Гл. 1. Проект «социальной инженерии»

Гл. 1. Проект «социальной инженерии»

Идея непосредственного воздействия научного знания на общество занимала умы ученых задолго до возникновения антропологии, но Малиновский и Рэдклифф-Браун одними из первых в этой науке предприняли практические шаги для того, чтобы придать ей черты социальной инженерии. Само понятие «социальная инженерия» трактовалось ими как конечная цель всей «чисто научной» деятельности, как использование ее результатов для «научно обоснованного» регулирования социальных процессов.

Установки на «универсальность охвата практической деятельности научным знанием» и «не только в сфере производства, но и в сфере общественных отношений (политических, моральных и т. д.)» берут начало в позитивистской научной традиции, основанной О. Контом[951]. Сциентистский пафос позитивизма был характерен и для основоположника британской социальной антропологии Э. Тайлора, который закончил вышедший в 1871 г. труд «Первобытная культура» лозунгом: «Наука о культуре по своей сути является наукой реформаторов»[952]. В таком же духе расценивал задачи социологии и Э. Дюркгейм, вообще оказавший непосредственное влияние на мировоззрение Малиновского и Рэдклифф-Брауна. Учение Дюркгейма о «социальной норме» и «социальной патологии»[953] имеет существенное значение для понимания отношения функционалистов к этой проблеме. Организмические представления главы французской социологической школы привели его к выводу о том, что нормальное состояние общества – это такое состояние, когда его институты обеспечивают функциональную целостность и согласованность всех общественных явлений. Любое явление, нарушающее сложившуюся гармонию, признавалось им «патологическим». Общественный долг социолога Дюркгейм видел «не в том, чтобы толкать общество к идеалу, кажущемуся ему соблазнительным; его роль есть роль врача: он должен предупреждать развитие болезней хорошей гигиеной, а когда они возникли, должен стараться вылечить их»[954]. Именно эта консервативная по своей сути установка стала характерной чертой представлений лидеров функционализма об общественном значении социальной антропологии.

Что же понимали они под прикладной антропологией, какое место они отводили ей в системе своей научной деятельности, что им удалось сделать в этой сфере? Термин «прикладная антропология» был введен Рэдклифф-Брауном в 1930 г.[955], хотя вопрос о воз можностях «приложения» антропологии к практическим делам обсуждался исследователями и до этого[956]. Точки зрения Рэдклифф-Брауна и Малиновского о применении антропологических знаний в практике общественной жизни нельзя назвать полностью совпадающими, однако в ряде аспектов ученые были единодушны. Прежде всего, это касается общих мировоззренческих положений о роли социальной антропологии. Малиновский в своей «Научной теории культуры» писал: «Наука действительно начинается тогда, когда общие принципы подлежат проверке фактами и когда… теоретическое знание об отношении сущностных факторов в обществе используется для управления действительностью, выраженной в поведении людей»[957]. Он был убежден, что социальная антропология является такой же естественной наукой, как физика, химия и т. п.[958], и поэтому практическое применение ее теории считал аналогичным использованию знаний о физических и химических законах на производстве. Именно в этом смысле он утверждал: «… Если теория истинна, то она одновременно является и прикладной»[959]. До конца своих дней Малиновский был уверен, что «антропология может играть роль учительницы жизни наряду с историей в классическом значении этого выражения»[960].

Подобную же позицию занимал и Рэдклифф-Браун, однако высказывал ее более сдержанно, относя грандиозные, по его мнению, практические возможности социальной антропологии не к современности, как это делал Малиновский, а к отдаленному будущему. «Сможем ли мы, – писал он в 1923 г., – заглянуть вперед во времена, когда достоверное познание законов социального развития, давая знания о социальных силах – материальных и духовных – и средства их контроля, позволит нам достигнуть практических результатов огромного значения?» И тут же добавлял: «Я верю в это, это должно быть верой (подчеркнуто мной. – А. Н.) со циального антрополога»[961]. Спустя 20 лет Рэдклифф-Браун подтвердил, что «научное понимание природы человеческого общества является признанной задачей социального антрополога в обеспечении управления человечеством (to provide for guidence of mankind)»[962].

Приведенные высказывания – «символ веры» лидеров функционализма, в значительной мере заимствованный из позитивистского фонда идей, основание которому было положено мыслителями эпохи Просвещения. Положения, заключающиеся в этих высказываниях, служили мировоззренческим фундаментом прикладной антропологии, однако как субдисциплина она формировалась не столько в ходе реализации идеалов Просвещения и позитивистской социологии, сколько под воздействием гораздо более прозаических мотивов. Ее «повивальными бабками» стали, во-первых, потребности колониальной практики и, во-вторых, стремление основоположников нового теоретического направления заручиться организационной и финансовой поддержкой влиятельных политических кругов, поддержкой, необходимой для проведения дорогостоящих полевых исследований и для укрепления своих позиций в университетах, где новый подход не всегда доброжелательно встречался консервативной академической элитой, в особенности склонной к эволюционистскому или диффузионистскому видению задач этнологии.

Не случайно самые первые декларации прикладного значения функционализма стали провозглашаться на конференциях, созываемых по инициативе колониальных властей в Южной Африке и Океании. Не случайно и то, что эти декларации, как правило, сопровождались антиэволюционистской и антидиффузионистской критикой. Выступая на конференции Южно-Африканского научного общества в 1923 г. с программным сообщением о новом теоретическом подходе, Рэдклифф-Браун категорически заявил, что деятельность антропологов крайне необходима колониальным чиновникам, миссионерам и всем тем, кто «связан с практическими проблемами приспособления туземной культуры к новым условиям, созданным нашей оккупацией страны»[963]. При этом он подчеркнул, что эволюционистская антропология, так же как и этноистория, совершенно бесполезны в практических делах современных колоний, поскольку заняты «беспочвен ными предположениями» о далеком прошлом и не интересуются функционированием современных институтов коренного населения[964]. В этой связи Рэдклифф-Браун не раз ссылался на этнологический бестселлер той поры – многотомную «Золотую ветвь» Дж. Фрэзера. «Один чиновник колониального суда, – рассказывал Рэдклифф-Браун, – пожаловался мне, что хотя и прочитал «Золотую ветвь» всю целиком, но не может сказать, что она оказала какую-либо практическую помощь в ведении судебных дел, связанных с обычаями туземных племен»[965].

С аналогичным докладом Рэдклифф-Браун выступил несколько лет спустя, в 1929 г., оперируя уже фактами, характеризующими колониальную ситуацию в Океании. Весьма показательна тема этого доклада – «Историческая и функциональная интерпретация культуры в отношении к применению антропологии в контроле туземных народов»[966]. Первый номер основанного Рэдклифф-Брауном в 1930 г. журнала «Океания» открывала его статья, содержащая основные программные установки нового печатного органа. «Генеральная политика “Океании”, – писал в этой статье ученый, – выражается в том, что антропология больше не рассматривается только как академическая дисциплина, имеющая чисто теоретический интерес, она может и должна быть преобразована в науку, обладающую непосредственной практической ценностью, особенно в управлении и обучении туземных народов… удовлетворительный контроль в управлении и обучении так называемых отсталых народов требует полного понимания их культуры…»[967].

Подобные же взгляды демонстрировал и Малиновский. В своей монографии «Преступление и обычай в обществе дикарей», вышедшей в 1926 г., он подчеркивал необходимость для колониальных чиновников детально знать нормы обычного права. Знание это, уверял он, может быть получено только с помощью тщательных полевых антропологических исследований[968]. При этом Малиновский весьма презрительно отзывался о суждениях антропологов-эволюционистов (Г. Мейна, У. Риверса, Л. Г. Моргана) о первобытном обычном праве, суждениях, основанных на превратном кабинетном толковании случайных и неверно понятых фактов[969]. С развернутой декларацией практической полезности социальной антропологии Малиновский выступил в 1934 г. в Кейптауне на конференции по «туземному» образованию. В своем выступлении он указал на главные, с его точки зрения, проблемы прикладной антропологии, среди которых особое внимание уделил «принципам практических советов, основанных на силе научного предвидения, которые каждая подлинная наука призвана давать практикам»[970].

Категоричность рассмотренных деклараций может создать впечатление, что лидеры функционализма стремились полностью растворить социальную антропологию в колониальной практике, подчинить научную деятельность задачам совершенствования методов колониального управления. Такое впечатление кажется тем более правомерным оттого, что Малиновский и Рэдклифф-Браун сами отчасти стремились его создать, ведь одной из основных целей, которые они ставили, делая подобные заявления, было привлечь внимание могущественных кругов колониального департамента и связанных с колониями предпринимателей к своей науке и к идеям ее реформирования. Эти попытки не пропали даром. Новое направление получило весомую поддержку. Если же внимательнее проанализировать отношение Малиновского и Рэдклифф-Брауна к прикладным задачам своей науки, то оно окажется более сложным, чем это видно по их заявлениям, рассчитанным на определенных слушателей.

Прежде всего, необходимо обратить внимание на их представления о соотношении теоретической и прикладной антропологии. Анализ этих представлений позволяет выделить как минимум два толкования понятия «прикладная антропология». Первое, назовем его условно расширительным, связано с противопоставлением общетеоретического уровня функционализма, представляющего собой систему десубстанциональных, абстрактных, эвристических положений, с одной стороны, любым конкретным, содержательным выводам, вытекающим из анализа фактов, – с другой. Причем в данном толковании понятия «прикладная антропология» содержатся и чисто академические исследования, и попытки решения практических задач колониальной практики. Малиновский так объяснял соотношение этих двух уровней: «Убедительность функционального подхода (имеются в виду его общетеоретические принципы. – А. Н.) заключается в том, что он не претендует на точное предсказание способа решения той или иной проблемы, стоящей перед культурой. Он лишь указывает, что эта проблема универсальна и неизбежна»[971]. Гораздо более четкое определение расширительного значения понятия прикладной науки дал Рэдклифф-Браун. Он писал: «Существуют две стороны науки и деятельности ученых. С одной стороны, существует задача создания общей теории определенного класса явлений… Это теоретическая наука. С другой стороны, существует задача приложения какого-либо установленного теоретического знания в объяснении и понимании частного явления – это так называемая “прикладная наука”»[972].

Наряду с подобным толкованием смысла прикладной науки в трудах Малиновского и Рэдклифф-Брауна явственно прослеживается и более узкое толкование, связанное с решением проблем колониальной практики. В этом значении прикладная антропология противопоставлена так называемой «чистой» (pure), академической социальной антропологии.

«Чистую науку» Рэдклифф-Браун определял как «деятельность ученых, занятых поиском знаний ради них самих и часто независимо от каких бы то ни было практических результатов, которые могут вытекать из их исследований»[973]. Социальной антропологии в этом смысле он противопоставлял «прикладную», или «административную» антропологию. Работа так называемых «правительственных антропологов» (government anthropologiests) в управленческом аппарате британских колоний, преподавание на курсах подготовки колониальных чиновников – вот что, по его мнению, составляло содержание «административной антропологии»[974]. Задачи ученого-антрополога, работающего в прикладной сфере, по Рэдклифф-Брауну, не предполагали непосредственного участия в практическом решении вопросов колониальной политики, его делом было «изучать жизнь и обычаи туземцев и искать их объяснение в терминах общих законов»[975]. Полученные знания антрополог-прикладник мог довести до практических деятелей либо в виде инструктивных лекций, либо с помощью информационных сводок, написанных по заказу колониальных властей. Рэдклифф-Браун, впрочем, очень настороженно (особенно в последние полтора десятилетия своей жизни) относился к сотрудничеству ан тропологов с колониальными властями и не раз высказывал опасения, что слишком тесное сотрудничество с ними может повредить престижу теоретической науки[976]. Надо признать, что эти опасения и суждения о желательности соблюдать политическую нейтральность науки не стоит воспринимать как проявления антиколониальных убеждений. Скорее всего, подобные заявления были продиктованы трезвым осознанием реальных возможностей горстки антропологов, которые попросту были не в силах средствами своей науки существенно влиять на политику. Отказ самого Рэдклифф-Брауна от непосредственного участия в решении колониальных проблем – это результат логического расчета, который, на мой взгляд, основывался на принципах науковедения, воспринятых антропологом еще на лекциях А. Н. Уайтхеда в Кембриджском университете. «Подойти вплотную к истинной теории и найти точный способ ее практического приложения, – учил Уайтхед, – это два совершенно разных дела…»[977].

Позиция Малиновского в вопросе о взаимоотношениях между антропологией и колониальной практикой была гораздо более запутанной и противоречивой. Порой он прямо говорил о несовпадении целей науки и колониальной практики, а иногда был склонен их смешивать. В своей статье «Практическая антропология», вышедшей в 1929 г., Малиновский высказал следующую точку зрения: чем более научна по своему содержанию рекомендация, даваемая антропологом практику, тем менее она будет пригодна для реализации[978]. Смысл статьи сводился к тому, что в прикладной антропологии ни научный, ни практический аспекты не должны преобладать, идеальной фигурой в ней является человек, имеющий в равной степени теоретические знания и навыки административной работы в колониях[979]. Трудно удержаться, чтобы, вспомнив известное изречение Скалозуба из грибоедовского «Горе от ума», не представить эту «идеальную фигуру» в виде Вольтера, облеченного в фельдфебельский мундир. В другой своей работе Малиновский задает вопрос: «Можем ли мы, зная, что историк будущего все то, что мы сейчас называем “распространением западной цивилизации”, “передачей туземцам благ нашей культуры”, “бременем белого человека”, назовет уничтожением целых народов, сверхжестокими формами рабства, расизмом, – зная все это, смешивать науку и политику?» И тут же отвечает: «Конечно, да! Потому что знание дает возможность предвидеть, а предвидение означает власть…»[980]. Иными словами, ученый, исходя из убеждения в справедливости положений просветительской и позитивистской риторик, считал свою науку силой, способной оказывать непосредственное воздействие на политику.

Рассмотренные суждения при всей их противоречивости позволяют утверждать, что прикладная антропология с самого начала представлялась лидерам функционализма особой сферой сотрудничества с колониальной администрацией, со своей спецификой, отличающей эту область науки от общетеоретических и конкретно-научных исследований, проводимых в рамках традиционной академической проблематики. Разумеется, грань между этими сферами и в сознании британских ученых, и в действительности всегда была не очень четкой.

Прикладная антропология сложилась в Великобритании межвоенного периода как три основных вида деятельности: 1) обучение колониальных чиновников на специальных курсах, 2) служба в административном аппарате колоний на должности правительственного антрополога, 3) участие антропологов в специальных исследованиях, организованных по заказу колониальных властей и нацеленных на получение интересующих их информации и рекомендаций. Личное участие Малиновского и Рэдклифф-Брауна в этих делах было, в общем-то, незначительным. В 20 – 30-х годах они наряду с другими преподавали на краткосрочных курсах для колониальных чиновников при Оксфордском, Кембриджском, Лондонском, Кейптаунском и Сиднейском университетах, где до Второй мировой войны прошли обучение лишь несколько десятков человек. Непосредственно в административный аппарат колоний лидеры функционализма никогда не входили, не вели они и специальных исследований по заказу колониальных властей. Тем не менее и Малиновский, и Рэдклифф-Браун с полным правом могут считаться основателями британской прикладной антропологии, так как они не только утвердили статус этой субдисциплины в научных и правительственных кругах, определили ее основные параметры и задачи, но, главное, именно они воспитали группу молодых исследователей, с самого начала своей карьеры включивших в программу деятельности прикладные проблемы.

Этой группе функционалистов второго поколения и суждено было взяться за реализацию общих установок своих учителей. По их практическому вкладу в прикладную антропологию только и можно судить об этой субдисциплине. Заявления же их учителей были лишь обещаниями, «подписанием векселей» под будущие ассигнования на научно-исследовательские работы в колониях. Прикладными исследованиями в той или иной мере занимались почти все ученики и последователи Малиновского и Рэдклифф-Брауна. Однако характер деятельности в этом направлении определялся не только установками последних, но и изменяющейся ситуацией в британской колониальной политике 20 – 30-х годов ХХ в. Официальный курс на повсеместное введение так называемого «косвенного управления» (indirect rule), главным образом в африканских колониях Великобритании, проблемы и трудности, возникавшие при этом, – вот что определило содержание и характер прикладной антропологии. Специфическая связь науки с этим направлением колониальной политики надолго стала своеобразным штампом в сознании антропологов мира, именно это стало считаться прикладной антропологией, хотя антропологические знания нередко и гораздо более эффективно применялись в других сферах общественной жизни.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.