Приложение-послесловие

Приложение-послесловие

Заканчивается книга, дочитаны её последние страницы. Осталось сделать лишь последний штрих. Обычно в приложении помещают какие-нибудь документы или иные свидетельства, призванные дополнить сказанное выше и служить ему подтверждением. Но в данном случае приложению отводится и ещё одна роль. «Словом к читателю» открывалась эта книга, и логично будет тем же её и завершить. Только уже «словом» не автора, а её главного героя — самого Николая Васильевича Гоголя.

Конечно, лучший способ услышать то, что он хотел сказать, — это ещё раз перечитать его произведения, окунуться в поэзию гоголевского слова, воочию увидеть и Малороссию, и Петербург, и запорожцев, и летящую птицей- тройкой Русь. А может, и обратиться к письмам Гоголя и через них взглянуть на него самого, на его время, на Россию. Но одно Слово Гоголя можно и нужно привести прямо здесь и сейчас. Это — речь Тараса о Русской душе и Русском товариществе, и заключительные строки повести, которые как бы продолжают и завершают великое Слово Гоголя, вложенное им в уста казацкого атамана[307].

Как будто про наши дни сказано оно. Про нашу жизнь, сирую и подлую оттого, что забыто ныне на Руси и святое товарищество, и русское чувство. А ещё оно про то, как надо жить, каким надо быть, чтобы жизнь стала другой. И потому Слово это нашему народу, в России и на Украине (и, конечно же, в Белоруссии) пребывающему, нужно сейчас, как ничто другое. Вот оно.

«.И когда всё было сделано как нужно, сказал (Тарас. — А. М.) речь козакам, не для того, чтобы ободрить и освежить их, — знал, что и без того крепки они духом, — а просто, самому хотелось высказать всё, что было на сердце.

— Хочется мне вам сказать, панове, что такое есть наше товарищество. Вы слышали от отцов и дедов, в какой чести у всех была земля наша: и грекам дала знать себя, и с Царьграда брала червонцы, и города были пышные, и храмы, и князья, князья русского рода, свои князья, а не католические недоверки. Всё взяли бусурманы, всё пропало. Только остались мы, сирые, да, как вдовица после крепкого мужа, сирая, так же как и мы, земля наша! Вот в какое время подали мы, товарищи, руку на братство! Вот на чем стоит наше товарищество! Нет уз святее товарищества! Отец любит своё дитя, мать любит своё дитя, дитя любит отца и мать. Но это не то, братцы: любит и зверь своё дитя. Но породниться родством по душе, а не по крови, может один только человек. Бывали и в других землях товарищи, но таких, как в Русской земле, не было таких товарищей. Вам случалось не одному помногу пропадать на чужбине; видишь, и там люди! также божий человек, и разговоришься с ним, как с своим; а как дойдет до того, чтобы поведать сердечное слово, — видишь: нет, умные люди, да не те; такие же люди, да не те! Нет, братцы, так любить, как русская душа, — любить не то чтобы умом или чем другим, а всем, чем дал бог, что ни есть в тебе, а. — сказал Тарас, и махнул рукой, и потряс седою головою, и усом моргнул, и сказал: — Нет, так любить никто не может! Знаю, подло завелось теперь на земле нашей; думают только, чтобы при них были хлебные стоги, скирды да конные табуны их, да были бы целы в погребах запечатанные меды их. Перенимают, чёрт знает, какие бусурманские обычаи; гнушаются языком своим; свой с своим не хочет говорить; свой своего продаёт, как продают бездушную тварь на торговом рынке. Милость чужого короля, да и не короля, а паскудная милость польского магната, который жёлтым чёботом своим бьёт их в морду, дороже для них всякого братства. Но у последнего подлюки, каков он ни есть, хоть весь извалялся он в саже и в поклонничестве, есть и у того, братцы, крупица русского чувства. И проснётся оно когда-нибудь, и ударится он, горемычный, об полы руками, схватит себя за голову, проклявши громко подлую жизнь свою, готовый муками искупить позорное дело. Пусть же знают они все, что такое значит в Русской земле товарищество! Уж если на то пошло, чтобы умирать, — так никому ж из них не доведётся так умирать!.. Никому, никому!.. Не хватит у них на то мышиной натуры их!

Так говорил атаман и, когда кончил речь, всё ещё потрясал посеребрившеюся в казацких делах головою. Всех, кто ни стоял, разобрала сильно такая речь, дошед далеко, до самого сердца. Самые старейшие в рядах стали неподвижны, потупив седые головы в землю; слеза тихо накатывалася в старых очах; медленно отирали они её рукавом. И потом все, как будто сговорившись, махнули в одно время рукою и потрясли бывалыми головами. Знать, видно, много напомнил им старый Тарас знакомого и лучшего, что бывает на сердце у человека, умудрённого горем, трудом, удалью и всяким невзгодьем жизни, или хотя и не познавшего их, но много почуявшего молодою жемчужною душою на вечную радость старцам-родителям, родившим его.».

«…Когда очнулся Тарас Бульба от удара и глянул на Днестр, уже казаки были на челнах и гребли вёслами; пули сыпались на них сверху, но не доставали. И вспыхнули радостные очи у старого атамана.

— Прощайте, товарищи! — кричал он им сверху — Вспоминайте меня и будущей же весной прибывайте сюда вновь, да хорошенько погуляйте! Что, взяли, чёртовы ляхи? Думаете, есть что-нибудь на свете, чего бы побоялся казак? Постойте же, придёт время, будет время, узнаете вы, что такое православная русская вера! Уже и теперь чуют дальние и близкие народы: подымается из Русской земли свой царь, и не будет в мире силы, которая бы не покорилась ему!..

А уже огонь подымался над костром, захватывал его ноги и разостлался пламенем по дереву. Да разве найдутся на свете такие огни, муки и такая сила, которая бы пересилила русскую силу!».