Глава 7. “Наследника нам не оставит он”
Глава 7. “Наследника нам не оставит он”
Очень странно в монологе Сальери, где он оправдывает необходимость уничтожения Моцарта, звучит мысль, выделенная в название этой главы. Почему одной из причин убийства является невозможность продолжать развитие музыки на уровне Моцарта? Почему Сальери опасается, что искусство “падет опять как он исчезнет”?
Почему, согласно Сальери, Моцарт должен уйти “чем скорей, тем лучше”? Ведь искусство после Моцарта “падет” независимо от того, будет ли Моцарт жить долго или, благодаря “деятельности” Сальери, умрет молодым?
Нет, согласно Сальери, Моцарт должен умереть “чем скорей, тем лучше”, чтобы не достигнуть такой высоты, после которой само занятие сочинением музыки на Земле станет бессмыслицей.
“Что пользы, если Моцарт будет жив
И новой высоты еще достигнет?”
Самое парадоксальное, что в этом сальериевском утверждении есть глубоко творческая логика.
А. С. Пушкин и здесь – на невероятной высоте прорицания и мышления. Ибо в истории человечества был эпизод, когда один гений, живя в два раза дольше Моцарта, поднял музыку на такую недосягаемую высоту, что этому виду искусства грозила катастрофа. Поскольку продолжать после него было некуда и некому.
И пришлось приложить немало усилий, чтобы этой катастрофы избежать. Пришлось сделать так, чтобы этого гения попросту забыли.
Причем забыли надолго, на сто лет. И музыка стала развиваться без учета его существования. И только когда утвердились новые стили, новые принципы композиции, его искусство вернулось на планету из забытья. Она ошарашила, потрясла, но не разрушила, а лишь обогатила существовавшие к тому времени на нашей планете музыкальные стили.
Речь идет об Иоганне Себастьяне Бахе.
В истории музыки однажды действительно произошла одна очень мистическая история: больше трехсот лет назад появился гений, который не только опередил все развитие музыки на тысячи (!!!) лет, можно сказать, что он ухитрился опередить развитие человеческой мысли далеко за пределами музыки.
То есть независимо от того, в каких бы сферах культуры или науки эта мысль не развивалась.
Тем, кто очень глубоко (насколько это возможно) чувствует и знает музыку Баха, порой вообще приходят в голову мысли, которые не знающим или не чувствующим его музыку могут показаться абсурдными или в лучшем случае непонятными.
Например, мысль о том, что Бах – человек Будущего. И он на несколько тысячелетий раньше времени показал нам необъятные возможности человеческого мозга и объемы его деятельности в далеком будущем.
Или мысль о том, что Бах задолго до Эйнштейна, на глубоко интуитивном уровне, осознал в своей музыке теорию относительности.
Или что музыка Баха приоткрывает тайну и природу существования Бога куда сильнее, чем это могут сделать все богословы вместе взятые.
Что философия Баха, проявившаяся или зашифрованная им в его музыке, превосходит по глубине постижения все философские постулаты.
Или даже вообще, что музыка Баха – единственное подлинное доказательство существования Бога. Или что вся история цивилизации – это только предикт к существованию Баха,
после него же история музыки, как и вообще история человечества, пошла по наклонной или кривой.
Все это звучит как бы нелепо для кого угодно,
но не для глубоких знатоков и ценителей Баха.
Ибо его музыка, действительно, открывает такие глубины бытия и поднимает такие пласты знаний и чувствований, после которых очень трудно воспринимать иные формы мышления, музыки, философии, литературы.
Тот, кто намерен просто посмеяться над всеми этими высказываниями, попробуйте вместо этого проникнуть во Вселенскую ауру баховской музыки, и если вам это удастся, может случиться, что вам будет совсем не до смеха.
А если изучить биографию и к тому же генеалогию Баха, то можно, по крайней мере, говорить об уникальном генетическом эксперименте, результат которого – Иоганн Себастьян Бах.
Задолго до Баха жил в Германии булочник по имени Вейт Бах. Он был к тому же городским трубачом. Есть отзывы, что очень хорошим.
И этот трубач женился на дочери музыкантов. Своих детей он, разумеется, учил музыке.
Дети вырастали, становились музыкантами и женились на дочерях музыкантов, которые рождали детей, уже, безусловно, музыкальных.
Этих детей, естественно, тоже учили музыке, а вырастая, молодые музыканты, конечно же, женились на дочерях музыкантов.
И так – много поколений подряд.
Наконец, гигантское накопление музыкальной энергии преображается в подарок всей планете, имя которому Иоганн Себастьян Бах.
У Баха было две жены (первая рано умерла), обе подлинно музыкальные, бесконечно любившие музыку. Они в разные годы родили Баху двадцать детей. Но поскольку детская смертность тогда была очень высока, то детей осталось только тринадцать.
Пятеро стали выдающимися композиторами.
Конечно, уже не уровня отца, ибо этого уровня достичь невозможно и сегодня.
Иоганн Себастьян сам учил своих детей. И ему, как видим, удалось добиться желаемого.
Вклад детей Баха в музыкальную культуру необычайно велик. Но в жизни Баха-отца произошла одна странность. Мы часто слишком легко, не углубляясь, говорим об этом.
ИМЯ И МУЗЫКА ИОГАННА СЕБАСТЬЯНА БАХА
ПОСЛЕ ЕГО СМЕРТИ БЫЛИ ЗАБЫТЫ.
И это забытье продолжалось сто лет.
Возникает естественный вопрос – ПОЧЕМУ?
Как такое могло случится?
Ведь воспитанные на его музыке, его примером, его уроками выдающиеся композиторы – сыновья Баха продолжали жить после отца.
Более того, они добились ведущего положения в различных княжествах Германии, стали законодателями музыкальных вкусов последующей за отцом эпохи.
И что, разве сыновья Баха не сделали все возможное, чтобы гениальная музыка их отца исполнялась, слушалась, и, вообще, заняла подобающее ей место в музыкальной культуре Европы?
Не только ничего не сделали, а наоборот. То есть сделали все, чтобы музыка отца была забыта, причем забыта основательно.
Папа был объявлен “скучным, несовременным, хорошим органистом, но не заслуживающим особого внимания композитором”.
И оттого что подобное говорилось детьми Баха, его лучшими учениками, занявшими почетные места на европейском музыкальном Олимпе, эффект был именно таким, которого можно было исторически ожидать. Им, детям, удалось-таки “выбросить” папу и его музыку из истории музыкальной культуры своего времени. Великим представителем музыкальной культуры времени Баха остался Георг Филипп Телеманн. Бах же был представлен как выдающийся органист, но не очень значительный сочинитель скучноватой и чрезмерно рассудительной церковной музыки времен Телеманна.
Общественной значимости после смерти ее создателя музыка Баха-отца не обрела, но все же стала предметом изучения некоторых музыкальных исследователей послебаховского времени.
Судя по всему, некоторые более глубокие исследователи, знакомясь с музыкой И. С. Баха испытали потрясение, но оставили его при себе.
Не желали быть белыми воронами среди общепринятого тогда цвета нормальных черных птиц. И конечно же, возникает вопрос (думаю, вопрос этот уже висит на кончике языка у читателя):
ДА КАК ТАКОЕ МОГЛО СЛУЧИТЬСЯ?
Эти сыновья Баха с ума сошли что ли?
А может быть, они просто негодяи?
А быть может, или даже скорее всего бездари, так и не понявшие, кем был их отец?
А может, завистники, как Сальери?
Нет, не завистники, и не бездари. Не сошли с ума. Они поняли что-то очень важное в этой жизни. То, что понял пушкинский Сальери. Именно его мысль, мысль, высказанная Сальери в “Маленькой трагедии”, может объяснить нам поведение сыновей Себастьяна Баха после смерти отца.
Помните? Главной причиной в необходимости уничтожить Моцарта Сальери называет невозможность продолжить его традицию, ибо для этого нужно, чтобы родился еще один Моцарт.
“Наследника нам не оставит он”.
Дети И. С. Баха были талантливы. Очень талантливы. (Да просто достаточно послушать их выдающуюся музыку.) Они были настолько талантливы и так глубоко понимали музыку отца, что осознали одну вещь, поняли именно то, чего так опасался А. Сальери в отношении Моцарта.
И. С. Бах не оставил наследника.
Ни один из его выдающихся сыновей не является в этом смысле наследником, ибо не в состоянии продолжать традиции отца.
И не только сыновья.
Никто не может, и никогда не сможет.
Уже через много лет после Баха другой, пожалуй, единственный в истории музыки гений, который приближается к нему по грандиозности (пожалуй, даже и равный ему) Людвиг Ван Бетховен, познакомившись (только для себя) и осознав баховскую музыку, произнесет самое глубокое из всего, что сказано о Бахе:
“Не ручьем, а океаном должен он зваться!”
(игра слов: Бах по-немецки – ручей).
Из океана ничего не вытекает, в него все впадает, океан –могучая законченная структура.
Именно это поняли и сыновья Баха.
Они осознали, что в эту сторону продолжения и пути нет. И я прекрасно понимаю, что у Бетховена не было возможности познакомиться со всей музыкой Баха (вся музыка не найдена и сейчас).
Иначе Бетховен мог бы сказать, что Бах – и Ручей, и Океан.
Знакомство с музыкой Баха вырвало целый год из жизни Моцарта. Он, Моцарт, написал за этот год немало бездарной (!!!) музыки, пытаясь подражать великому Себастьяну. (Здесь я испугался слова “бездарный”, оно с трудом воспринимается рядом с абсолютным символом гениальности – именем Моцарта. Скажем” лучше: неинтересной музыки.)
Ибо Моцарт с его невиданной гениальностью должен был испытать потрясение, когда он играл для себя баховскую музыку.
Тогда-то ему и показалось, что он может продолжать сочинять как баховский наследник.
Но, увы!!!
Роберт Шуман, познакомившись с музыкой Баха, сказал: “Все мы – пигмеи перед ним”. И, как это сейчас странно не прозвучит, выходит, что
дети И. С. Баха были реально озабочены той же проблемой, которую высказал пушкинский Сальери.
Получается, что и это высказывание Сальери – не просто злоба завистника, а интереснейшая и серьезная проблема.
Вот сыновья Баха и сделали свое благое дело для человечества.
Для того чтобы начать новую волну музыкального развития, необходимо было сделать вид, что папы как бы не существовало.
Только в этом случае и появилась возможность пойти по другой дорожке, исследовать иные музыкальные пути.
И только через несколько поколений, пройдя по прекрасным дорогам венских классиков, познав сказочные сады романтиков, мир узнал о Бахе, музыка которого обрушилась на человечество во всем своем величии. Но она уже не смогла ничему и никому помешать.
И вот результат:
через много лет после смерти И. С. Баха на концерте, в котором звучала музыка любимого сына Баха Иоганна Христиана, в числе прочих слушателей сидел крохотный мальчишка. Потрясенный музыкой до глубины души он звонким голосом закричал: “Вот именно так надо писать музыку!”
Этим восторженным малышом был
Вольфганг Амадеус Моцарт.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.