Ох уж этот опиум для народа!

Ох уж этот опиум для народа!

Неужели это всё? А разве религия не оказывает влияния на национальный характер? Христианство проникало в Англию в последние годы Римской империи, но уже при Вильгельме Завоевателе появились тенденции к подчинению Церкви английской короне. Эту революцию в период Реформации в 1533 году совершил специалист по отрубанию голов у своих обольстительных любовниц и жен король Генрих VIII, который попросту послал подальше Папу Римского, назначил себя главою Церкви, стал преследовать верных Риму католиков, «чистить» и закрывать монастыри. Это не мешало энергичному Генриху ненавидеть всей душой Лютера и еще суровее, чем католиков, карать протестантов всех мастей (другие короли с не меньшей рьяностью казнили потом пуритан).

Англиканская Церковь, сохранив некоторые элементы католицизма, вобрала в себя кое-что из протестантских учений и постепенно отказалась от разных ритуалов вроде исповеди, соблюдения поста и прочих атрибутов католической религии. Она изрядное время прошагала рука об руку с королевской властью, опиравшейся на парламент и другие демократические институты, и влияла на характер англичан в сторону больших свободы, терпимости, законопослушания. Но главное: Церковь «своя», английская, независимая от Рима; это укрепляло самодостаточность и самоуверенность англичан. Англиканская Церковь охватывает три пятых населения страны, 6 млн. составляют католики, далее идут методисты, баптисты, унитаристы, конгрегационалисты и другие протестанты, около 600 000 составляют мусульмане и 350 000 исповедуют иудейскую религию.

— А ты расскажи, как чуть не стал англиканом! — подзадорил меня Кот.

Было дело. Совсем недавно меня, как доброго самаритянина, пригласили поучаствовать в благотворительной акции по реставрации церкви XII века в деревушке Саррат: вместе с другими авторами написать об этом райском месте «шпионский» рассказик, который будет издан, распродан, и вырученные деньги пойдут на ремонт церковной крыши.

Предложение поразило меня английской предприимчивостью, ничего подобного не приходит в голову нашим реставраторам, которые предпочитают выклянчивать деньги у государства и новых русских. Я написал рассказ и при первой оказии двинулся в Саррат, где был обласкан местной знатью, напоен пивом и сфотографирован в двух живописных деревенских пабах, оставлен на ночь в имении с крокетной площадкой, небольшим бассейном с деревянной крышей, сауной, огородом, скульптурами и цветными фонариками во дворе. Два внушительных сенбернара вырывались на прилегавшие зеленые поля с ухоженными, словно придворные леди, овцами и коровами — сердце плавилось от этих буколических картинок, и который раз я подумал, как одинаковы сельские пейзажи в Англии и России (если жадно не глядеть на дорогу в стороне от веселых подруг).

Утром в воскресенье я, естественно, направился в церковь, на крышу которой потратил пыл художественной части своей богатой души. Прихожане были одеты неформально, но прилично, дырявых джинсов и рубашек с павлинами я не заметил. Священник мило и деловито пожал мне руку, поблагодарил за участие в благотворительной акции и пропустил меня, православного, в англиканские святыни[25]. Все чинно сидели (имелись и специальные подпорки для коленопреклонения — падать на колени прямо на пол леди и джентльмены считают некомфортабельным); при входе каждому вручили томик псалмов, на стене висела большая таблица с указанием очередности их исполнения и соответствующей страницы, священник руководил службой и иногда просил встать. Больше всего меня поразила легкость и непосредственность проповеди. Священник импровизировал: завел речь о недавней грозе, валившей деревья и ломавшей кусты, о том, как он стоял в окне и смотрел на сосну, не сгибавшуюся под ударами ветра. Ее непоколебимая неподвижность наводила на глубокие мысли: таков и должен быть верующий, испытывающий удары судьбы. Священник не потрясал пальцем, не завывал и не призывал, он говорил искренне и, словно конферансье, отпускал милые шутки, вызывавшие добрую реакцию зала. Когда он проходил мимо прихожан, шалуны мальчишки стали дергать его за свисающие кисти пояса (на месте священника я тут же врезал бы им по лбу), но он добродушно потрепал их по головкам и с улыбкой прошел мимо.

В конце службы все встали и стали пожимать друг другу руки со словами «Мир вам!», а после службы, продолжавшейся ровно час, в церковном дворике состоялось чаепитие с кексами, и все оживленно щебетали.

Поразительна раскрепощенность, царящая в англиканской церквушке, где нет гнетущей торжественности католического храма или бесконечных приставаний и нравоучений, которые слишком часто встречаются в православной церкви со стороны некоторых менторов-священников и вездесущих, злых старух-прихожанок.

— Хорош христианин! — заметил Кот. — Тебе не в церковь нужно ходить, а в расстрельные подвалы Лубянки. Бедные, несчастные старушки его, видите ли, раздражают! Отвалил бы им не одну копейку, а один доллар — и они бы тоже стали добренькими…

Многие в Англии считают, что Бог был англичанином. Существует даже легенда, как Иисус еще мальчиком посетил Англию, а потом один из святых, вызволявший у Понтия Пилата тело Христа, привез туда кусочки его тернового венца. В 1559 году епископ Лондонский провозгласил, что Бог — англичанин, и призвал соотечественников семь раз в день благодарить Бога, что они родились англичанами, а не итальянцами, французами или немцами.

Триумф протестантизма в Англии был национальным триумфом, отождествление Реформации с «английскостью» еще больше усилило сплочение нации, влило новые соки в патриотизм.

В XIX веке с ростом английского могущества распространилось мнение, что англичане — это избранная нация, как древние иудеи. Эммануэл Сведенборг, учеником которого считал себя великий художник и поэт Уильям Блейк, утверждал, что, благодаря своему гению, англичане имеют собственное Небо, куда отбывают после смерти. «Железный герцог» Веллингтон, разгромив Наполеона при Ватерлоо, заявил: «Нас благословила рука Божья!»

Миссионерская деятельность в колониях расцвела в XIX веке и далеко не всех приводила в восхищение. «Англиканские священники и епископы горды и богаты, они живут в процветающих приходах, из их совершенно не потревоженной совести сочится жир… Это религия богатых, они этого не скрывают… путешествуют по всему миру, проникают в черную Африку ради приобщения к своей вере одного дикаря, забыв о миллионах дикарей в Лондоне, которым нечем платить». Это из «Зимних заметок о летних впечатлениях» возмущенного Федора Михайловича.

Конечно, в нынешние времена роль Церкви серьезно упала, но для среднего неискушенного англичанина она все же является важным моральным авторитетом, англиканскую Церковь, помимо всего прочего, ценят за прагматизм, комфортность и ненавязчивость. Англичане посещают церковь по желанию (или вообще не посещают), обычны суровый аскетизм церковного интерьера и минимум обрядов, никто не верит, как в России и некоторых других странах, что Церковь создана для защиты угнетенных и бедных. Даже во времена визита в Лондон Достоевского посещаемость церкви в Восточном и Южном Лондоне, где жили малоимущие, была самой низкой по стране.

Тем не менее ежедневно до 2.30 после полудня в Вестминстерском дворце появляется процессия, и полицейские с криками «Посторонним снять шапки!» стаскивают с себя шлемы и обнажают головы. Во главе шагает мужчина в забавных гетрах, за ним отставной генерал с золотой булавой, затем спикер палаты общин в черно-золотом одеянии, и всю процессию завершает не кто-нибудь, а священник спикера.

С каждым годом англиканская Церковь дает всё больше послаблений для верующих, хотя это далеко не всех устраивает.

— Да, распустились они все! — заметил Кот. — Пошли на поводу у разных хиппи. Как тебе понравится дискуссия статьи либерально настроенного епископа Эдинбургского «Прелюбодеяние может не быть аморальным»? Одно название чего стоит! Но нашлись высоко моральные священники и ответили этому развратнику: «Епископ Эдинбургский одобрил бы поведение молодых людей в моем приходе. Каждый уик-энд они прелюбодействуют у церкви, а иногда даже на ее крыше. Вызывает умиление мысль о том, что мы должны занимать более терпимую позицию. Единственный недостаток этой идеи состоит в том, что она неприемлема для жильцов в прилегающих домах. Их не радует, что в этот уик-энд мальцы сожгли сарай, где хранились палатки; нашему уборщику не очень по душе убирать навалы пустых пивных бутылок, картонок, остатков пищи и презервативов». Однако, как пишет епископ, «многие молодые люди занимаются сексом, когда хотят, словно пьют кофе или съедают гамбургер». Представляю, если бы ты занимался этим в моем доме (Кот, естественно, считал себя хозяином моей квартиры), да я выпер бы тебя под задницу лапой!

А сколько еще на свете существует факторов, формирующих национальный характер! Звезды, которые вечно презрительно смотрят на нас с небес, кусты роз у окна, Би-би-си, музыканты из Армии спасения, играющие около входа в универмаги Селфриджиз? Если один человек каждое утро ест овсянку, а другой жареную яичницу с беконом, то и характеры их будут отличны друг от друга.

А возможно ли сложить все это в один национальный характер?

Джон Бойтон Пристли в своих великолепных книгах об англичанах уходит в бездны пленительной мистики, которую невозможно ни доказать, ни опровергнуть: доминанта, определяющая национальный характер, — это неясная граница между рациональным и иррациональным, то есть, если угодно, между умом и сердцем. Это выражается в том, что англичане больше полагаются на инстинкт и на интуицию, чем другие европейцы. Так ли это? Ведь мы склонны видеть в англичанах холодный расчет, здравый смысл, всё что угодно, но только не движения души. Сходную мысль ранее развивал американец Сантаяна, утверждая, что англичанина определяет «внутренняя атмосфера», своего рода погода внутри его души, которая даёт моральные оценки происходящему вокруг. Сила английского характера в иррациональности, и тут бессильна логика и скучная инвентаризация факторов или особенностей.

Грешить бесстыдно, беспробудно…

Данный текст является ознакомительным фрагментом.