. Необходимым условием возникновения христианства являлось единобожие, длительно и стабильно исповедуемое целым народом, а не отдельными личностями. Иначе отсутствовала бы психологическая почва для откровений Иисуса. В притче о сеятеле говорится о том, что такая почва в Иудее была разной, и зерна падали то на дорогу, где их склевывали птицы, то на каменистые места, то в тернии, а иногда и на добрую землю. На доброй же земле зерно плодоносило «одно во сто крат, а другое в шестьдесят, иное же в тридцать» (Мф. 13:8). То, что зерно было брошено в Иудее и сохранено — есть историческая заслуга еврейства. Зерно разраслось в учение, которое ставило своей целью развитие в человеке способности к духовному совершенствованию и возведение человека на ступень богочеловечества, преодоление среди людей закона возмездия, насилия, превращение общества в братство людей и преодоление закона смерти.

Первыми распространителями учения Христа были евреи. Первыми мучениками христианства были евреи. Как случилось, что к концу II века религиозный и фактически внутренний национальный раскол среди иудеев превратился в конфликт двух религий, на тысячелетия разведший своих последователей по разные стороны баррикад? Могли ли в прошлом и, главное, смогут ли в будущем христиане и иудеи относиться друг к другу терпимее, без антагонизма? Прежде, чем ответить на столь сложный вопрос, необходимо проследить истоки антагонизма с учетом становления и организации церкви, философии и законодательства того времени и личностей, сыгравших важную роль в истории религии.

7.1. Еллины против иудеев

Начнем с того, что тексты Евангелий содержат обвинения в распятии Христа иудеями. При этом, правда, приходится иметь в виду, что наиболее древние рукописные формы дошедших до нас списков восходят лишь к концу IV и началу V веков и отстоят на значительном расстоянии от исходных вариантов. До канонизации Нового Завета каждая община имела свое Евангелие. Христианские переписчики без особых угрызений совести, но с горячей верой перекраивали тексты, давая пищу своей фантазии и своим критикам и, в частности, злейшему врагу христианства, острослову Цельсу. Трудно сказать, что было в исходных списках. Посмотрим лучше, как звучат обвинения евреев в канонических Евангелиях.

По Марку и Матфею, первосвященники и старейшины возбуждают народ (Мк. 15:11, Мф. 27:20), а возбужденный ими народ (в текстах «они», у Луки «весь народ») кричит: «распни» (Мк. 15:13, 14, Мф. 27:23, Лк. 23:18, 21). По Иоанну, требуют у Пилата и добиваются распятия первосвященники и служители (Ин. 19:6). Матфей еще усиливает вину иудеев, т. к. «весь народ сказал: кровь Его на нас и на наших детях» (27:25). Впервые обвиняет собственный народ Апостол Петр, а затем извиняет его, ибо «вы, как и начальники ваши, сделали это по неведению; Бог же, как предвозвестил устами всех Своих пророков пострадать Христу, так и исполнил» (Деян. 3:13, 17, 18). Евангелист Лука сближает в этом вопросе взгляды Петра и Павла. Павел в своей проповеди в синагоге города Антиохии говорит: «Ибо жители Иерусалима и начальники их, не узнавши Его и осудивши, исполнили слова пророческие, читаемые каждую субботу, и, не нашедши в Нем никакой вины, достойной смерти, просили Пилата убить Его» (Деян. 13:27, 28). В «Откровении Иоанна Богослова» глобальная вина за все несчастья мира вменяется без всяких оговорок «зверю» — Римской Империи.

О суде над Иисусом написаны горы книг, а роли всех участников процесса освящены каноном, допускающим, впрочем, различные толкования и различную расстановку акцентов. Отметим в этом деле огромное значение иудейской теократии, опасающейся смут и конфликтов с римлянами и готовой пресечь любые выступления ради сохранения статус-кво. Влияние первосвященников и служителей Храма на невежественную толпу в древнем Иерусалиме было не меньше, чем, например, влияние радио и газет в СССР в годы красного террора, когда разъяренные массы трудящихся, подогретые прессой, единодушно требовали смерти «врагов народа».

Само слово «иудеи» в Евангелиях часто имеет смысл, враждебный Иисусу. Возможно, что такой смысл придавался уже Апостолами и их учениками, а впоследствии он был еще усилен греческими переписчиками Нового Завета. Следует помнить при этом, что из двенадцати учеников Иисуса только Иуда Искариот был родом из Иудеи, тогда как все остальные Апостолы были галилеянами. Между Иудеей и Галилеей находилась полуязыческая Самария, т. е. Галилея была «глухой» провинцией по отношению к эпицентру веры. Известно, как высокомерно относились жители Иудеи к самаритянам и галилеянам. Аналогом таких отношений в русской истории могут служить, разумеется приближенно, отношения между москвичами и новгородцами, или между москвичами и псковичами в эпоху Ивана Грозного, да и в наше время. Большой любви между ними, как известно, не было. Провинциалы-галилеяне Матфей и Иоанн и их окружение, участвующее в составлении текстов, хотя и были евреями, не могли не испытывать отчуждения по отношению к жителям столицы, к тому же замешанным в казни любимого Учителя. Такая же психологическая дистанция отделяла от Иерусалима Евангелиста Марка, и еще большая — Луку. Для евреев-христиан диаспоры и обращенных язычников, вообще, вся Иудея, в которой случилась казнь Христа, была очень и очень отдаленной, скрытой в тумане и легендарной страной. И если в ней, т. е. в этой стране, что-то происходило, то жители, например, далекой Антиохии или еще более далекого Рима, не вдаваясь в детали, говорили: «вот иудеи сделали то-то и то-то». В смысле точности определений это все равно, как если бы где-нибудь в Италии сказали: «Вот русские сослали на каторгу Достоевского», или: «Русские казнили декабристов». Другими словами легендарное событие в далекой стране всегда рисуется крупными мазками и расплывчатыми красками.

Несомненным же историческим фактом является то, что Иерусалимский Храм всегда был окружен ядром преданных Закону иудеев, которыми умела манипулировать священническая каста. В деле Иисуса смешались религиозные и политические мотивы, причем последние, очевидно, главенствовали. На совете первосвященников говорилось: «Если оставим Его так, то все уверуют в Него, и придут римляне и овладеют и местом нашим и народом… лучше нам, чтобы один человек умер за людей, нежели чтобы весь народ погиб» (Ин. 11:48, 50). Классическое политическое решение проблемы! За религиозное преступление — объявление себя Сыном Божиим — Иисус был бы по иудейской традиции и после утверждения приговора синедриона Понтием Пилатом побит камнями. Распятие означало политическое преступление — мятеж, призыв к неуплате податей, заговор или оскорбление императора. В данном случае преступлением считалось объявление Иисуса царем иудейским.

Главный персонаж судебного процесса — судья, он же римский прокуратор Понтий Пилат, наделенный правом высшей юрисдикции и убежденный в невиновности Иисуса, хочет отпустить Его, но под давлением еврейской толпы сначала бичует, а затем предает распятию, умывая при этом неожиданно по-еврейскому обычаю руки, т. е. снимая с себя этот грех. Такова евангельская трактовка события, послужившего точкой разветвления двух религий.

Большинство людей не задумывается над тем, что произошло бы, если бы казнь не состоялась. Сумел бы Иисус завершить свою миссию на земле? Прекратилась ли бы кровавая вакханалия и состоялось ли бы идеальное Братство людей? По-человечески проще решается частный вопрос о том, кто же виноват в казни Христа? Евангелия дали направление поискам. Даже, если бы процесс суда протоколировался и на нем присутствовали бы ученики Иисуса, то и тогда народная вера и фантазия существенно дополнили бы Евангелия.

В разгар антииудейских настроений рождается целый цикл апокрифов о благородном Пилате и его жене Прокуле, тайной последовательнице Иисуса. В одном апокрифе анонимного автора Тиберий, узнав о казни Иисуса, впадает в ярость и карает смертью самого Пилата. В другом апокрифе император Тиберий, исцеленный христианкой Вероникой, принимает христианство. В «Апологии» Св. Иустина упоминаются отчеты Пилата Тиберию о деле Иисуса, признанные учеными поддельными. Таковы же и апокрифические «Деяния Пилата», составляющие первую часть Евангелия Никодима.

Ни одному из римских администраторов не выпадала такая историческая слава, как Пилату, сделавшему все, что в силах человеческих, для спасения Христа. В христианском сознании этот жестокий правитель Иудеи был полностью реабилитирован и обелен. И все же римская церковь поступила мудро и не причислила его к лику святых. А вот в святцах коптской церкви день 25 июля значится днем святого Понтия Пилата и святой Прокулы.

Апокрифы являются не только религиозным, но и художественным видением событий, поэтому не будет большим грехом вспомнить здесь чисто художественное произведение Анатоля Франса — «Прокуратор Иудеи». В этой новелле отставной прокуратор Пилат, находясь на «заслуженном отдыхе» и вспоминая свои подвиги на Востоке и, в частности, красотку Магдалину, на вопрос соратника: «Помнишь ли ты Иисуса Назареянина?» — равнодушно отвечает: «Не припоминаю». Реконструкция далекого события в психологической трактовке Франса ближе всего к истине.

История свидетельствует, что смерть любого крупного реформатора религии — еретика — есть почти неизбежный политический акт. Более того, смерть хороша для тех, кто работает для будущего. Уцелей Иисус в те дни в той злополучной Иудее, кто знает, состоялось ли бы христианство как мировая религия? Скорее всего его бы ждала судьба многих иудействующих сект, бесследно исчезнувших в водоворотах истории.

Сосуществование иудаизма и христианства в одной религиозной нише продолжалось до конца I века, а к концу II века отношения между религиями уже приобрели непримиримый враждебный характер. Если бы мирная маленькая община галилейских идеалистов вместе с Иисусом перенеслась бы на полтора столетия вперед, то их удивленному взору предстала бы картина яростной борьбы в духовной сфере одинаково преследуемых римлянами иудеев и христиан. Иудаизм и христианство были двумя единственными религиями, с которыми в I веке воевала Римская Империя. Во времена Апостолов еще не было законов, запрещающих монотеистические религии, хотя они и находились под надзором государства. Римские цезари время от времени в соответствии со своими вкусами и наклонностями выгоняли на арены цирков толпы мучеников — иудеев и христиан, но это еще не носило характера непреложного закона. Начиная с императора Траяна, Империя систематически преследует как иудаизм, так и христианство, которые она уже научилась отличать друг от друга. Согласно церковной историографии число гонений, видимо, по аналогии с казнями египетскими, принято считать равным десяти. Очень приблизительно гонения можно приписать десяти императорам: Нерону, положившему начало гонениям в 64 г., Домициану (81–96 гг.), Траяну (98–117 гг.), Марку Аврелию (161–180 гг.), Септимию Северу (эдикт 202 г.), Максимину Фракийцу (235–238 гг.), Децию (эдикт 250 г.), Валериану (эдикты 257, 258 гг.), Аврелиану (275 г.) и Диоклетиану (эдикты 303 г. и весны 304 г.). Случаи гонений имели место и при других императорах.

Иудеев и христиан преследуют за враждебность другим религиям и отрицание государства. Свое убеждение, что иудаизм означает презрение к гражданским (римским) законам и полное равнодушие к преуспеянию государства, римляне перенесли и на христианство. Ко всем другим религиям Римская Империя, будучи светским образованием, относилась весьма терпимо. Христиане жили надеждами на близкий конец мира, скрытно желая гибели Империи. В этом отношении их взгляды полностью совпадают с мрачными пророчествами иудеев в Апокалипсисах псевдо-Ездры, псевдо-Варуха, в Апокалипсисе Иоанна, книгах Сивиллы и других произведениях, предсказывающих неминуемую катастрофу. Богословы обеих религий, иудаизма и христианства, убеждены в необходимости борьбы с Империей, как развития борьбы между Богом и дьяволом. Гонения, которым не было видно конца, поддерживались не только римской властью, но и обществом. Об отношении римского общества к христианам можно судить по трудам римских историков, писателей и философов, живших во II–III веках.

Римские историки Корнелий Тацит (58–117 гг. н. э.) и Гай Светоний Транквилл (70–140 гг. н. э.) в своих работах уделили христианам по одному абзацу. Плиний Младший, будучи наместником в Вифании, в 112 г. адресовал Траяну письмо о христианах его провинции, где испрашивал совета, как с ними поступать. В целом оценка секты христиан лаконичная и сдержанно-презрительная. Когда христианство стало значительным явлением в Империи, оно подверглось беспощадной критике римских философов Лукиана Самосатского (О смерти Перегрина), Цельса (Правдивое слово), Миниция Феликса (Октавий), Гиерокла (Правдолюбивое Слово) и самого императора Юлиана Отступника (Против христиан). Наибольшей остроты критика достигала в «Правдивом слове» Цельса (ок. 177 г.), произведении, сохранившемся благодаря Оригену и которому Ориген посвятил 8 книг, объединенных названием «Против Цельса».

По Цельсу, христиане представляют собой противозаконную организацию, учение их — варварское и к тому же не оригинальное. Иисус творил чудеса при помощи колдовства. Христиане веруют слепо, вопреки разуму. Иудейство, из которого возникло христианство, отличается нетерпимостью, обособленностью от всех. Христианство имеет последователей лишь среди невежд. Далее Цельс опровергает христианство с иудейской точки зрения следующим образом. Иисус — не мессия, ибо он родился обычным путем, не обладает чертами бога и не совершил ничего божественного. Все пророчества об Иисусе не имеют к нему никакого отношения. Приписываемые Иисусу чудеса, смерть и воскресение можно легко опровергнуть. Иисус сам в свой смертный час признал свое бессилие.

С философской же точки зрения христианство откололось от иудаизма и продолжает дробиться на множество сект. Оно не содержит ничего нового и ищет адептов среди низших необразованных слоев общества. Проповедники христианства — обманщики. Учение о воплощении бессмыслица и противоречит идее Бога, которому не подобает облекаться в низменную плоть и сходить при этом на землю, т. к. земля не центр вселенной, а человек — не есть цель мироздания. Библия — собрание заимствованных и нелепых сказаний.

Далее Цельс не спеша опровергает догматы христианства, которые к тому же заимствованы у платоников, митраистов и персидских магов. Космогония христиан полна противоречий и нелепостей. Пророчества Христа — фальсификация. Учение о Страшном Суде и воскресении из мертвых — противоестественно, противоречит идее Бога и является превратным толкованием учения Платона. По Цельсу, следует с уважением относиться к официальному культу, который вполне может быть совмещен с христианством, а образованным христианам постараться найти общий язык с эллинизмом. Как видим, христианство и иудаизм столкнулись здесь с незаурядным противником. Во втором веке христианство еще не могло дать достойный ответ Цельсу. Это сделал в третьем веке Ориген (185–254 гг.).

В правление императора Антонина Пия (138–161 гг.) гонения на иудеев начинают ослабевать, т. к. они, по мнению властей, перестают быть угрозой Риму. Им вновь разрешают совершать обряд обрезания и некоторые другие ритуалы. Гонения же на христиан усиливаются, и они живут в атмосфере постоянного страха, доносов и готовности к смерти. Таинственность богослужений, порожденная гонениями, вызывала дополнительные волны клеветы и наветов. Их ночные собрания, богослужебные слова о теле и крови Христовой, привычка верующих называть друг друга братьями и сестрами, священные поцелуи, которыми они обменивались без различия пола — все это возбуждало подозрения в магии, заговорах, кровосмешении, детоубийстве и другие неприятные толкования в умах людей, неспособных понять этот золотой век христианской чистоты. К этому добавлялись обвинения в безбожии, т. к. христиане, подобно иудеям, с отвращением отворачивались от статуй богов. Образ врага общества, колдуна, заговорщика и безбожника сопутствовал теперь христианину более, чем иудею, делал его пугалом в глазах кровожадной черни. Презрение умирающих мучеников к городским подонкам только подливало масла в огонь. Чернь больших городов была злейшим врагом христианских святых. Мученичество становится основой христианской апологетики и признаком истинности христианства. Мужество и презрение к смерти, проявляемые христианами, имели массовый характер и оказывали огромное влияние на умы и чувства зрителей этих казней. Энтузиазм мученичества был в течение двух веков господствующим духом христианства. История сохранила описания мученичеств христиан, не уступающих по силе духа маккавейским братьям.

Одним из самых известных мучеников-христиан Востока был Игнатий Богоносец, глава Антиохийской церкви. Хронология его жизни, ареста и казни содержит много ошибок. Св. Иероним считает, что казнь Игнатия произошла на пятом году царствования Траяна. Евсевий Кесарийский — что в 8 или 10 году, т. е. в интервале 103–108 гг. н. э. Имя «Игнатий» было в употреблении у евреев Антиохии, хотя, возможно, он был и сирийцем. После одного из народных волнений Игнатий был арестован и отправлен в Рим для казни. Его имя пользовалось огромным уважением в Малой Азии и потому во время остановок арестанта окружали христиане местных церквей, ища его советов. Путешествие Игнатия превратилось в своего рода триумф и сопровождалось писанием посланий церквям Азии. Одно из них, адресованное верующим Рима, в подражание Св. Павлу, поразило весь древний духовный мир. Его стиль отличает горячая вера и жажда смерти во имя Иисуса. Игнатий в глазах христиан стал учителем мученичества.

В I–II веках языческие религии, сохраняя свою неглубокую мистическую основу, в обрядовой части опустились до уровня дешевых театральных шоу, паясничания магов и были неспособны удовлетворять нравственные потребности общества. Низы Рима — плебс, ремесленники, ветераны, вольноотпущенники и рабы погружались в пучину неверия и покидали языческие храмы. Культы некогда популярных богов приходили в упадок, сопровождающий распад общества в целом. В Риме и других крупных городах общественная жизнь концентрировалась в амфитеатрах, в которых главным зрелищем были все те же кровавые гладиаторские бои, вызывавшие у многих отвращение и ужас. Нужда в монотеистической религии становилась все настоятельнее. Уверенность, присущая иудаизму и иудео-христианству, делала их привлекательными в этот век распадающихся верований. Иудейские, иудео-христианские, а затем и христианские общины являлись островками спокойствия, милосердия и надежды на общем фоне жестокости, вакханалий и порока.

Жизнь в общинах требовала союза людей для взаимопомощи, нравственного утешения и отправления религиозных обрядов. Если у знатных патрициев основные заботы лежали в русле высоких материй — честь фамилии, служба, соблюдение традиций, как и положено аристократам, то у маленьких людей все радости жизни и ее смысл были связаны с семьей и с религиозной общиной. В общине царило полное равенство. Здесь все были равны: и свободный гражданин, и вольноотпущенник, и раб — все дети Божии. Вне общины человек чувствовал себя беззащитным, в общине его ждала любовь и поддержка братьев по вере. В Риме общины иудейской и христианской направленности первое время существовали в форме «погребальных коллегий», официально разрешенных властями для организации взаимопомощи в деле похорон. Для обездоленных и нищих, откладывающих на свое погребение жалкие крохи, очень важно было сознавать, что их тела после смерти не будут выброшены на свалку, а их души продолжат жизнь в Царствии Иисуса. В связи с такой официальной направленностью «коллегий» первыми христианскими святилищами были гробницы мучеников. Римские законы ограничивали существование союзов на постоянной основе, допуская в принципе только две социальные группы — семью и государство. Против союзов были разработаны специальные ограничительные меры: требовалось испрашивать предварительное разрешение на собрание, ограничивалось число членов собрания, запрещалось иметь денежный фонд, председателя и т. п. Эти меры то ужесточались, то ослабевали, но никогда мелочная опека империи не исчезала совсем. То, что коллегии выбирали старейшину — пресвитера и имели кассу взаимопомощи, в любой момент могло быть приравнено к оскорблению цезаря лицом, созвавшим собрание.

Первые иудео-христианские общины управлялись пресвитерами (греч. старейшинами), поставленными еще Апостолами, а также Павлом, Варнавой и другими миссионерами. Со временем общины стали сами избирать пресвитеров для управления делами из числа наиболее авторитетных и нравственных мирян. Это и были первые священники. Задачами пресвитеров являлись, во-первых, достижение соглашений с римскими властями, во-вторых, организация духовной и, в какой-то степени, материальной жизни верующих. Существование общин на демократических принципах таило в себе опасность анархии, возникновения ересей и борьбы за первенство. Поэтому свободная церковь, как ее задумал Иисус и развивал Павел, вскоре оказалась анархической утопией. Через некоторое время пресвитеры и епископы (греч. надзиратели, блюстители) стали полномочными выразителями воли верующих, избирая из своей среды одного главу городской или местной церкви — епископа, поглощающего права остальных пресвитеров. «Епископ должен быть непорочен, одной жены муж, трезв, целомудрен, благочинен (честен), страннолюбив, учителен, не пьяница, не сварлив, не корыстолюбив, но тих, миролюбив, не сребролюбив. Хорошо управляющий домом своим, детей содержащий в послушании со всякой честностью; ибо, кто не умеет управлять собственным домом, тот будет ли пещись о Церкви Божией?» (1 Тим. 3:2–5). Теперь таинство евхаристии совершается только епископом, как бы получившим это право от Апостолов. Иудео-христианский историк Гегезипп, путешествующий по христианскому миру во второй половине II века, видел везде уже сложившуюся систему епископата. По одну сторону — пастыри, по другую — стадо.

Состав епископата церкви Иерусалима, наследницей которой признает себя Римская церковь, был чисто еврейским. Это были родственники Иисуса. Первый иерусалимский епископ — Иаков Праведный, «Брат Господень», погиб мученической смертью в 62 г. н. э. в период смуты по приговору первосвященника Аннания. Второй епископ Иерусалима Симеон I, сын Клеопы, дяди Иисуса, и, следовательно, двоюродный брат Господа, был распят после жестоких пыток римским легатом в Иудее Тиберием Аттиком в царствование Траяна. Третий епископ — Иуда, внук Клеопы. Судьба его неизвестна. Четвертый епископ — Симеон II, по-видимому, также внук Клеопы, погиб мученической смертью при Траяне.

В I веке епископами Римской церкви (папами) были: Апостол Петр (казнен в 67 г.), Лин (67–76 гг.), Анаклет (Клет, 76–88 гг.), Климент I (88–97 гг.), Эварист (97–109 гг.). Все они, кроме Анаклета, имели еврейское происхождение. Мученической смертью погибли Петр, Лин, Анаклет и Эварист. Во втором веке Римская церковь имела только одного папу-мученика — Телесфора, как указывает Ириней. Римская церковь унаследовала и развила иерархические традиции Иерусалимской церкви и благодаря этому сумела одержать историческую победу.

В развитии иудео-христианства был период, о котором христианские историки стараются не вспоминать. Во время этого периода главами церквей практически всех городов Империи, особенно ее восточной части, например, Антиохии, Эфесса, а также Рима, были евреи-христиане. Постепенно, в связи с наплывом язычников, возникло двойственное положение, когда во многих городах одновременно существовало два пресвитериата и два епископа один для христиан из евреев, другой для христиан из язычников. Епифаний Кипрский (367–403 гг.) считает, что епископы христиан из язычников были поставлены Павлом, а епископы христиан из евреев — Апостолами. Впоследствии, т. е. в III–IV веках, это даже приводило к путанице в установлении правильной преемственности епископской власти. Выросшее из иудейских общин еврейской диаспоры христианство в I–II веках претерпело мощную этническую эволюцию, направленную от иудеев к язычникам, прежде всего, к грекам. Это сопровождалось и сменой руководства христианских общин — пресвитеров и епископов еврейских на греческих, которая, в основном, завершилась к концу II века. Имена еврейских епископов были преданы историками христианства сознательному забвению из-за антагонизма евреев и христиан, оформившемуся тоже к концу II века. Ради исторической справедливости следовало бы восстановить их имена, насколько это возможно. Однако сложность заключается в этом случае в том, что евреи-христиане диаспоры носили греческие имена, как было принято в Империи, и потому они трудноразличимы для историков. Кому, например, придет в голову, что Первомученик Стефан — еврей? Кроме того, раз приняв христианство, т. е. приняв концепцию Апостола Павла «нет ни эллина, ни иудея… но все и во всем Христос» (Колос. 3:11), они не выпячивали свое еврейство, а по убеждению своему принесли его в жертву новому духу братства и растворились в нем.

Принципиальные споры христианских богословов велись, в основном, c ортодоксальными иудеями, не признававшими мессианства Иисуса, что и было главным водоразделом христианства и иудаизма. Мелкие же споры, касающиеся обрядности и толкования пророчеств, велись между евреями-христианами и греками-христианами ежедневно и составляли неотъемлемую часть духовной жизни. К сожалению, эта полемика становилась все более эмоциональной, увлекая спорщиков, как это часто бывает, в трясину нетерпимости и обид. Празднование Пасхи и субботы, еще связывавшее две религии, ослабевало с каждым днем. Если во времена Апостола Павла христианин, не соблюдающий предписаний Закона, был осуждаем, то теперь с наплывом язычников положение сменилось на противоположное. Главное — это вера в Иисуса и соблюдение заповедей. Соблюдение же обрядности — по благочестию каждого и не смущающее язычников-христиан. При этом узкие умы легко впадали в крайность и осуждали уже тех, кто соблюдал что-либо из Закона. Роли менялись, и язычники, толпами вступающие в христианство, привносили в него неизбежно другой дух и другие нравы. Св. Иустин в «Диалогах» говорил: «если некоторые евреи, уверяющие, что они веруют в Иисуса Христа, хотят заставить верующих, бывших язычников, соблюдать Закон, то я их отвергаю абсолютно». Забывая о преемственности идей, прозелиты веру в Христа противопоставляли Закону Моисея.

Очень быстро полем битвы стала Библия, а орудиями боя ее тексты. Христианские богословы разного калибра старались отыскать в Ветхом Завете пророчества и псалмы, имеющие отношение к Мессии, и доказать, что все это исполнено Иисусом. Им казалось чрезвычайно важным подвести пророческие основания под все факты Его жизни. При этом тексты произвольно кроились, как неодушевленное вещество, фразы выдергивались из контекста, приспосабливались к господствующей в данный момент цели. Критики таких неточных переводов текстов, например (Ис. 7:14), подвергались поруганию. Случались и подлоги. Когда еврейские книжники протестовали и говорили, что в их текстах ничего подобного нет, им отвечали, что они по своей злонамеренности эти тексты нарочно сами же исказили. Так, например, из книги Исайи они, книжники, сознательно исключили рассказ о том, как пророка распиливали деревянной пилой. Сделано это было, якобы, с целью не напоминать о преступлении против Иисуса. Спор богословов перерастал в бескомпромиссную борьбу. Еврейские полемисты-ортодоксы и христианские апологеты тянули Ветхий Завет в разные стороны и толковали его со всей свободой, вытекающей из отсутствия гласных в еврейском алфавите. Равви Акиба и ученики его школы утвердили принцип, согласно которому в Библии нет ничего малозначащего, и каждая буква вставлена с определенной целью и имеет сокровенный смысл. Истина тонула в потоке казуистики, и о ней забывали, предаваясь ненависти.

Греческие философские школы смотрели свысока на лишенный метафизики иудаизм, казавшийся им упрощенной формой религии. В то же время они не могли спокойно воспринимать идею избранничества евреев. Эта идея вызывала и вызывает в настоящее время, по меньшей мере, чувство досады у «национально» мыслящих людей. Досада сменяется гневом, если начать выяснять у них, не делали ли они попытку добиться у Бога такой же привилегии? Природа человека такова, что он плохо переносит мысль о своей второсортности в сравнении с кем-то. Эгоцентризм людей бессознательно ставит их в центр вселенной, заставляя считать себя, свою семью, свое сословие, свой этнос, свою культуру и законы самыми совершенными. Такова психология многих цивилизованных народов. И проявляется она иногда открытым текстом, иногда между строк в законодательстве, философии, произведениях художественной литературы. В отдельные периоды, когда подобная психология становится доминантой поведения этносов, возникают конфликты. Поэтому естественно, что античная идея избранничества евреев, проливая бальзам на их боголюбивые сердца, рождала антипатию в окружающих народах. Если проследить историю евреев, то становится очевидным, что те моральные дивиденды в виде поддержки и утешения, которые они извлекали из этой идеи, оказывались совершенно несоизмеримыми с теми несчастиями, которые эта идея навлекала на них.

Первыми, кто отвергнул идею избранничества евреев, причем самым решительным образом, были гностики (греч. — совершенные ученые). Для этого некоторые из них предложили гипотезу, по которой чувственный мир был сотворен низшим богом Иалдоваофом, мятежным сыном богини небесной мудрости Софии. Еврейский же бог Яхве — это и есть Иалдоваоф. Змий-искуситель — вовсе не искуситель, а спаситель, так как он попытался предохранить Еву от лживых наущений Иалдоваофа. Верховный бог некоторое время предоставлял Иалдоваофу свободу действий, но затем послал на землю своего другого сына для того, чтобы он временно вселился в тело человека Иисуса и освободил людей от лживого учения Моисея.

Открывался прекрасный компромисс между языческой философией и христианством, включающий почитание Христа и недоброжелательное отношение к иудеям. Христианству, обладающему лишь верой, но не философией, предоставлялся шанс подняться на определенный мировоззренческий уровень и удержать на своей орбите вчерашних язычников христиан-греков, искушенных в философской грамоте. Этим последним, в отличие от простых людей, христианское учение представлялось скудным в умственном плане, так же, впрочем, как и еврейская Библия, если, разумеется, не искать в ней вслед за Филоном одних иносказаний. Гностики предлагали вообще отказаться от Ветхого Завета и прекратить связь с религией частного бога, не сумевшего даже толком защитить свой город от разрушения и заброшенности, в которой он сейчас пребывает. Иисус, говорили они, стоит, разумеется, выше и смотрит дальше основателей иудаизма, но Апостолы Его не поняли, а учение извратили. Один только гнозис, т. е. «совершенная наука», обладает религиозной тайной и истиной. Эта полу-языческая, полу-христианская эклектика в I веке смущала многие умы, и Новый Завет устами Павла предупреждал верующих: «О,Тимофей! Храни преданное тебе, отвращаясь негодного пустословия и прекословий лжеименного знания, которому предавшись, некоторые уклонились от веры» (1 Тим. 6:20–21). Гностицизм своим рационализмом, подобно кислоте, разъедал молодое вероучение и просуществовал до той поры, пока христианство не стало государственной религией. Сторонники гностицизма утверждали, что воскресение совершается для каждого в тот момент, когда он становится гностиком (2 Тим. 2:18). Они легкомысленно относились к нарушению целомудрия: «телу телесное, духу духовное».

Гностики высказывали свое отвращение к мученичеству в форме, оскорбительной для христиан: «Христос не страдал, зачем же страдать ради него?» По их мнению, мученики всегда неправы и претерпевают страдания справедливо, за скрытые ими ранее преступления. Христианам, верящим в чудеса, гностики привили вкус к таинствам. Таинствами становились обряды крещения, соборования умирающих и другие. Гностики допускали и некоторые языческие обряды, гимны, изображения Христа. Их влияние на христианство было первостепенным, так как создавался мост между языческими обычаями и новым культом. Они по-своему пропагандировали христианство в массе язычников и придали новой религии жизнеспособность. С ними церковь перешла от чудес к таинствам и приобщилась к античному искусству, которое нравилось народу. Предавая анафеме теологические бредни гностиков, церковь многое заимствовала у них из обрядности. Сама метафизика гностиков делала веру более рассудочной, а их параллельное присутствие в жизни заставляло христианство поднимать свой интеллектуальный уровень.

Гностицизм имел несколько направлений, которые мы здесь не хотим обсуждать. Отметим лишь одну его разновидность, так называемых докетиков, представителем которых был еще Керинф. Один из элементов докетизма был заимствован Мухаммедом и перешел в ортодоксальную доктрину ислама. Суть сводилась к тому, что человеческий элемент в Христе не участвовал в искуплении, т. к. Иисус был простым человеком, а Сын Божий (ангел, эон) вселился в него на время при крещении и покинул при распятии. В подтверждение такого взгляда докетики ссылались на фразу умирающего Иисуса, которая и сейчас является трудным текстом для христиан: «Боже Мой! Боже Мой! Для чего Ты Меня оставил?» (Мк. 15:34). Умереть на кресте мог простой человек по имени Иисус, но не Сын Божий. На призраке Сына Божьего и вымещали свою бессильную ярость римляне и евреи. Мухаммед, признававший Иисуса пророком, хоть и не божественного происхождения, также не мог допустить для пророка дурного конца. Ислам воздал величайшие почести месту, где находился разрушенный Храм. На месте Храма, оскверненного христианами, превратившими развалины в свалку нечистот, возвышается мечеть имама Омара, лично участвовавшего в вывозе этих нечистот.

Как видим, эллинизация христианства в I–II веках сопровождалась религиозными усложнениями, связанными с привычным для греков многобожием. Многие греческие философы: Василид, Валентин, Карпократ и другие — пытались обобщить христианство, представляя Христа одним из ряда богов, и активно вовлекали слушателей в управляемые ими секты. Их догматы космогонического характера, ум, красноречие, обширные знания производили большое впечатление на колеблющихся в своем правоверии греков. Будучи полу-христианами, они публично клялись в преданности Иисусу, по сути разрушая неустановившуюся ортодоксию церкви. В этот период церковь балансировала между двумя крайностями. Одни, это были греки, утверждали, что религия Иисуса не имеет ничего общего с Ветхим Заветом. Другие, это были иудео-христиане, в том числе Апостолы, считали христианство простым продолжением еврейской религии.

К первому направлению относится Маркион из Синопа, один из самых ярких философов II века, имевший чрезвычайный успех во всем христианском мире. Его сторонники составляли самую многочисленную в те времена христианскую секту. Маркион был философом-новатором и самым оригинальным христианским проповедником. Противостояние церкви и синагоги во многом обязано его трудам. В своих «Антитезах» Маркион выставляет оба Завета, Ветхий и Новый, в вопиющем противоречии. По Маркиону, Ветхий Завет противоположен христианству. Он был продиктован Моисею демиургом (Яхве) с целью удержать евреев в оковах теократии, подчинить их себе обещаниями и угрозами, а затем подчинить другие народы — ханаанеян, египтян и т. д. народу Яхве. Закон Моисея не отмечен печатью высшего значения и оказался бессильным против зла. Закон Моисея — это всего лишь закон справедливости и добра. Система Маркиона основана на двоебожии и противопоставлении Бога злого и Бога доброго, Бога евреев и Бога христиан. Вещество и плоть человеческая — вечное зло. Старый закон Яхве — это творение вещественное, корыстное, жестокое, лишенное любви. Осуждая плоть абсолютно, Маркион считал, что продолжение рода человеского ведет к продолжению царствования демиурга — злого Бога. Маркион осуждал брак и не допускал состоящих в браке к крещению. Секта Маркиона побуждала людей к мученичеству как к высшему освобождению их от жизни, которая сама есть сплошное зло. Тела умерших, по Маркиону, не воскресают. Души истинных христиан получат дальнейшее существование путем ряда переселений. Все еврейское, по Маркиону, требовало удаления из христианства. Маркион составил свое Евангелие, где Иисус не был не только евреем, но и человеком. Это была биография совершенного эона, не имевшего предков, родных, учителей, предвозвестников. Христос, по Маркиону, не рождался, так как рождение есть осквернение, не страдал, не умирал. Маркион убрал из своего Евангелия тексты, в которых Иисус признает Творца своим Отцом. Добрый Верховный Бог присылает своего сына, воплощенную в образе человека Иисуса кротость, чтобы преодолеть влияние демиурга и утвердить милосердие. Но ветхозаветный бог Яхве убивает человека Иисуса и тем как бы венчает эру зла. Переделав по-своему на антиеврейский лад Евангелие, Маркион не успокоился и взялся за переделку посланий Павла, которые он в принципе признавал. Из посланий Павла Маркион изъял все цитаты Ветхого Завета, имя Авраама и вообще все еврейское, которое он почему-то ненавидел. Надо признать, что до Маркиона ни один автор апокрифов так круто не обходился с уже известными и принятыми христианским миром текстами Священного Писания.

Естественно, что такой подход возбудил критику и негодование со стороны авторитетных христианских лиц и, в частности, со стороны Иустина, Поликарпа и других. Надо отдать должное руководству христианских церквей II века, отвергнувшему догматические притязания Маркиона. Сам Маркион делал потом отступления и частичные отречения от своих взглядов, но в конце концов после двух осуждений был за двоебожие отлучен от церкви. Однако влияние Маркиона этим актом, естественно, не аннулировалось, а рожденная им волна антииудаизма обошла все пределы христианского, теперь уже греческого, мира.

Иустин из Неаполя Самарийского, много сделавший для защиты христиан от гонений язычников, сравнивает эти гонения с гонениями восточных христиан-евреев, которыми они подвергались со стороны правоверных евреев во времена восстания Бар-Кохбы. Все это действительно имело место как результат фанатизма и религиозной нетерпимости, достигшей максимума в этой последней иудейской войне. Дело, однако, в том, что в своих «Апологиях» и «Диалогах» Иустин забывает указать, что преследуемые восточные христиане были евреями и были религиозным меньшинством, обвиненным в предательстве нации и расколе. Многие поколения христиан, читавшие труды Иустина, умершего мученической смертью в Риме в последний год царствования Антонина и причисленного к лику святых, приняли на веру образ врага-еврея, преследующего христианина.

Здесь приведены отдельные примеры неполной или искаженной информации, создавшей к концу II века общий взгляд на евреев, выражающийся в упреке в распятии Христа. С таким упреком к народу в целом не обращались ни Петр, ни Иаков Праведный, ни автор Апокалипсиса. В их времена это считалось делом рук римлян, Пилата, первосвященников, отдельных фарисеев. И хотя Христос был приговорен к распятию римским прокуратором Понтием Пилатом, а приговор был приведен в исполнение римскими легионерами, добавившими к казни в пределах своего скромного солдатского чина дополнительные мучения, до сих пор не известен ни один житель Римской Империи, Священной Римской Империи, Италии или другой христианской страны, который бы сокрушался по поводу того, что «наши солдаты» распяли Христа или «наши римляне» распяли Апостола Петра. Власти стран, в которых были распяты 10 из 12 учеников Иисуса, отнеслись к ним так же, как иерархи иудаизма к Христу. Восемнадцать веков штамп о распятии Иисуса евреями нелепым образом владеет умами христиан, ненавидящих иудеев, словно Иисус и его ученики были немцами, французами, итальянцами, поляками или русскими, а невесть откуда взявшиеся иноверцы-евреи специально забрели в Иудею, чтобы распять «нашего Христа».

Вовлечение в христианство греческих философов-эклектиков привело к образованию стереотипа в сознании малоискушенных в тонкостях этой истории христиан, сводящегося к тому, что евреи — богоубийственный народ. На этом, в сущности, подлоге складывается христианское правоверие. И хотя оно еще очень неустойчиво и ведет борьбу с соперничающими сектами маркионитов, монтанистов, гностиков и другими, в речах и посланиях руководителей церквей уже четко звучат ноты нетерпимости к взглядам или оттенкам взглядов их оппонентов. Нетерпимость внушается пастве и становится хорошим тоном в общении с представителями даже христианских сект иного толка, нежели данная.

В периоды гонений происходили казни христиан и каждая секта гордилась своими мучениками. В «Церковной истории» Евсевия со ссылкой на Аполлония Эфесского рассказывается, что христианские секты доходили до клеветы на мучеников другого направления. Ссоры между соперничающими сектами продолжались буквально до смерти соперников на крестах, когда умирающие за Христа люди старались повернуться спиной друг к другу и избегали даже намека на общение. Нужно помнить, что последним словам умирающих придавалось огромное значение.

Одним из самых уважаемых в истории христианства церковных деятелей той поры был Поликарп, мученик и святой, сожженный на костре в г. Смирне. Его мужество во время казни настолько поразило язычников, что власти сочли нецелесообразным продолжать казни и на какое-то время приостановили их. Ученик Апостола Иоанна Поликарп был представителем третьего поколения христиан. Наряду со множеством добрых дел, история сохранила примеры его нетерпимости, нескрываемой гордыни, внушаемой также и его ученикам, презрительного отношения к язычникам и евреям, что, к сожалению, принижает образ этого незаурядного служителя церкви, бывшего при жизни как бы председателем всех церквей Малой Азии. Пылкость веры Поликарпа не всегда соседствовала с апостольским смирением в общении. При встрече в общественном месте с Маркионом, к которому по множеству причин следовало бы отнестись с уважением, Поликарп назвал его первенцем Сатаны. Об этом инциденте с восхищением пишет его ученик Ириней Лионский, свидетельствуя тем самым о снижении уровня христианской мудрости и смирения. Но кто может быть абсолютно уверенным, что именно он не есть первенец Сатаны?

Религия утверждалась людьми, наделенными особым даром убеждения, искусством проповеди. Не каждое обращение к толпе могло дать ожидаемый проповедником результат. Требовалось красноречие, уверенный тон, умение поразить воображение, вызвать поклонение, а иногда страх перед карами и образом врага. Без этого последнего элемента проповеди вообще не произносились. Образ врага является важным компонентом речей уличных ораторов нашего времени. Модным врагом к концу II века для христиан становятся иудеи. Поликарп много сделал для утверждения правоверия в христианстве. Сам будучи учеником Апостола Иоанна, опираясь на апостольское предание и благодаря своему проповедническому дару, Поликарп сумел многих сектантов маркионитов, валентиниан и других вернуть в лоно католической церкви.

Между сложившимся правоверием иудаизма и складывающимся правоверием христианства во II веке еще существовали оттенки, тона и полутона, секты, секточки и перебежчики. Сам Поликарп не только не доходил до разрыва с иудаизмом, но и соблюдал обряды умеренных иудео-христиан. Так, например, празднование Пасхи, главного праздника восточных христиан во главе с Поликарпом, отмечалось 14 ниссана, независимо от дня недели и в один день с иудеями. Этот древний еврейский обычай согласовывался с синоптическими Евангелиями и традициями школы Апостолов Иоанна и Филиппа, учеником которых считался Поликарп. У восточных христиан пасхальное торжество скорее было памятованием Тайной Вечери, чем праздником Воскресения Христова. Римские же христиане, начиная со времен первосвященников Сикста и Телесфора (115–136 гг.), придерживались нового предания, согласно которому Иисус не вкушал Пасхи, являясь сам жертвенным агнецем. Поэтому западные христиане, дабы не оскорблять свою христианскую совесть, отмечали свой великий праздник уже не еврейской, а христианской Пасхи в воскресенье, вслед за пятницей, наступающей после 14 ниссана. Вопрос о Пасхе для христианства в целом еще не созрел, и христиане двух школ, восточной и западной, праздновали ее по-разному. Приверженцы еврейской традиции, посещавшие Рим, держались своего обычая и римская церковь проявляла здесь свою терпимость, а ее епископы даже посылали евхаристию своим восточным коллегам.

Гнев Поликарпа чаще, чем на иудеев, обрушивался на гностиков, новации которых в христианстве он яростно отвергал и с которыми он темпераментно боролся всю жизнь. Таким образом, философы-гностики хорошо уравновешивались сторонниками правоверия.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.