Глава XXIX. Христианство тайпинов

Глава XXIX. Христианство тайпинов

"Три пути к одной цели" — так в Китае объясняют непонятный европейцу факт исполнения ритуалов и почитания святых буддизма, даосизма и конфуцианства одновременно. Причем китайцев мало беспокоит то, что эти учения нередко противоположны друг другу. Умудренный опытом житель Запада, воспитанный в культуре, признающей лишь одну истинную религию, считает подобное невообразимым. Китайцы представляются ему либо лицемерами, не верящими ни во что, либо людьми, начисто лишенными сущности "веры", исключающей (для европейского ума) возможность полагания двух религий равноценными. Трудно отрицать, что ученый-конфуцианец, осуждающий в своих трудах буддизм и даосизм как "суеверия", но приглашающий буддийского священнослужителя для совершения обряда бракосочетания, похорон или в случае болезни, страдает непоследовательностью, или, по крайней мере, уступает предрассудкам и условностям общества. Но необходимо помнить, что в Китае никогда не было веры в Бога, который бы отрицал существование своих "соперников". Буддисты признавали главных индуистских божеств, хотя и считали их низшими по отношению к Будде и великим бодхисаттвам. Даосы точно так же всегда были готовы признать любое пользующееся популярностью божество и поместить его в свой пантеон. Конфуций никогда не выступал за или против какого-либо божества, хотя бы потому, что в его эпоху религиозных конфликтов не было, а традиционные ритуалы не вызывали сомнений. Поэтому тезис "три пути к одной цели" — а целью является праведная жизнь — представлялся китайцам весьма разумным. Ученый следовал Конфуцию, отшельник в созерцании искал Будду в монастыре, затерянном среди гор, а простой невежественный народ поклонялся даосской Небесной Царице и многим другим божествам в надежде отвести от себя беду. Один из современных китайских ученых так резюмировал эту ситуацию: "В Китае образованные люди не верят ни во что, а необразованные верят во все". К XIX веку образованный класс действительно утратил веру и в буддизм, и в даосизм. Священнослужители обеих религий считались шарлатанами и высмеивались в пьесах и романах. Однако правительство, учитывая настроения народа, считало необходимым защищать и даже покровительствовать приходящим в упадок учениям. Манчжурские императоры — истые конфуцианцы — восстанавливали и украшали буддийские и даосские храмы. Консервативные во всем, манчжуры не хотели уничтожать то, что могло помочь завоевать поддержку народа. Они также прекрасно понимали, что конфуцианство, в строгом смысле религией не являвшееся, обращалось лишь к узкому кругу людей. Основная масса народа, будучи неграмотной, никогда не могла ни прочитать каноны, ни даже воспринять древний язык, на котором они были написаны. Конфуцианские ритуалы являлись уделом чиновников и ученых. Простой народ их уважал, но разделять не мог. И тем не менее, две народные религии — буддизм и даосизм — быстро утрачивали свое положение. Буддизм в XIX веке был представлен амидизмом, исповедовавшим поклонение Будде-Амитабхе (Амито-фо) и надежду войти после смерти в его западный рай. Для достижения этой цели требовалось только верить в Амитабху и повторять его имя. Взывание к священному имени считалось достаточным для возрождения в раю. Чем чаще повторять имя, тем более вероятно спасение. Следствием такого упрощения стал упадок основных буддийских ценностей. Обычные китайские "буддисты" ели мясо, пили вино, убивали животных и при необходимости — на военной службе или при столкновении между кланами — людей, не опасаясь, что подобные чрезвычайные нарушения буддийских заповедей закроют перед ними двери в рай. Может быть, следствием буддизма и стали пренебрежительное отношение к военному делу и низкий социальный статус мясников, но, за исключением этого, "восьмеричный путь" уже не оказывал ощутимого влияния на мораль и нравы. Конечно, подлинные буддисты продолжали существовать. В больших горных монастырях, в Цзюхуашань (южная Аньхой), Путошань (острова Чжусань) и других буддийских святилищах, вдали от мирской суеты и продажного мира, продолжали царить древние устои и чистая доктрина. Удаленность этих цитаделей веры, созерцательность обитавших в них монахов и их отстраненность от людской жизни, также способствовали утрате веры среди подавляющего большинства китайцев. Буддизм не смог вытеснить учение Конфуция из школ и экзаменационных залов, не слишком он повлиял и на жизнь властителей судеб империи. Не смог выжить и даосизм с его бесчисленными божествами из крестьянских деревень, а потому не мог он претендовать и на роль нравственного поводыря народа. Он оставался прибежищем для уставших от жизни и созерцательных натур, находивших давление семьи в китайской социальной системе невыносимым. Даосизм, до сих пор остающийся одним из "трех путей", утратил видимость цели. Все слои общества не любили и презирали даосского священнослужителя, но крестьяне по- прежнему боялись его. Считаемый образованным классом "суеверием", подходящим лишь для "глупого народа", даосизм превратился в магическое учение, а священнослужители по-прежнему находили рынок сбыта для своих заклинаний и амулетов, призванных вызвать дождь или отвести болезнь. Тесная связь даосизма с астрологией, знахарством, предсказателями и алхимией явилась одной из главных причин, по которой ученые с пренебрежением относились ко всем неортодоксальным и неклассическим отраслям знания. Химия, физика и другие науки, имеющие дело с материальным миром, вызывали подозрение. Ведь именно в них процветал даос, невежда и обманщик. Ученому проявлять интерес к подобным вещам считалось грубым нарушением "приличия". Немаловажную роль в общем пренебрежении и отвращении к медицине и химическим экспериментам сыграло и то, что многие народные восстания проходили под руководством даосских сект, обещавших участвовавшим в них обретение путем магических ритуалов неуязвимости в бою. Так называемые "три религии" находились в упадке, но в действительности все они основывались на фундаментальной религии китайцев, которая возникла задолго до них и которая, без сомнения, будет существовать и в случае их исчезновения. Поклонение предкам, культ усопших — этой вере все китайцы отдавали дань уважения. Она утвердилась столь прочно, что без вопросов и сомнений принималась всеми классами общества и не нуждалась в поддержке государства и священнослужителей. Тот факт, что буддийская доктрина ничего не говорила о культе умерших, а по существу отрицала его, но при этом он всегда продолжал оставаться нравственной основой китайского общества, подтверждает то, что индийская религия не смогла обратить сознание китайцев в свою веру. Республиканцы низвергли учение Конфуция (слишком тесно оно ассоциировалось с манчжурской династией и императорской системой), даосизм разлагался, буддизм находился в застывшем состоянии. Культ предков же сохранялся и, пусть не открыто, но признавался. Первым актом нового правительства, пришедшего к власти в Нанкине в 1927 году, стало создание мавзолея основателя партии Гоминьдан Сунь Ят-сена. Церемонии в его честь были единственными религиозными ритуалами, обязательными для чиновников и школьников. Хотя те или иные формы ритуала, связанного с культом предков, менялись со временем, преемственность его в своей основе оставалась нерушимой. Совершаемые в семейном храме предков церемонии, уход за могилами, святая обязанность рождения и воспитания сыновей, могущих исполнить свой долг перед предками в будущем, подчинение семье — все эти основы в XIX веке, как и в I веке до н. э., оставались общепризнанными. Древний культ зерна и плодородия, поклонение Небу императора — Сына Неба — не изменились. На официальном уровне этот культ стал неотделим от неоконфуцианства — ведь Учитель предписывал исполнение древних ритуалов, — но на массовом народном уровне местные культы божества земли не имели ничего общего ни с Конфуцием, ни с императорскими ритуалами. Для крестьян, зависевших от урожая со своих маленьких полей и милости природы, они являлись традиционной естественной религией. После падения манчжурской династии официальные церемонии в храмах божеств Земли и Неба в Пекине прекратились, а территории, на которых они совершались, стали парками. Но в бесчисленных деревнях по всему Китаю "туди-шэнь" (местное божество) по-прежнему получал подношения от крестьян. Упадок "организованных" религий — буддизма и даосизма — и отождествление конфуцианского культа с ненавистной манчжурской династией расчистили путь для настоящей религиозной революции, обещавшей смести империю и посеять семена новой веры. Движение тайпинов, религиозные аспекты которого обычно обходят стороной, являлось в первую очередь религиозным возрождением, а лишь затем уже восстанием против манчжуров. Удивительно, что на это движение, ставшее следствием контактов с европейской цивилизацией и самым позитивным следствием миссионерской деятельности, сами миссионеры внимания просто не обратили, а армии христианских государств еще и способствовали его подавлению. В европейских историях Китая подчеркивается лишь политический характер восстания тайпинов, а его религиозный смысл замалчивается или принижается. И это при том, что для тайпинских лидеров их вера имела значение даже большее, чем победа над манчжурами. Если бы они отказались от своих религиозных убеждений и направили все силы на подъем национального восстания, успех был бы им гарантирован. Восстание тайпинов стало самым значительным за всю историю манчжурской династии, ведь даже победа республики в 1911 году в большей степени была обусловлена внутренним крахом династии, чем силой восставших. Династия пала потому, что никто не хотел сражаться на ее стороне. Восстание же тайпинов ввергло империю в тринадцатилетнюю войну, опустошившую центральные провинции и подорвавшую силы династии. Его поражение было в значительной степени обусловлено иностранной интервенцией по просьбе манчжуров, интервенцией в интересах европейских торговцев и с целями разделения Китая на сферы

влияния западных держав. Манчжурам помогли потому, что они были слабы и беззащитны. Победа же тайпинов могла сделать Китай сильным и независимым. Тайпинское движение было основано Хун Сю-цюанем, уроженцем Кантона, принадлежавшим к образованному классу. Он провалился на экзаменах и не без оснований полагал, что причина этого — его южное происхождение и активное участие его семьи в сопротивлении манчжурам 150 лет назад. Судьба Хун Сю-цюаня была типичной для многих оказавшихся не у дел ученых, пострадавших от несправедливости и затаивших ненависть к манчжурам. В 1837 году он серьезно заболел, и во время болезни его посетили видения (врачи говорили, что галлюцинации), которые, как он был убежден после, явили собой божественное откровение. Несколько лет спустя в руки ему попался небольшой трактат, содержащий перевод на китайский язык части Евангелия, сделанный в открытой незадолго до того Протестантской Миссии в Кантоне. Почитав его, Хун Сю-цюань понял, что излагаемое в нем учение совпадает с полученным им во время болезни откровением, смысл которого долгое время казался ему непонятен. Он сразу же принял учение, которое, как он считал, подтверждалось его видениями, и посвятил свою жизнь проповедованию новой веры. Эту религию можно назвать лишь формой христианства, ибо, вследствие "неполноты" вдохновившего Хун Сю-цюаня трактата, некоторые важные доктрины протестантской теологии были непоняты тайпинским учением или даже остались неизвестными ему. Новый пророк являлся китайцем, хотя его учение и имело иностранные корни. Это определило как успех движения среди его соотечественников, так и непримиримую враждебность и проклятия со стороны большинства христианских миссионеров. Успех лидера тайпинов был необычайным. Спустя несколько лет после проповеди учения в своем клане и среди хакка, к которым принадлежал Хун Сю-цюань, он попал под пристальное внимание провинциальных властей. Был отдан приказ о его аресте и ликвидации "Общества Поклоняющихся Богу", как называли тогда тайпинов. До этого момента движение оставалось чисто религиозным, но, так как оно отвергало все существовавшие религии и считало буддизм идолопоклонством, манчжурские власти сочли его разрушительной агитацией, подрывающей порядок. Последователи Хун Сю-цюаня воспротивились запрету и взялись за оружие. Они сразу же одержали победу над провинциальными войсками и взяли маленький город Юнъань в Гуанси, который превратился в центр движения. Здесь в 1851 году Хун Сю-цюань провозгласил Тайпин Тяньго (Царство Небесное Великого Благоденствия) и принял титул "тянь ван" — "Царь Небесный". Он намеренно отказался от титула "император" (хуан ди), ибо иероглиф "ди", переводимый обычно как "император", входил в состав слова "шан ди" (высший император), которым тайпины, как и все христиане-китайцы, называли Бога. Стоит отметить, что здесь Хун Сю-цюань вернулся к древнему китайскому правилу, ибо термин "ди" обозначал божество до того, как Цинь Ши Хуан- ди впервые взял божественный титул, чтобы закрепить свою высшую царственность. После взятия Юнъани армия тайпинов, пополнившаяся рекрутами, отправилась через Хунань на север к Янцзы, по пути захватывая все города. Лишь Чанша смогла отбиться. Выйдя к реке около Юэчжоу и взяв его, Хун Сю-цюань отправился на восток по течению Янзцы и 8 марта 1853 года захватил Нанкин, южную столицу империю. Провинциальные манчжурские армии оказались неспособными противостоять такому внушительному войску. Если бы Хун Сю-цюань после падения Нанкина пошел на север, он почти наверняка менее чем за год выбил бы манчжуров из Китая. К сожалению для Китая, он так не поступил. Остановившись в Нанкине, который он переименовал в Тяньцзинь (Небесная Столица), он занялся созданием теократического государства, посылая небольшие отряды распространять учение и изгонять манчжуров. Один из этих отрядов численностью всего в 7 тысяч человек прошел через весь Северный Китай до границ Шэньси, а затем повернул на восток и дошел до Цзинхая, что в 20 милях южнее Тяньцзиня. Здесь командир отряда Ли Синь-чжэн, самая яркая и сильная личность среди тайпинов, вынужден был остановиться и, не имея подкреплений, вскоре вернулся в долину Янцзы. Если бы помощь пришла, взять Пекин при той панике, что парализовала манчжурский двор, не составило бы труда. Хун Сю-цюань ожидал подъема на севере или, хотя бы, большого роста сподвижников, но обманулся. Северная экспедиция не пополнилась новыми рекрутами, а лидер тайпинов не обратил внимания на причины такого равнодушия. Его армия состояла из южан, большей частью гуансийских хакка, диалект которых северяне не понимали. Армия тайпинов, маленькая и почти чужая, не вызвала доверия у северных китайцев, ближе находившихся к центральной власти и больше ее боявшихся. Масштабное вторжение показало бы решимость сбросить манчжуров, но рейд нескольких тысяч южных хакка показался на севере походом отчаявшейся шайки разбойников. Во- вторых, тайпинское вероучение, по сути христианское, было странным и не столь уж горячо приветствовалось народом. Взяв город, тайпины первым делом считали своим долгом разрушить буддийские и даосские храмы. Замена освященных веками конфуцианских канонов на неизвестные христианские Евангелия сразу же оттолкнула от движения образованных людей. Поначалу север не был настроен враждебно, он оставался нейтральным, почти безразличным. Точно так же шестьдесят лет спустя северные провинции не откликнулись на республиканскую революцию, начавшуюся на юге. В короткой главе невозможно детально описать перипетии тайпинских войн, последовавших за провалом похода на север. Манчжуры, собравшие силы на севере, много раз пытались выбить тайпинов из долины Янцзы, которую они прежде столь упорно завоевывали, но, пока на помощь не пришли западные державы, эти попытки ни к чему не приводили. В этот период армии тайпинов утвердили свою власть на всем нижнем течении Янцзы, проникли в Сычуань, Хубэй, Хунань и Хэнань. Казалось, тайпинская династия прочно укрепилась на юге и имеет все шансы одержать полную победу, но иностранная помощь позволила манчжурам вновь завоевать юг. Союз британского и французского правительства с манчжурами против тайпинов является одним из самых примечательных и самых позорных эпизодов китайско- европейских отношений. Казалось бы, разум и даже эгоистические интересы (в долгосрочном плане) должны были способствовать обратному. Тайпины были христианами, пусть и не ортодоксальными, но наиболее дружественными по отношению к иностранцам и жаждущими обрести их поддержку. Все посещавшие Нанкин и другие города тайпинов иностранцы свидетельствуют, что первые считали последних своими единоверцами и союзниками (ибо иностранные державы вели борьбу с манчжурами в 1841 году, а в 1859-м — во время самого восстания — начали новую). Лидеры тайпинов не только хотели распространять христианство и помогать в этом миссионерам, но и предложили открыть всю китайскую империю для торговли с иностранцами, которые могли бы путешествовать и жить там, где пожелают. По вырванному силой договору с манчжурским правительством торговля ограничивалась несколькими портами, где только и имели право жить иностранцы, а возможности миссионерской деятельности и путешествий ограничивались бюрократией всеми возможными способами. Что бы ни говорилось о тайпинском христианстве и о разрушении ими храмов и преследовании буддистов, те, кто жил среди тайпинов или посещал их города, говорят о том, что движение в огромной степени способствовало возрождению национального характера и самоуважения. "Тайпины — это другая нация по сравнению с императорским Китаем", — так говорили и сочувствовавшие им миссионеры, и морские офицеры, и торговцы. Отмечено, что солдаты тайпинов не грабили и не воровали. Опустошение охваченных войной провинций было связано с жестокими репрессиями регулярных войск. Примечательны также и социальные реформы тайпинов. Были запрещены бинтование ног и курение опиума, улучшилось положение женщин, а некоторых даже приняли на службу. Налоги в государстве тайпинов были намного легче, чем в империи, да и устанавливались они более справедливо. В первые годы тайпинского движения иностранцы полностью сочувствовали ему. Англиканский епископ Виктории (Гонконг) часто говорил, что оно является крестовым походом, пусть неортодоксальным и не подкрепленным некоторыми доктринами. Однако отношение изменилось, когда в 1860 году английское и французское правительства заключили с императором договор, который они считали очень выгодным для себя. Хотя некоторые миссионеры и многие иностранцы в Китае не соглашались с политикой своего правительства, их мнение не учитывали, и сейчас об этом можно узнать только из давно забытых книг и газет того времени. Стало общепринятым считать тайпинское вероучение богохульным извращением христианской доктрины. Только в таком случае можно было смириться с тем, что английские войска участвовали в подавлении национального христианского движения на стороне продажных и бесчестных язычников манчжуров. В ту пору Китай был далеко, и подобная пропаганда возымела успех. В основе своей учение тайпинов было протестантским. У них был полный перевод Библии, сделанный миссионером Гуцлаффом. Книга печаталась в Нанкине и раздавалась сочувствующим и новообращенным. В вопросах догматики, хотя и не ортодоксальной в отдельных частях, тайпины в целом придерживались христианской теологии. Они признавали единого Бога (шан ди). Иисус в теологии тайпинов занимал то же место, что и у европейских протестантов, но учение о Троице понято ими не было, в первую очередь из-за несовершенства перевода. Они также признавали существование Святого Духа, хотя и полагали, что однажды он снизошел и вселился в одного из их вождей — "дун вана" Ян Суй-чуаня. Десять заповедей являлись столпом их вероучения и первым, чему учили детей и новообращенных. Однако тайпины приобрели также и еще одну особенность христианства (как и других библейских религий) — нетерпимость. Они признавали только христианского

Бога и больше никого. Буддизм и даосизм считались суевериями, которые надо выкорчевать, монастыри разрушить, а монахов вернуть к мирской жизни. Если бы тайпины победили в Китае, то они почти наверняка уничтожили бы эти древние религии, как ислам уничтожил буддизм на северо-западе Индии и в Ост- Индии. Для искусства и архитектуры прошлого это могло бы стать бедствием, но едва ли это потрясло бы в то время миссионеров, проповедовавших в Китае. В 1860 году был разрушен знаменитый дворец Юаньминюань около Пекина, со всеми его бесценными сокровищами. Это считалось разумным и достойным ответом на плохое обращение с английскими посланниками при дворе. Китайское искусство и культура оставались для европейцев неразгаданной тайной. Особое недовольство миссионеров вызывала личность самого лидера тайпинского движения — "Царя Небесного" Хун Сю-цюаня. Именно он был и его идейным вдохновителем, и руководителем. Деятельность же миссионеров оказала на движение лишь косвенное влияние. Хун Сю- цюань не получал от них благословения. С протестантской точки зрения его теология была уязвима в некоторых пунктах, но для своих последователей он был не просто правителем, но пророком, непосредственно вдохновленным Господом, в видении явившим истину Хун Сю-цюаню. Эта доктрина лежала в основе тайпинского движения. Тайпины считали его если не божеством, то вдохновленным им. И если его учение расходилось с тем, что проповедовали миссионеры, прав был их пророк, ибо получил божественное откровение. Сам Хун Сю-цюань оставался религиозным фанатиком, убежденным в своей избранности. Не получая никакой поддержки от миссионеров, он имел огромный успех. Тайпинам казалось неразумным даже предполагать, что их пророк и правитель должен искать у миссионеров совета. Критиковавшие тайпинское движение авторы немало сарказма излили по поводу титула "младший брат Иисуса", принятого Хун Сю-цюанем. Они неизменно представляли это как претензию на божественность. Вполне возможно, что некоторые миссионеры, считавшие этот титул "оскорбительным", просто не понимали смысла, в котором тайпины использовали слова "сюн ди" ("младший брат"). Другие же, несомненно, намеренно исказили смысл для пропагандистских целей. Тайпины называли так единоверцев. Христиан-иностранцев они считали "вай сюн ди" — "иноземными братьями", что протестантским евангелистам не должно было казаться странным, ибо сами они нередко называли негров-христиан "черными братьями". Для тайпинов титул Хун Сю-цюаня значил не больше, чем императорский титул "Сын Неба" для всех остальных китайцев. И его ни в коем случае нельзя понимать как буквальную претензию на божественное происхождение. В беседах лидеры тайпинов вполне определенно отрицали "божественность" своего вождя. "Человек, похожий на других, только более великий", — говорили они. То, что этот титул является лишь примером восточной высокопарности и лишен буквального религиозного значения, подтверждается одним из иностранцев, побывавшим в Нанкине и опубликовавшим описание своего путешествия в шанхайской газете: "Что бы ни имел в виду Хун Сю- цюань, называя себя братом Иисуса, ничто не говорит о том, что именно это определяет веру в него его последователей. Когда посещавших пароход командиров спрашивали об этом, они ничего не могли сказать. Они были столь откровенно ошарашены, что становилось очевидным — прежде они просто этим не интересовались". Можно еще отметить, что на ходившем среди тайпинов портрете "Царя Небесного" был обозначен только девиз царствования — "Тянь-дэ" ("Небесная Добродетель"), а титул "брат Иисуса" отсутствовал. Характер тайпинского вероучения, его сходство с ортодоксальным христианством и заявленные от имени "Царя Небесного" притязания содержатся в длинном сочинении, названном "Канон трех иероглифов" , потому что каждая фраза состояла из трех иероглифов. По нему обучались новообращенные и дети, а трехступенчатый размер делал запоминание легким. Он начинался с ветхозаветного описания творения: "Великий Бог Создал небо и землю, И сушу, и море, И все вещи здесь. За шесть дней Он создал все целиком". Затем описывается египетское пленение евреев, их избавление, мор в Египте и передача Моисею Десяти заповедей на горе Синай. Так как последующие поколения не выполняли Закон, "Великий Бог Пожалел людей И послал своего перворожденного сына Снизойти в мир. Имя его — Иисус. Он спаситель людей, Искупающий их грехи Терпением крайней нищеты. На кресте Они пронзили гвоздями его тело, И Он пролил свою драгоценную кровь, Чтобы спасти людей". Потом идет описание воскресения, а затем прослеживается история Китая вплоть до получения откровения Хун Сю-цюанем. В этом обзоре воспеваемые конфуцианцами совершенномудрые правители характеризуются как "почитающие Бога", а ответственность за упадок подлинной религии возлагается на Цинь Ши Хуан-ди, ханьских У-ди и Мин-ди, который ввел буддизм, а также на сунского Хуэй-цзуна, который покровительствовал даосизму. Подобная трактовка изменяет конфуцианским взглядам, но с точки зрения христианства не является такой уж непоследовательной. Конфуцианское Небо может быть легко отождествлено с Богом, но буддийские и даосские божества явно не вписываются в христианскую теологию. Необходимо помнить, что Хун Сю-цюань изучал каноны так, как это должен был делать в то время каждый образованный китаец. Поэтому откровение описано следующим образом: "В год дин-юй (1837) Он был принят Небом, Где небесные дела Были ясно переданы ему. Великий Бог Сам наставлял его, Вручил ему законы и книги И передал истинное учение". Далее записаны последующие откровения, а заканчивается "завет" предписаниями, как соблюдать Десять заповедей и поклоняться истинному Богу. Для миссионеров, озабоченных правоверием сектантов более, чем борьбой в той или иной форме между язычеством и христианством, подобные заявления были абсолютно неприемлемыми. Христианская теология уже сложилась и утвердилась. Места в ней для нового пророка не существовало, особенно если он был некрещеным китайцем. Если бы "Царь Небесный" отказался от своих притязаний на божественное откровение и вдохновление, а вместо этого смиренно просил наставления и крещения у какого- нибудь английского миссионера, западный христианский мир принял бы его, но тогда тайпинское движение лишилось бы своего смысла и мотивов. Можно предположить, что подобный грандиозный переворот, обещавший, в случае успеха, поголовное обращение китайцев в тайпинское христианство, позволил бы считать лидера тайпинов пророком, причем самым выдающимся в христианской истории. Но английские миссионеры этого не желали. Христианство, если оно пришло в Китай, должно было исходить только от них. Китаец не мог рассчитывать на прямое откровение, ведь Божий промысел осуществлялся в Азии лишь с помощью европейцев. Противодействие английского и французского правительства было обусловлено не несогласием с притязаниями "Царя Небесного" тайпинов, но соображениями выгоды и торговли. В 1859–1860 годах вновь началась война держав с Китаем, причиной которой стали продолжавшиеся чиниться манчжурскими властями препятствия торговле и их вмешательство в дела европейских торговцев. Она окончилась их полной победой. Пекин был взят, император бежал, а подписанный договор удовлетворял все их требования. Для торговли были открыты новые порты, в том числе и на реке Янцзы, в которую разрешили заходить иностранным судам. Кроме того, Китай обязали выплатить огромную контрибуцию. Она обеспечивалась доходами таможни, контроль за которыми был теперь возложен на иностранцев. Они же получили право устанавливать и уровень пошлин, естественно, выгодный для своих торговцев. Манчжурская империя оказалась в положении, когда само продолжение ее существования зависело от западных держав. Получив по договору все привилегии, какие только можно было иметь, не аннексируя провинции, иностранные державы пришли к выводу, что они обеспечили будущее своей торговли с Китаем и достигли такого положения, при котором любые их дальнейшие требования будут удовлетворены. Поэтому они и отнеслись с таким пренебрежением к предложениям тайпинов. Если они могут монополизировать порты и собирать таможенные пошлины, зачем им свободная торговля по всей империи? Они воспрепятствовали наступлению тайпинов на Шанхай, продали манчжурам оружие, корабли и снаряжение и отказали в этом тайпинам. Наконец, из Шанхая, приготовленного для манчжуров (ибо пока не была установлена их номинальная власть, собирать таможенные пошлины для выплаты контрибуции было невозможно), они послали армию во фланг тайпинов и предоставили манчжурскому правительству офицеров — среди них был и генерал Гордон — для организации регулярных войск и командования ими в бою. Получив такую помощь, манчжуры, после нескольких лет опустошительной войны, наконец, взяли Нанкин и покончили с тайпинским движением. Вместе с ним еще на полстолетия исчезли и надежды на реформы и модернизацию Китая. Манчжуры вновь укрепили свое положение и, несмотря на то, что этим они были обязаны иностранцам, продолжали придерживаться таких же враждебных и реакционных взглядов на западный мир, как и в XVIII веке. Тайпинское учение погибло вместе со своим основателем, когда Нанкин пал. Оно не оставило после себя никаких следов и более не оживало. Когда пятьдесят лет спустя китайцы заимствовали западные идеи, они искали не религиозные, а политические учения. При республике было велико влияние западных идей, но не христианства. Миссионеры, отвергнув миллионы последователей Хун Сю-цюаня, вынуждены были удовольствоваться несколькими тысячами прихожан, и, похоже, подобной возможности у них больше не будет. Ныне китайцы, если и принимают западную идеологию, то в лице Маркса и Ленина, а не Мартина Лютера. Разгром движения тайпинов стал поворотным моментом в истории культуры Китая. Успех национально-религиозной революции мог привести к падению манчжуров и провозглашению новой династии и нового мировоззрения, готового в дополнение к вероучению принять и западные

идеи. Вполне возможно, что замена буддизма и даосизма на тайпинское христианство дала бы новый импульс литературе и искусству, чего старые учения уже дать не могли. При новой политической системе китайцы в конце XIX века были бы готовы к тем великим переменам, в которые вовлекла мир современная индустрия. Однако они продолжали жить при разлагающемся деспотизме, а после его падения оказались брошенными одновременно в политическую, экономическую и культурную революцию, осложненную еще и внешней агрессией. Ответственность за столь трагический исход несет и циничная политика западных держав во второй половине XIX века. ПРИМЕЧАНИЯ 1 В цинскую эпоху китайским девочкам особым образом бинтовали ноги, подтягивая носок к пятке и мешая росту ноги; маленькая искалеченная ступня считалась признаком красоты. — Прим. ред. 2 Он был создан по образцу конфуцианского "Троесловия" (Сань цзы цзин), по которому начинали учиться дети в школах. — Прим. ред.