3.1.1. Родственные и семейные отношения

3.1.1. Родственные и семейные отношения

Проблема изучения семейно-родственных отношений стала центральной для социальной антропологии с момента возникновения этой науки. Не случайно и Малиновский уделял ей особое внимание. Как уже отмечалось, многие представления Малиновского о семейно-брачных и родственных отношениях в «примитивных» обществах сформировались на основе идей Э. Вестермарка об универсальности индивидуальной семьи и ведущем значении биопсихического фактора в этой сфере[741]. Эти идеи вошли в функционалистскую концепцию родства, как зачастую называют совокупность представлений Малиновского о семье, браке и отношениях классификаторского родства, хотя антрополог нигде систематически не изложил своих выводов по этой проблеме. Все они разбросаны по разным публикациям и отличаются поразительной противоречивостью, которая обрекла на неудачу попытки ученого соединить свои суждения о родстве в стройную теорию. Его труд под предполагаемым названием «Психология родства», о котором он не раз говорил[742], так и не увидел свет.

Некоторую связность мыслям Малиновского о родстве придают положения его теории культуры, с позиций которых он подходит к объяснению этого явления. Совокупность подобных объяснений можно назвать биопсихологической теорией родства. Согласно этой теории, семья, брачные отношения и отношения классификаторского родства есть «результат и следствие фундаментальных биологических процессов воспроизводства»[743]. Сведение к одной биологической потребности таких разных по своей природе явлений, как семья и система родства, было не случайным.

Наиболее четко Малиновский сформулировал свою трактовку соотношения индивидуальной семьи и системы классификаторского родства в предисловии к книге Р. Фёрса «Мы, Тикопия»[744]. Эта трактовка заключалась в утверждении, что все существующие системы родства представляют собой результат расширения за пределы семьи связей и отношений, существующих между родителями и детьми[745]. Это расширение понималось Малиновским как процесс развития психики ребенка по мере его взросления: «Первоначальная ситуация родства… это повсеместно группа, состоящая из отца, матери, ребенка, а также его братьев и сестер; ограниченное количество людей, каждый из которых дает определенное значение первоначальным употреблениям термина (родства. – А. Н.). В ходе своей жизни тикопиец (житель острова Тикопия. – А. Н.), как и любой другой человек, который приходит к использованию «классификаторских терминов родства», учится расширять первоначальные значения»[746].

В приведенном тезисе Малиновского речь идет о характерной для классификаторских систем родства особенности – в них каждый термин употребляется для называния не одного родственника, а целой группы, класса людей. Во многих системах термином «мать» называют не только родительницу, но и ее сестер – родных, двоюродных и т. д. до определенной степени родства. То же самое относится и к терминам «отец», «брат», «сестра» и др. По Малиновскому, расширение «первоначального», т. е. семейного, термина – это процесс чисто эмоциональный. Так, например, обычай называть сестру матери «матерью», по его мнению, основан на сходстве чувств, питаемых ребенком к обеим категориям родственниц[747].

Отношения между членами семьи и, соответственно, классификаторскими родственниками представляются Малиновскому не социальными, в строгом смысле этого слова, а чисто эмоцио нальными, в духе психоанализа З. Фрейда, как «картина амбивалентного эмоционального отношения между отцом и сыном, возникающая из конфликта между инстинктивными половыми желаниями последнего и культурно усиленными властью и авторитетом отца»[748]. Влияние психоанализа на Малиновского не всегда было одинаковым. Пройдя путь от восторженных отзывов об идеях Фрейда до почти полного отрицания их научного значения, Малиновский, тем не менее, всегда был склонен трактовать эдипов комплекс как первопричину формирования систем родства. В одной из своих последних работ он так объясняет природу экзогамии: «Инцест, – и здесь мы следуем за Фрейдом без оговорок, – является определенным побуждением в рамках семьи. Практика инцеста, в случае если она была бы открыто разрешена и допускалась законом, должна была бы стать разрушительной силой по отношению к семье и браку, а экзогамия – это те же правила запрета инцеста внутри семьи, но распространенные на ее двойника – родственную группу или клан»[749]. Логическое ударение, которое Малиновский делает на инстинктивной и эмоциональной стороне семейных и родственных отношений, далеко не случайно. Именно эти сферы индивидуальной психики, по его мнению, лежат между биологической природой людей и культурой общества и служат передаточным механизмом, посредством которого «основные потребности» порождают «культурные соответствия».

Биопсихологическая концепция родства – своеобразный парафраз теории культуры Малиновского на тему семейных и родственных отношений, и потому наша критика философско-онтологических воззрений антрополога может быть отнесена к этой концепции полностью. Однако специальный анализ биопсихологической концепции необходим, так как она оказывала определенное влияние на анализ эмпирического материала по отношениям родства. С логической точки зрения основополагающий тезис Малиновского о «первоначальной ситуации родства» является уязвимым. В нем неустранима двойственность, выраженная в двух взаимоисключающих положениях. С одной стороны, процесс «расширения» семейного значения терминов рассматривается как проявление универсальной особенности, внутренне присущей психике ребенка. С другой стороны, Малиновский не может не учитывать то обстоятельство, что, появившись на свет, ребенок застает классификаторскую систему родства уже существующей. Исследователь подчеркивает, что ребенок «учится расширять пер воначальное значение», т. е. воспринимает значение терминов в готовом виде. В этой дилемме много неясного. Если особенность детской психики универсальна, то почему в одних обществах ее развитие приводит к созданию классификаторской системы родства, а в других – к описательной? Если ребенок «учится», то почему цель обучения – «расширение», а не просто восприятие существующих терминов родства? Ведь к моменту появления на свет ребенка внутрисемейная терминология существовала не в вакууме, но была составной частью классификаторской системы терминов. Первичность любого из этих двух явлений требует особых доказательств, которых Малиновский не дает.

Главный, с методологической точки зрения, порок рассматриваемого положения заключается в том, что Малиновский пытается эклектически совместить в нем два несовместимых объяснения происхождения классификаторской системы родства. Одно из них является реминисценцией плоского эволюционистского подхода – явление однажды «произошло» в психологии (сознании) индивида и в дальнейшем воспроизводится в ходе обучения. Второе, чисто функционалистское объяснение – явление имеет вневременную универсальную природу и «происходит» постоянно.

Столкнувшись на Тробрианах с непривычными для европейца отношениями в семейной и родственной сферах, которые определялись тесной связью индивидуальной семьи с субкланом жены, Малиновский, и здесь нужно отдать ему должное, описательно верно отразил фактическую сторону такого узла взаимоотношений. Это подтвердили последующие изыскания в данном районе[750]. Но в толковании фактического материала антрополог часто исходил не столько из наблюдаемой действительности, сколько из своей биопсихологической концепции родства.

Адекватно отражая в описаниях сложную систему тробрианских родственных отношений, Малиновский, однако, грубо вычленяет индивидуальную семью как «физиологическую воспроизводственную группу – мужа, жену и их потомков»[751], считая ее основной ячейкой общества. При этом материал, собранный ученым, говорит о том, что экономические и генеалогические связи, отношения наследования имущества и социального статуса в матрилинейном тробрианском обществе объединяют детей не с их отцом, но с субкланом и семьей брата их матери. Как видно, для Малиновского все эти, по сути общественно-родовые связи, менее важны, чем связи биопсихические. Недаром он подчеркивает, что «в реальности дей ствительной жизни отец намного более привязан к собственному сыну, чем к своему племяннику. Между отцом и сыном существуют отношения неизменной дружбы и личной привязанности; между дядей (по матери. – А. Н.) и племянником идеал определенной солидарности нередко омрачается враждебностью и подозрениями, присущими любым отношениям наследования»[752].

Сами по себе факты, свидетельствующие о наличии у тробрианцев индивидуальной семьи, о ее важной роли в повседневной жизни островитян, не подлежат сомнению. Бесспорно и то, что отцы в этом матрилинейном обществе, как и во всяком другом, любят своих детей и заботятся о них. Но Малиновский этими фактами стремится продемонстрировать нечто, строго говоря, из них не вытекающее, а именно показать тробрианскую индивидуальную семью гораздо более автономной и социально значимой общественной единицей, чем она является на самом деле.

Ясно, что подобный подход был вызван теоретической предвзятостью, желанием увидеть в наблюдаемой действительности господство семьи как некоего биопсихического комплекса, постоянно расширяющегося и в этом расширении порождающего все существующие виды социальных связей – общину, клан, племя[753]. Одержимость этой идеей помешала Малиновскому верно оценить на теоретическом уровне значение клана и его территориальных подразделений (субкланов) в тробрианском обществе. Хотя в этнографических работах исследователя эти явления нашли свое отражение, они не укладывались на прокрустово ложе биопсихологической концепции, и Малиновский решил, в противоречие собственному фактическому материалу, объявить их «юридической фикцией», утверждая, что «клана как коллективной сущности нет в социальной реальности и в представлениях туземцев»[754].

Теоретическая предвзятость Малиновского сказалась и на интерпретации им других фактов. Например, используя свою модель эмоционального процесса расширения «первоначального» значения терминов, он прибегает только к тем фактам, которые согласуются с этой моделью, и отмахивается от остальных. Примером может служить отношение Малиновского к тробрианской терминологии родства. Согласно этой терминологии, мужчину его жена и дети называют «тама» (чужак). Этот же термин применяется ими для обращения к широкому кругу лиц, в частности к сыновьям сестры мужчины. Малиновский отнес эту черту к необъяснимым, чисто словарным особенностям тробрианского языка[755], не обратив внимания, что она выражает очень важный принцип кланового сознания. По этому принципу каждый тробрианец разделяет всех членов своего общества, состоящего из четырех дислокальных кланов, на две неодинаковые категории – «своих», т. е. относящихся к одному с ним матрилинейному клану, и «чужих» – тех, кто принадлежит к одному из остальных трех кланов. Это терминологическое разделение отражает существенное социальное разделение, с которым связаны многие аспекты обычного права, экономических отношений и религиозно-магической практики. Объединение отца или мужа с сыном его сестры в одну терминологическую категорию – результат отражения в сознании тробрианцев реального единства их правовых, экономических и прочих интересов.

Рассмотренная нами биопсихологическая трактовка родства далеко не исчерпывает всех воззрений Малиновского на эти отношения. Его методы конкретного и эмпирического анализов, при всей их ограниченности, дали исследователю возможность на описательном уровне вскрыть некоторые существенные особенности тробрианской системы родства. В этнографических описаниях Малиновского отношения родства выступают как своеобразная основа всех видов деятельности тробрианцев, причем эти отношения рассматриваются ученым не столько как самостоятельное явление, сколько как один из главных факторов, влияющих на поступки людей и составляющих содержание того или иного вида деятельности (института).

В работе «Коралловые сады и их магия»[756], посвященной описанию земледелия тробрианцев, наглядно показано, что социально-экономические связи (отношения в землепользовании, в производстве и распределении продуктов земледелия) выступают в виде связей родственно-корпоративных. Занятый описанием объективной реальности, Малиновский как бы забывает порой и об «эмоциональных отношениях родства», и о «первоначальной ситуации родства». Отталкиваясь от справедливого тезиса о том, что «земледелие и все, что с ним связано, глубоко проникает в социальную организацию изучаемого… меланезийского общества… формирует основу политической власти и семейной организации, на нем основаны взаимные обязательства родственников и брачные законы»[757], Малиновский дает описания, из которых видна определяющая роль производственных отношений в группировке тробрианцев по родственному (субклан) и общинно-территориальному (подразделения деревни, деревенская община, группа деревень под властью вождя) принципам[758].

Интересную трактовку Малиновский дал характеру взаимоотношений между классификаторскими родственниками. Эти взаимоотношения, по его мнению, строятся на принципе взаимности (reciprocity). Принцип взаимности, по Малиновскому, – это универсальная черта любых социальных отношений в доклассовых обществах, которая наиболее ярко проявляется во взаимодействии дуально-экзогамных групп. Дуальную экзогамию ученый определяет как «интегрированный результат внутренней симметрии всех социальных действий, взаимности услуг, без которого ни одно примитивное общество не может существовать»[759]. «Каждый человек, – пишет он о тробрианцах, – имеет своего партнера по обмену, оба они должны иметь дело преимущественно друг с другом. Они часто являются родственниками (классификаторскими. – А. Н.)… Обмен устанавливает систему социальных связей, имеющих экономическую природу, часто в сочетании со связями иного рода, между индивидами, родственными группами, деревнями, районами»[760].

Отношения между классификаторскими родственниками всегда воплощены в актах обмена ценностями и услугами при строгом соблюдении принципа взаимности. Малиновский утверждает, что каждый термин родства является своего рода указанием о наборе взаимных обязательств между индивидом и теми, кого он именует «отцы», «матери», «братья» и т. п.[761]. Теорию взаимности Малиновский использует, в частности, в своей описательной трактовке обычая уригубу, играющего чрезвычайно важную роль в регулировании отношений между родственниками на Тробрианах. Согласно этому обычаю, каждый тробрианец обязан передавать значительную часть (до 50 % собранного со своих огородов ямса) урожая мужу своей сестры и, соответственно, получать примерно столько же от брата своей жены. Сторонний наблюдатель увидит на Тробрианах бессмысленную, на первый взгляд, картину ритуальной передачи из рук в руки огромного количества продуктов. Однако, как полагает Малиновский, подобное даче-по лучение имеет глубокий смысл, так как создает и укрепляет социальные связи между различными семьями, родственно-корпоративными группами (субклан) и целыми племенами[762]. Исполняя обычай уригубу, каждый работает на каждого, а все вместе на укрепление социальной структуры. Помимо этого, рассматриваемый обычай способствует стабилизации брачных связей, так как кровные родственники женщины (главным образом ее брат), принимая значительное участие в хозяйственных делах ее семьи, тем самым получают возможность контроля за соблюдением прав женщины[763]. Малиновский был одним из первых антропологов, кто подчеркнул единство двух основных тенденций в брачном праве доклассовых обществ. Он сделал верный вывод о том, что в обществе, где господствует однолинейный принцип счета родства, он (этот принцип) никогда не бывает абсолютным – при господстве матрилинейности, например, существенную роль всегда играет группа отца и наоборот[764].

Способ организации фактического материала в этнографических работах Малиновского нередко свидетельствует против его абстрактно-теоретической догмы, представляющей индивидуальную семью в виде некой «вещи в себе», лежащей в основе социальных отношений. Отражение фактической взаимосвязи явлений позволило Малиновскому на эмпирико-описательном уровне вскрыть некоторые системные качества института семьи в тробрианском обществе. Ученый пришел к справедливому выводу, что «брак – это не просто установление связи между мужем и женой, он также утверждает постоянные отношения взаимосвязи между семьями, из которых вышли супруги», и между значительными по размерам родственными группами[765]. С этой точки зрения не семья определяет отношения классификаторского родства, а, наоборот, «родство контролирует семейную жизнь»[766].

Исследовательская интуиция Малиновского не всегда шла на поводу его философско-онтологических воззрений. За долгие месяцы жизни среди тробрианцев он, как наблюдательный человек, не мог не прийти к верному отражению ряда существенных особенностей культуры островитян и не сделать интересных обобщений по тробрианской системе родства. Обобщения эти, однако, не составили стройной теории. Они часто противоречивы и отры вочны. Но некоторые из них внесли определенный позитивный вклад в разработку проблемы родственных связей.

Подход Малиновского к изучению родства отличается рядом особенностей. Не способствуя решению и даже конкретной постановке задач, связанных с анализом тех или иных аспектов родственных отношений, они, эти особенности, служили указаниями перспектив эффективного изучения проблемы. В созданной уже по возвращении с Тробриан специальной эмпирической методике изучения отношений родства Малиновский предложил использовать для этого изучения ряд подходов – «лингвистический», «биографический», «генеалогический», «пищевой», «резиденционный» и др.[767], которые ориентировали бы внимание исследователя на наблюдение взаимоотношений между родственниками в разных сферах жизни. Так, пищевой подход предписывал фиксировать в отношениях родства значение совместного приготовления пищи и ее принятия, резиденционный был направлен на изучение роли совместного или раздельного проживания в системе родственных отношений.

Первые исследования учеников Малиновского подтвердили перспективность научного поиска в этом направлении, дали возможность по-новому взглянуть на некоторые стороны классификаторских систем родства. Я. Хогбин, например, обнаружил, что сам факт совместного принятия пищи группой папуасов бусама служит для них основанием считать себя братьями и сестрами[768]. Ф. Каберри, изучавшая новогвинейское племя абелям, пришла к выводу, что «совместное проживание само по себе создает “родство” между ними»[769]. Перечисленные особенности меланезийских систем родства имеют аналогии и в других частях света[770].

Этнографические материалы, проанализированные с иных теоретических позиций, свидетельствуют о том, что между так называемыми «семейным» и «групповым» родством в классификаторских системах существует различие. Если «семейное» родство основано на рождении и браке, то природа группового (общинного и кланового) родства иная. Она связана со сферой материального производства[771]. Малиновский был одним из первых, кто указал на несовпадение этих разных типов родства[772] и предложил ряд эффективных приемов их полевого изучения и теоретической интерпретации полученного материала.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.