ЛИТЕРАТУРА, ПРЕСЛЕДОВАВШАЯСЯ ПО РЕЛИГИОЗНЫМ МОТИВАМ

ЛИТЕРАТУРА, ПРЕСЛЕДОВАВШАЯСЯ ПО РЕЛИГИОЗНЫМ МОТИВАМ

В 1989 году указ, вышедший в Тегеране, стал отвратительным напоминанием о религиозной цензуре. Многие увидели в нем призрак далекого прошлого — инквизиции и сожжения еретиков. Смертный приговор, вынесенный аятоллой Хомейни писателю Салману Рушди, и повсеместное запрещение романа Рушди «Сатанинские стихи» за богохульство — потрясающий пример феномена, старого, как мир и, в то же время — в связи с всплеском религиозного фундаментализма в настоящее время, — нового, как заголовки свежих газет.

Цензура существовала и существует в любом обществе для защиты господствующей морали и общественного порядка. Истоки книжной цензуры в западной культуре восходят к эпохе раннего христианства, когда церковь начала преследовать альтернативные взгляды как еретические. Во II веке церковный собор в Эфесе сжег языческие книги и запретил «Acta Pauli», историю святого Павла, а в V веке римский папа впервые выпустил список запрещенных книг.

Поток неавторизованных переводов Библии и религиозных трактатов, хлынувший после изобретения в 1450 году печатного станка в Европу, а также вспышка религиозного разномыслия во время протестантской Реформации побудили церковь расширить свои цензурные функции. В 1559 году папа Павел IV опубликовал первый «Index Librorum Prohibitorum» («Индекс запрещенных книг»). «Индекс», который иногда называли «Римским индексом», проводила в жизнь инквизиция. Его ограничения должны были соблюдать все католики, иначе говоря, большая часть населения континентальной Европы, — за этим следили государственные власти. В то же время аналогичные «Индексы» составлялись теологическими факультетами в Париже и в Лувене, а также испанской инквизицией.

Так как церковь начала отделяться от государства в Европе XVI века, монархии стали учреждать собственные механизмы религиозной и политической цензуры в дополнение или взамен церковной. В тех регионах, где протестанты имели политическую власть, они стали запрещать произведения католиков и инакомыслящих.

Религиозная ортодоксия и политика издавна тесно связаны. Зачастую быть еретиком означало быть изменником, объектом наказания светских властей. А манипуляция религиозными чувствами во имя политических целей имеет долгую отвратительную историю, зафиксированные события которой открываются судом над Сократом в 399 году до нашей эры.

По мере того, как Европа становилась все более разделенной политически, а средства коммуникации совершенствовались, государственной цензуры стало недостаточно для контроля над распространением запрещенных книг. К XVIII веку распространение подпольного книгоиздания настолько расширилось, что, по словам французского книжного цензора Мальзерба, «человек, никогда не читавший других книг, кроме тех, которые появились при непременном участии властей, в полном соответствии с законом, отстал бы от своих современников почти на целое столетие».

Религиозную книжную цензуру невозможно рассматривать без отсылок к «Индексу запрещенных книг», который характеризуется как наиболее успешный и, без сомнения, наиболее живучий механизм цензуры нового времени. Однако, когда в 1966 году Ватикан в конце концов упразднил его после четырех веков существования, он уже был неэффективен. Церковь задолго до того потеряла возможность проводить его в жизнь, и список общепризнанно считался анахронизмом.

В сорок втором по счету и последнем «Индексе», который вышел в 1948 году и переиздавался до 1966 года, из 4126 книг, по-прежнему запрещенных для католиков, 1331 относилось к XVII и веку и ранее, 1186 к XVIII веку, 1354 к XIX веку и 255 — к XX веку. Многие из них были непонятными теологическими трудами или сочинениями, вызвавшими полемику в свое время, но на века забытыми. Была здесь и классика литературы и философии, представленная десятками авторов, олицетворяющих западную мысль, среди них: Бентам, Бергсон, Вольтер, Гиббон, Гоббс, Декарт, Дефо, Дидро, Золя, Кант, Локк, Монтескье, Монтень, Паскаль, Руссо, Санд, Спиноза, Стендаль, Флобер и Юм. После отмены «Индекса» цензура католической церкви не столько запрещала книги, сколько наказывала инакомыслящих католических теологов и призывала отдельных авторов-католиков следовать ортодоксальному канону.

Несмотря на то, что Первая поправка не позволяет государственным властям прибегать к практике религиозной цензуры в США, одиночки-традиционалисты и организации религиозных консерваторов успешно оказывают давление и добиваются изъятия книг (на их взгляд антихристианских) из публичных и школьных библиотек и учебных планов. Чаще всего внимание привлекают явная безнравственность, непристойный язык, обращение к сексуальности, а не религиозное содержание как таковое. Их мишенью стали учебники, которые рассматривают эволюцию без описания альтернативной теории «креационизма», книги, пропагандирующие религию «светского гуманизма», и — это набирающая силу тенденция — материалы, посвященные восточным религиям, идеям «нью-эйдж», колдовству и оккультизму.

Хотя «Сатанинские стихи» Рушди — наиболее известный случай книжной цензуры XX века, он не уникален. В исламских странах писатели сталкиваются с нарастающей угрозой своей свободе самовыражения и безопасности как со стороны властей, которые запрещают или преследуют тех, чьи произведения оскорбительны для исламских религиозных авторитетов, так и со стороны группировок воинствующих исламистов.

Египетский интеллектуал Фараг Фауда и алжирский романист и журналист Тахар Джаут, предмет восхищения алжирских интеллектуалов, были убиты в 1990-х годах фундаменталистскими террористами. В 1994 году было совершено нападение на лауреата Нобелевской премии, египтянина Нагиба Махфуза, он был серьезно ранен. Другие писатели, например бангладешская писательница Таслима Насрин, бежали из страны из-за угрозы жизни, или, как египетский романист Алаа Хамед, были заключены в тюрьму за богохульство. Произведения феминисток, таких, как Таслима Насрин, египтянка Наваль эль-Саадави и марокканка Фатима Мернисси, которые протестуют против интерпретации исламских догматов, заключающих женщину в узкие рамки, особенно раздражают и власти, и исламских фундаменталистов.

Книги, которые обсуждаются в этом разделе, представляют собой выборку из тысяч сочинений, ставших мишенями религиозной цензуры за прошедшие века. Среди них тексты великих мировых религий, романы и классические философские и научные труды, олицетворяющие интеллектуальное наследие западной цивилизации. Среди них также современные произведения, которые вызвали раздражение религиозных авторитетов, государственной власти, христианских и исламских фундаменталистов. Некоторые статьи, например, об «Оливере Твисте» Диккенса, описывают попытки запретить книгу в США, которые не увенчались успехом, но которые тем не менее заслуживают внимания, поскольку содержат обвинения в суде.

Многие из этих книг были заклеймены обвинением в ереси. Ересью назывались мнения или доктрины, которые расходятся с ортодоксальным религиозным учением, или, как писал историк религий Дэвид Кристи-Мюррей, «мнение, поддерживаемое меньшинством, которое большинство сочло неприемлемым и достаточно убедительным, чтобы его наказать». Других обвиняли в богохульстве, нечестивом или непочтительном разглагольствовании о священном. Всех их запрещали, потому что они казались опасными — для традиции, для веры и нравственности или для общественного и политического порядка.

История цензуры — это история жестокости, потерянных жизней и средств к существованию, загубленных талантов и гениев; история незавершенных, утаенных, утерянных или уничтоженных произведений. История и настоящее литературы затемнены безмолвием, — писал Тилли Олсен. Это также история бунта, сопротивления перед лицом смерти и стойкости — против притеснения, неодобрения и презрения. Кроме того, обзор запрещенных книг в этом разделе бьет по тщетности религиозной цензуры. Как писал историк Леонард В. Леви, вердикты, выносимые временем, сводят на нет приговоры и изменяют восприимчивость. Воззрения бунтовщиков становятся общепризнанными, а революционные идеи перестают шокировать. За века существования цензура произвела множество бестселлеров, ибо, как сказал Монтень, «запретить нам что-либо значит придать ему в наших глазах заманчивость». Как вода, которая медленно просачивается сквозь плотину, чтобы стать упорной струйкой или потоком, слова и идеи неумолимо высвобождаются из тисков цензуры.

«Книгу невозможно убить, — отозвалась марокканская писательница Надя Тажи о запрещении Рушди, — она живет и умирает самостоятельно. Однажды «вазы» «разбились», осколки жизни усеяли весь мир; голоса убегают и следуют своими опасными путями; и повсюду схватки, перемены и торжество духа».

Маргарет Балд