1.8. Эволюционизм Ч. Дарвина

1.8. Эволюционизм Ч. Дарвина

Великий Дарвин стал во второй половине XIX в. тем, кого сейчас принято называть «культовой фигурой». Не было, пожалуй, ни одного сколько-нибудь заметного научного течения, которое так или иначе не связывалось бы с его идеями, будь то решительное их отрицание или не менее решительная их поддержка и привлечение для обоснования собственных теоретических позиций. В литературе по истории антропологии давно стало общим местом то, что эта наука, в особенности ее первоначальное теоретико-методологическое основание, называемое эволюционизмом, возникли под прямым влиянием дарвинизма. В последние годы такое категоричное суждение все чаще вызывает сомнение. В частности, Дж. Барроу еще в 60-х годах ХХ в. высказал мнение, что теоретическая позиция первых антропологов (Э. Тайлора, Дж. Лёббока, Дж. Мак-Леннана, Л. Г. Моргана и др.) имеет мало общего с учением Дарвина. Их эволюционизм гораздо ближе к той его версии, которая развивалась еще до выхода в свет книги Дарвина «О происхождения видов» (1859), в частности к концепциям Ж. Б. Ламарка и Г. Спенсера[233]. Некоторые основания для подобных утверждений есть. В частности, учение Дарвина об эволюции исходит из стохастичности процесса видообразования и развития видов в результате полового отбора, который способствует адаптации к окружающей среде через серии случайных вариантов. Оно не содержит идей направленного прогресса и однолинейности эволюции. А у классиков социальной антропологии эти идеи являются основополагающими. Они же в своих трудах неявно использовали старую идею Ламарка о том, что эволюционные изменения имеют дискретный, скачкообразный характер, а сам ход эволюции онтологически имеет прерывистый, стадиальный вид. К Ламарку восходит и идея преимущественно внутренней, а не внешней природы стимулов к развитию, для него было характерно и убеждение в том, что приобретенные индивидом признаки передаются по наследству. Разумеется, все это не имеет ничего общего с духом учения Дарвина.

Тем не менее есть основания и для утверждения о весьма важной роли Дарвина и его учения в формировании социальной антропологии. Основания эти следующие. Учение Дарвина стало подлинной научной революцией, оказавшей мощное воздействие на большинство сфер познания второй половины XIX в. Аргументированность и доказательность его положений были настолько очевидными для современников, что сама идея эволюционного развития получила статус научной истины далеко за пределами биологии. Это изменило баланс сил в пестрой до хаотичности интеллектуальной атмосфере британского обществознания в целом, а в этнологии и изучении «доистории» в особенности. Позиции «библейской антропологии» были подорваны – идею единства человеческого рода уже не было нужды обосновывать ссылками на Писание. Вместе со значительным удревнением человеческой истории, о чем говорилось выше, дарвиновское учение как бы давало санкцию на формулирование законов эволюционного развития культуры человечества, так как если объект изучения имеет единую природу, то и принципы его движения должны быть единообразны, что является выражением закономерности.

Дарвин, в духе своего времени, не был равнодушным к проблеме познания человека и человечества – он еще со времен своего путешествия на «Бигле» интересовался этнологическими вопросами, а позже не раз включался в их обсуждение в диспутах этнологов и антропологов. Уже в его книге «О происхождении видов» была поставлена величайшая проблема, отчасти апеллирующая к будущей социальной антропологии, – он выразил уверенность в том, что «будет пролит свет на происхождение человека и его истории»[234], и внес вклад в ее решение в вышедшем 12 лет спустя труде «Происхождение человека». Еще до выхода в свет этого труда последователь Дарвина, Томас Хаксли, внес некоторые детали в поставленную учителем задачу, он отметил, что морфологические отличия между человеком и гориллой «не так велики, как отличия между гориллой и более низкими [эволюционно] обезьянами», и тут же подчеркнул, что в наличном видовом материале абсолютно «отсутствуют промежуточные звенья между Homo и Troglodytes», а известный (в середине XIX в.), ничтожный по количеству, палеоантропологический материал, «не позволяет нам приблизиться к представлению о тех низших питекоидных формах, путем преобразования которых [человек], возможно, и стал тем, что он есть»[235]. Таким образом, возникла пресловутая проблема «недостающего звена» (missing link), которая имела, в первую очередь, палеоантропологическое (биологическое) значение, но и с точки зрения социальной антропологии в ней в то время виделось пространство для изысканий. «Эволюционный провал», о котором говорил Хаксли, основоположники этой науки полагали возможным заполнить материалом о «живых дикарях». Идея единообразия и закономерности эволюционного процесса позволяла рассматривать культуры конкретных народов как образцы стадиальных типов и выстраивать на этой основе однолинейную модель всеобщей эволюции культуры.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.