Благодатная Малороссия

Благодатная Малороссия

Гоголь однажды сказал Смирновой-Россет: «Я всегда думал написать географию, в этой географии можно было увидеть, как писать историю»[1495]. Следовало бы прибавить: прежде всего историю этническую. Родная Гоголю Яновщина[1496] красотой местоположения не уступала знаменитым и богатым селениям. Это был малороссийский степной ландшафт, родной сердцу украинца. Хутор Яновщина располагался между двух отлогих холмов, бо?льшую часть года покрытых зеленью. Белые хаты украинских селян купались в зелени садов. Недалеко от каменной церкви находилась обширная левада – «род огромного огорода, обсаженная со стороны хутора липами и вербами»[1497]. За панским домом был разбит большой сад, в гоголевское время уже довольно старый и живописный. Еще Василий Афанасьевич создавал этот сад: сажал деревья, сооружал беседки, мостики, искусственные гроты. Так появились в Яновщине «Долина спокойствия» и «Грот дриад»[1498]. Ухаживал за садом и Николай Васильевич, высаживал новые деревья: свои любимые клёны, дубы и липы[1499].

Красотой Яновщины любовались, кажется, все, кто при жизни Гоголя или после его смерти приезжал, чтобы увидеть «отчизну поэта». Погодин, подъезжая к Васильевке в 1842 году, увидел «барский дом, в одно жилье, как везде в Малороссии, длинный, окрашенный белою краскою, увенчанный высокими, развесистыми деревьями. Впереди рассыпаны хаты»[1500].

Но родился Гоголь, как известно, не в Яновщине, а в Больших Сорочинцах, в доме Михаила Яковлевича Трахимовского, известного на всю Малороссию врача. Дом был большим и светлым (Никоша появился на свет в комнате с четырьмя окнами), но построенным на малороссийский манер. Глаза новорожденного должны были увидеть чистые, беленые стены мазанки, окруженной садом.

Крестили Никошу Яновского там же, в Больших Сорочинцах, в пятиглавом Спасо-Преображенском храме. В этом храме находился склеп с останками предпоследнего гетмана Войска Запорожского Даниила Апостола. Сорочинцы были не таким уж и захолустьем. Большое торговое село, знаменитое своей ярмаркой, выглядело живописно: «широкие улицы, окаймленные плетнями, разбегались во все стороны»[1501], немало было зажиточных хозяев, которые могли позволить себе роскошь: покрыть хату не соломенной, а железной крышей.

Церковь в знаменитой Диканьке, имении Кочубеев, была известна не только чудотворным образом Николая Угодника, но и тем, что там в алтаре хранилась окровавленная рубашка, будто бы принадлежавшая Василию Леонтьевичу Кочубею, замученному по приказу Мазепы. И там же, в Диканьке, рос громадный дуб, под которым Мазепа встречался с Матреной Кочубей[1502]. Словом, следы малороссийской истории, истории совсем недавней, можно сказать – новейшей – окружали Гоголя с первых дней его жизни.

Нечего и говорить, что Гоголь будет всю жизнь любить именно этот южный, малороссийский ландшафт и мягкий климат Полтавщины. Кто не помнит первой после предисловия и эпиграфа фразы «Вечеров на хуторе близ Диканьки» – «Как упоителен, как роскошен летний день в Малороссии!»

Слова эти написаны в Петербурге, городе, который не только для Шевченко, но и для Гоголя был антагонистом Малороссии. Политическим, духовным и, конечно, климатическим. Гоголю вообще не нравилась Великороссия. Он совершенно не выносил холода, северных ветров, русского мороза, не любил северной природы: «Мне надоело серое, почти зеленое северное небо, так же как и те однообразно печальные сосны и ели, которые гнались за мною по пятам от Петербурга до Москвы», – писал он Ивану Ивановичу Дмитриеву в июле 1832 года. Вообще именно сосны, кажется, были Гоголю особенно неприятны: «низенькие жидкие кусты молодых сосен, обгорелые стволы старых»[1503] встречаются Чичикову на пути к Манилову. Невдалеке от самой Маниловки сосновый лес темнеет «каким-то скучно-синеватым цветом»[1504]. Сосны – обязательный элемент русского пейзажа, с точки зрения Гоголя, – пейзажа тоскливого: «затянутая вдали песня, сосновые верхушки в тумане, пропадающий далече колокольный звон, вороны как мухи и горизонт без конца…»[1505]

Подобно тому, как Иван Бунин мог по одному лишь запаху найти резеду среди разнотравья запущенного сада, Гоголь легко находил ненавистную ему сосну даже среди лиственного леса.

Над гоголевской Малороссией всегда безоблачное небо, «теплое украинское небо». Упоительный и роскошный день сменяется божественной украинской ночью. Дождь, ненастье, пронизывающий ветер – всё это привычно для мира петербургских повестей, для «Мертвых душ», но совершенно невозможно на Украине, ни «по ту сторону Диканьки», ни «по эту сторону Диканьки». Слов нет, Полтавщина и Поднепровье теплее Петербурга и даже Москвы. Однако климат у Гоголя – явление не географии, а психологии (может быть, и этнопсихологии). Он соотносится не с реальностью, а с его внутренним миром, с душевным состоянием. Реальность могла быть совсем иной. Вот фрагменты писем Марии Ивановны Гоголь к ее брату Петру Косяровскому:

6 сентября 1828 года: «Сей день получила я от Ольги Дм<митриевны> письмо, что они не будут по причине дурной погоды. У нас теперь проливной дождь, дня три сряду, я думаю, дурная будет и ярмонка»[1506].

19 сентября 1828 года: «…ярмонки почти не было, за дурной погодой…»[1507]

16 декабря 1828 года: «…мы в шубах в своих комнатах не можем согреться, этакого холоду я никогда не терпела <…> прошлый год также холодная зима была, но я совсем не испытывала такого мученья, как теперь. Кругом в стены, из-под полу так дует, как на дворе…»[1508]

Но ненастье для Гоголя связано с другим, северным миром. На любимом малороссийском юге ему места нет. Здесь если и пойдет дождь, то «прекрасный дождь», что «роскошно шумит, хлопая по древесным листьям, стекая журчащими ручьями»[1509].

Любовь к югу, к югу именно украинскому, связывала Гоголя и с его друзьями-малороссиянами. Они тоже воспитывались на родной Гоголю украинской земле, их вкусы, взгляды, привычки сформировались под влиянием украинского окружения, украинской природы, украинского мира.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.