Глава 3. Закрытая грудь

Глава 3. Закрытая грудь

Однажды несколько юношей («братьев»), длинноволосых и бородатых, обрабатывали поле, рядом с ними трудились несколько молодых девушек («сестер»). Одна из них, в свободном платье с низким вырезом, наклонилась и позволила одному юноше случайно увидеть свою грудь. Позже в тот же день этот юноша пожаловался пастору на сестру, будто она уличила его в плотских желаниях… Вечером сестры собрались на особую встречу и старшие из них объяснили, что женщинам заповедано было одеваться так, дабы не открывать ни один волнующий изгиб их тела.

«Люди Иисуса»[6]

Поверьте, это не внезапный скачок в мрачное средневековье с помощью машины времени, а вполне вероятный эпизод из жизни коммуны «Иисусовы безумцы», существующей сейчас в Соединенных Штатах, невзирая на полет человека на Луну, Чарльза Дарвина и Галилея. Это, кстати, не единственный прецедент. В 1920-х годах все наше общество прошло через попытки запрета женской груди, ликвидации ее образа из культурного контекста вообще; хуже этого несчастным женщинам приходилось действительно только в средневековье.

С психологической точки зрения, корни такой фобии выявить довольно легко. «Анальный тип человека» у Фрейда (соотносимый с понятием «авторитарной личности» в социо-психологии Эриха Фромма) отражен в укоренившемся еще с глубокой древности стыде при отправлении естественных нужд. Такое же смущение сопровождает и другие акты телесных проявлений, таких, как сексуальное вожделение, несдерживаемая радость по любому поводу, громкий смех и плач, привычка обниматься (будь то щенки, котята, пухлые детишки или взрослые любовники) и беспричинный гнев. (Эдгар По в рассказе «Бочонок амонтильядо» описал, напротив, гнев как продуманное и холодное средство мщения). Большинство из нас стесняется привычных функций саморегуляции организма, (этого «Призрачного Капитана» Фуллера), особенно выделительных вроде мочеиспускания, мастурбации, видимых признаков беременности и, конечно, кормления грудью. Крайние анальные типы известны своими пищевыми фобиями: они, к примеру, не переносят молоко, пудинг из тапиоки и всегда мнут овощи или что-либо другое, что напоминает им о детстве.

Устойчивость анального компонента нашей культуры демонстрируется постоянными попытками вернуться к пуританским нравам, которые серьезно потеряли в правах за последнее десятилетие. Вполне понятно, что зрелище обнаженных сосков никак не есть результат заката и падения Американской Империи, однако попытки совершенно серьезно восстановить цензуру в недавнем прошлом всегда находили влиятельных сторонников. В январе 1973-го в Сан-Франциско местные умники одержали маленькую победу, суть которой вот в чем: владельца одного топлесс-бара, разместившего огромный баннер с одной звездой, демонстрирующей свои прелести во всей их нескрываемой славе, заставили придать ей более целомудренный вид. Он, недолго думая, выполнил просьбу: наклеил большой белый стикер с надписью ЦЕНЗУРА прямо поверх ее сосков.

Мне иной раз кажется, что открытия Дарвина так же смутно понимаются людьми, как и открытия Эйнштейна. Понятие естественного отбора, допустим, обязательно включает в себя и сексуальный отбор, а это означает, что человечество творит фактически само себя. Большинству это вообще невдомек. Человеческий мужчина имеет самый большой пенис в семействе приматов; его двоюродный кузен, самец гориллы, в этом отношении менее мужествен и явно проигрывает, вопреки распространенным сказкам о похищении женщин крупными самцами обезьян. (Средняя длина «инструмента» в спокойном состоянии у человека около 3,7 дюйма; у гориллы два дюйма, у остальных приматов тоже близка к этому). По мнению христианской науки с ее подходом «ум-над-материей», такой размер органа вовсе не результат мужского пожелания, в то время как нам ясно, что это был свободный выбор первобытного человека и, разумеется, слабого пола, сложившийся в результате долгой эволюции. Мужчины с выдающимся достоинством отбирались самками чаще остальных как лучшие сексуальные партнеры, от которых будет больше детей, а их гены, в отличие от генов «аскетов с куцым мушкетом», были более устойчивы и распространялись быстрее. Тоже самое касается и женской груди, которую благая эволюция превратила из плоской «доски» обезьяньих самок в восхитительные чашеобразные сокровища, что мы все так нежно любим.

Отсюда и вытекает, что тело, которое ханжи презирают и отвергают, есть подлинный продукт наших желаний, нашей сексуальности и нашего выбора за последние несколько миллионов лет. Если бы пуритане опять начали главенствовать в какую-нибудь эпоху, нам следовало бы быть подальше оттуда либо родиться в бетонной капсуле или панцире, чтобы ни одна живая душа ничего не увидела и не почувствовала.

Анальная личность будет объяснять свои предубеждения (которые всегда вызваны страхом — ну вы помните: «мы боимся, потому что боимся, потому что боимся…») сомнительными доводами, будто большая обнаженная грудь «грязна и непристойна». Забавно, но вот тут-то и раскрывается их анальная сущность; грудь нормальной чистоплотной женщины уж конечно не имеет ничего общего с грязью или нечистотами. Скорее, это обусловленные семантические реакции нервной системы самих анальных субъектов, вспоминающей отпечатавшееся отвращение к телесности еще со времен приучения к туалету в далеком детстве. Тут мы можем вывести краткое определение анальной личности, которое в неспециальных терминах будет выглядеть примерно так: «Это личность, которая гипертрофированно воспринимает любые телесные проявления, питая к ним неприязнь типа той, что другие испытывают к испражнениям».

Абсурдность такого взгляда для нас очевидна — абсолютный нонсенс сравнивать теплую, мягкую, восхитительную грудь со смрадной кучкой испражнений. Подобно тому, как рыба не замечает окружающей ее воды, так же и мы считаем анальную личность душевнобольной, ведь это давно уже стало общим местом. Если человек, к примеру, будет хлюпать носом в супе или заявлять, что у него в кладовке прячутся пришельцы с Марса, мы сделаем вывод, что с нервной системой у него неполадки, но если он будет называть приятные и радостные стороны жизни «отталкивающей мерзостью», мы будем думать, что он более духовно развит, чувствовать себя ниже него и притворно с ним соглашаться — до тех пор, разумеется, пока не свалим от него подальше

Эти же правила относятся и к остальным нашим заблуждениям. Человека, буквально воспринимающего библейское выражение «Ворожеи не оставляй в живых» и мечтающего вернуть костры инквизиции на законное место, мы бы сочли сейчас опасным лунатиком. Аналогичным образом, обряды поклонения змеям в штате Джорджия и обеих Каролинах долгие годы наталкивались на сопротивление властей, а одного из участников этих представлений даже отправили в психиатрическую лечебницу, даром что, эти люди опирались в своем змеепоклонстве на строку из Евангелия от Марка (16:17–18): «Уверовавших же будут сопровождать сии знамения: именем Моим будут изгонять бесов; будут говорить новыми языками; будут брать змей; и если что смертоносное выпьют, не повредит им;» (курсив мой). Лет двадцать назад одного канадского миллионера его добрые родственники упекли в психиатрическую больницу, за то всего лишь, что он непосредственно понял фразу «Раздай все, что имеешь, бедным» и начал делиться своим богатством с людьми на улицах. Как бы там ни было, вряд ли кто-нибудь, кроме Мадлен Мюррей О’Хэйр осмелится публично сказать, что другие библейские цитаты с объективной и логической точки зрения еще более безумны, нежели приведенные выше. Это все оттого, что те сдвинутые, которые верят в подобные вещи, составляют сейчас большинство человеческой популяции, а с несогласными поступят так, как уже давно привыкли — изолируют как можно дальше от общества; и именно поэтому, когда Президентский совет по вопросам порнографии заключил, что вред от порнографической литературы ничем не доказан, тогдашний президент Никсон изрек величайшее магическое словечко всех анальных типов, «непристойно», и отменил решение совета, а чуть позже последовал его примеру и Верховный Суд. В 1980-х Рейган, созвавший новую Комиссию, смущался гораздо меньше Никсона и просто-напросто сам полностью сформировал весь ее состав. Вывод ученых мужей был вполне предсказуемым: Порнография — причина насилия, а то, что опубликованные данные противоречили заключению, было, конечно, не существенно.

Вообще, любой, кто использует слово «непристойный», неспособен рационально подойти к свободе и цензуре, также как тот, кто употребляет слово «ниггер», не может спокойно слышать о наделении цветных теми же правами, что имеют другие. Эти эмоциональные слова являются обусловленной семантической реакцией, охватывающей весь организм — передние и нижние отделы мозга (где начинаются эмоциональные процессы), мускулы, гланды, внутренности — и реакция эта слабо подчиняется логике, чей жалкий голос едва достигает переднего мозга. Если бы человечество жило по законам разума, мы бы стали совершенно вменяемы уже тогда, когда Платон открыл диалектику, а Аристотель раскрыл последовательность логического суждения. Сейчас мы только начинаем избавляться от фобий и различных предрассудков, которые скрывают от нас подлинную реальность, проецируя предвзятые представления на те элементы бытия, которые мы не в силах игнорировать.

Больше десяти лет назад я писал в Энциклопедии сексуального поведения:

Сексуальные отношения, как и любые другие, как правило, во многом зависят от молчаливых, часто даже бессознательных предпосылок. Творческая мысль, высказанная точно и ясно, проистекает из разочарования: человек видит, что проблема должна быть решена и изобретает способы ее решения. Очень многое из того, что нами понимается под психической активностью, является полувысказанными, полусознательными смысловыми рефлексами на ключевые слова, в том случае, если ситуация вызывает в памяти именно их.

К примеру, наша реакция на секс, громко именуемая «философией секса», это в большинстве случаев лишь нейропсихологические реакции на всякие несложные «поэтические метафоры». Одна из них, оказавшая наиболее сильное влияние на западную цивилизацию и лежащая в основе иудео-христианских сексуальных догм, гласит, что секс есть «грязь», а половая активность скорее присуща животным, чем венцу Божьего творения. Половые функции были приравнены к выделительным — мол, все это нечисто, омерзительно, отталкивающе, «нехорошо» и далее в том же духе.

Мы говорим о простой поэтической метафоре потому, что можем сравнить наш анализ с тем, как литературный критик изучает стихотворную строку. Метафора вообще подразумевает скрытое отождествление двух различных явлений. «Корабль похож на плуг», говорим мы. Метафора, менее очевидная и оттого более эффективная, намекает здесь на обозначение процесса: «Корабль распахивает волны». Следовательно, когда отождествление выражено неявно, нам труднее его распознать …

Иудео-христианская теология последовательно очерняет сексуальные взаимоотношения, опять же метафорически уподобляя их какой-нибудь гадости. Сравнение сексуальности и непристойности подсознательно заложено в психологических и неврологических реакциях бесчисленных миллионов людей — которые могут даже не догадываться о «поэтической», дологической природе этого сравнения.

Когда поэты-романтики ассоциировали созревающую сексуальность с распускающимся цветком и расцветающей зеленью, их реакция была прямо противоположной той, о которой речь шла выше, и сейчас мы можем в противовес ханжескому «сексуальность порочна и непристойна» сказать с радостью «сексуальность подобна благоухающей весне». Впрочем, с психологической точки зрения, оба этих сравнения эффективны.

«Вы смотрите ушами», любил повторять своим ученикам известный семантик Альфред Коржибский. То есть, пока мы не предпримем особых усилий для поддержания нашего творческого видения, как делают художники, мы видим только то, что общество (это колоссальное собрание звукозаписей) приказывает нам видеть. Те слова, что вы произносите, смотря на картину или читая книгу, были сказаны вам кем-то когда-то в прошлом. Кто же в таком случае смотрит — вы сами или те, кто произнес эти слова? Когда мы смотрим — здесь и сейчас или в тот момент в прошлом, когда сказанное было записано вами в собственном биокомпьютере и потом использовано? Вдумайтесь: Именно это имели в виду мистики, когда говорили, что обычное зрение есть заблуждение; это лишь воспроизведение старых записей и не более. Творческое видение, то есть подлинное участие в жизни, как и творческое мышление, является волевым актом.

Философия страуса — чего я не вижу, того и не существует — ведет к утрате контакта с очень важной составляющей нас самих. «Ты отдал свои глаза другим и они смотрят за тебя», обычно говорил Фредерик Перлз тем студентам, которые не владели творческим видением. Он имел в виду, что только патологически зависимый человек отдает свои мысли другому, так же поступаем и мы.[7] В католической религии священники и монахини, образно выражаясь, отказываются от своих гениталий; не спешите смеяться над ними, пока до конца не уверены, что не способны отдать что-то не менее важное. Психолог Уильям Шутц в своей работе Вот идет кто-то замечает, что любая средняя группа американцев, которую попросят описать последовательно свое тело от пальцев ног до макушки — обычное йогическое упражнение — обязательно столкнется с каким-то количеством «мертвых зон», то есть органов или частей тела, которые вообще не воспринимаются. Это те самые места, которые они символически отдали обществу в обмен на социальную адекватность и приспособленность.

Такой отказ от себя удивительно тотален: римские служители Аттиса в прямом смысле расставались со своими органами, кастрируя себя (одно время в России существовала христианская секта с такими же наклонностями). Многие люди носят темные очки даже после заката, тем самым снижая свое видение до максимально возможного уровня. «Я тебя не слышу! Я тебя не слышу!» кричал продюсер в романе Нормана Мэйлера «Олений заповедник», когда ему говорили что-то, что он не желал слышать. Истерические недуги без каких-либо физических травм часто фиксируются в психиатрической литературе: истерическая слепота, глухота, паралич, фригидность, импотенция… Теперь, на фоне всего этого, мы можем понять запрет на обнажение груди в коммуне «Иисусовых безумцев», в 1920-е годы в США и в Средневековье, хотя точная причина сокрытия груди либо любой другой части тела остается тайной. У психологов и антропологов есть множество теорий касательно изначального повода людей носить одежду (ведь ни одно другое животное так не поступает) и надо сказать, что все эти причины звучат вполне правдоподобно — пока не появились ученые с противоположными взглядами. Совершенно не доказано, что мы впервые надели на себя что-то, чтобы согреться (этот обычай, видимо, родом из тропиков). Подходящее применение одежда нашла в религиозной и магической сфере — в конце концов, вы ведь не будете выступать перед людьми голышом, особенно в тех буйных ритуалах, которые, похоже, предпочитали наши предки. Так называемая скромность, то есть желание спрятать определенные сексуальные зоны, могла, в принципе, подтолкнуть к ношению одежды (в чем убеждает нас Книга Бытия), но уже доказано, что чувство застенчивости само по себе вторично, изобретение одежды же ему предшествовало. Еще больше запутывает ситуацию тот факт, что во многих ранних средиземноморских культах люди, наоборот, снимали одежду, чтобы тем самым почтить богов; этакий акт набожности современных американок, которые, прежде чем идти в церковь, меняют мини-юбку на что-нибудь подлиннее. Возможно, что снятие одежды в религиозных целях гораздо более осмысленно, чем надевание ее, свидетельствуя, что человек стремится к божеству безо всяких претензий и с позиции определенной социальной роли, но движимый лишь чистым смирением.

Одежда также тесно связана с косметикой, татуировками и другими похожими способами украшения тела. Что касается нудистов, то их точка зрения на это полностью совпадает с мнением шекспировского Гамлета о косметике: «Бог дал вам одно лицо, а вы создаете себе другое». Бог, считают нудисты, даровал нам одно тело и всякий раз, надевая одежду, мы словно маскируемся, создаем для себя второе тело, имитирующее настоящее. Поэтому убежденные нудисты возражают и против ренессансного обычая подкрашивать соски, чтобы сделать их более заметными и, руководствуясь той же логикой, против современной традиции скрывать их под одеждой. «Мы хотим видеть соски, какими их создал Бог» — буквально молят они.

Одежда впервые появляется в мировой истории, по разным данным, от 75 до 100 000 лет назад. Одновременно с развитием современного мышления, искусства и науки закладываются основы современных неврозов, психозов, психопатий, войн, предрассудков и других отклонений. Вкратце можно сказать, что одежда является следствием нашей способности мыслить символически, ведь животные воспринимают только то, что происходит прямо здесь и сейчас, мы же можем воображать вещи, которых в данный момент нет вообще или они могут появиться в будущем. Абстрактное мышление может как вознести нас на вершину мысли, так и низвергнуть в бездну безумия, а то и другое в отношении одежды зависит от наших воззрений. Если бы мы реагировали на окружающий мир только в перспективе прямо здесь и прямо сейчас, как делают собаки, рыбы или обезьяны, носить одежду было бы вовсе необязательно.

Томас Карлейль впервые указал на то, что одежда выполняет в основном психологические функции. Описывая наших предков, первобытных охотников, он замечает, что «согревались они или в процессе охоты или залезая в пустое дерево либо под навес из коры и сушеных листьев, либо укрываясь в пещерах; одежда была нужна им только для украшения. Первым по-настоящему душевным порывом первобытного мужчины было желание украсить себя…». И первобытной женщины, конечно, тоже. В самом деле, то внимание, c каким одна женщина рассматривает наряд другой, связано с чем-то более тонким, нежели их отговорки, что одежда защищает от плохой погоды. Не в погоде тут дело: как-то одна дама спросила у мадам де Помпадур: «Не кажется ли вам, что мое жемчужное ожерелье слишком длинно?». «Нисколько» — последовал ласковый ответ, «оно просто пытается вернуться к истоку». Даже Жа Жа Габор не смогла бы тут ничего добавить, кроме своего умопомрачительного «Дорррогая».

Девушки из Верхнего Конго, в среде которых татуировки, шрамирование и раскраска тела выполняют те же функции, что и одежда наших женщин, считаются хорошо одетыми, будучи при этом абсолютно голыми. Сексуальность в таком случае нисколько не скрывается и не снижается, а только лишь доносится иными путями. Лоуренс Лангнер вполне убедительно доказывает в своем забавном эссе «Как важно носить одежду», что вещи помогают человеку сохранять сексуальность в любое время года в противовес ограниченным периодам влечения у других животных. Это на самом деле так, ведь человек, попавший в сообщество нудистов, как ни странно, не испытывает того сексуального возбуждения, которое ожидал испытать до визита.

Разумеется, отчасти сексуальный эффект одежды заключается в а) постепенном и очень медленном от нее освобождении — основе такого интересного культурного феномена как стриптиз; и б) так называемого «раздевания взглядом», столь типичного для мужчин. («За нами стоит очень соблазнительная девушка» — мог бы сказать Холмс Ватсону на улице. «Да ну, Холмс», мог бы ответить сконфуженный доктор, «как вы смогли посмотреть нам за спину?» «Я и не смог; я лишь внимательно наблюдаю за лицами мужчин, идущих к нам». Никакая эмансипация не избавит мужчин от этой привычки, только если будет принят закон, предписывающий кастрацию сразу же после рождения.

Обнаженная грудь полинезиек, очевидно, оскорбляла взор миссионеров, которые заставляли их прикрывать наготу свободными легкими платьями, сейчас известными как муу-муу. Как пишет Артур Гримбл, исследователь островов Гилберта и Эллис, результаты оказались прямо противоположными ожидаемым: «Ношение одежды, может, и начинается с Эдемского Сада, однако тропический рай она вконец испортила, потому что, появившись, способствовала развитию у туземцев похотливого любопытства, о котором раньше даже и речи не было». Чарли Чаплин добивался той же цели очень остроумно в одной старой короткометражке, где он в роли маляра неожиданно натыкается на статую обнаженной женщины в той комнате, где работал. Чарли краснеет, отводит глаза, а потом достает абажур и надевает его на статую на манер корсета, закрывая область от груди до бедер. Затем он отходит, подходит снова, заглядывает под абажур с весьма сладострастным выражением лица и только после этого продолжает красить. Мы, таким образом, можем отследить сексуальность скрытого одеждой нечто даже на примере ореховой скорлупы.

Эффект такой своеобразной игры в прятки лежит в основе моды, которая умело держит мужчин в напряжении уже долгие десятилетия, не давая угадать, какая часть заветной анатомии будет открыта на этот раз, а что будет надежно упрятано. На типичных порнографических открытках 1920-х падение интереса к груди происходит параллельно с подчеркиванием ног, поскольку это была эпоха торжества плоскогрудых девушек в коротеньких юбках. Аналогичным образом, когда в конце 40-х-начале 50-х длинные юбки начинают почти полностью закрывать ноги, дизайнеры стремятся акцентировать ягодицы, что заметно по подборкам «Плейбоя» тех лет. Главное правило женской моды гласит: «Если мы что-то скрываем, мы должны обязательно что-то открыть», поэтому во времена Наполеона француженки смело открывали грудь очень низким вырезом платья, но ни дюйм не приоткрывали ног: платья почти волочились по полу. Стриптиз моды, похоже, вечен: уходящее в одной эпохе возвращается в другой, и то, что мы получаем, мы теряем снова.

Стоит сказать, что один предмет одежды является сам по себе опровержением всех идей, гласящих, что скромность послужила причиной появления одежды. Я имею в виду, конечно, бюстгальтер — он не сделал грудь менее заметной, напротив, он сделал ее более заметной. Дизайн его потому и меняется столь часто, потому что он зависит от модных веяний конкретного момента: один может увеличить небольшую грудь, другой, наоборот, сделать крупную более изящной; один может подтянуть грудь, а другой опустить ее вниз; есть даже надувные бюстгальтеры. Лоуренс Лангнер в уже упомянутой книге цитирует одну шутку про три модели бюстгальтера: «Великий диктатор» (чтобы подавлять массы), «Армия Спасения» (чтобы поднимать дух) и «Желтая пресса» (чтобы делать из мухи слона). Во всех трех случаях главный фактор — тщеславие, а отнюдь не скромность.

Отказ от ношения бюстгальтера, как правило, ассоциируется с женской эмансипацией, хотя этому предшествовало политическое движение среди левых хиппи, включавшее в себя в том числе: отсутствие косметики, простую и дешевую одежду (как у мужчин, так и у женщин), обращение к йоге и хиропрактикам, путешествия автостопом и, возможно даже, выбор в пользу марихуаны перед алкоголем как социальным наркотиком. Определяющим фактором во всех этих случаях мы имеем желание избежать бесцельной траты денег; отсюда и сопротивление системе и срывание масок с публики. Это анархистская революция прямого действия, столь контрастирующая с политическими призывами либералов и марксистов, позволяет молодым увольняться с презираемой работы, путешествовать, ощущая настоящую свободу, которой в массе своей лишено старшее поколение. Они готовы даже терпеть определенные лишения, понимая, что платят этим за свою независимость. Известная фраза «Не имей ничего, что бы ты не мог положить в рюкзак и унести на себе» тоже часть этой культуры, вполне себе здравой, если человек намерен обрести счастье. Глупыми выходками это считают только те консерваторы, которых заботит в жизни единственная цель — благопристойно выглядеть глазах своих соседей. (Чуть позже мы подробнее поговорим об этой новой ментальности, которую Чарльз Райх назвал «Сознательность III». Есть определенные основания считать это очередной данью моде, хотя эта ментальность может и свидетельствовать о глубоких, необратимых изменениях).

Феномен плоской груди 1920-х особенно интересен еще и тем, что он совпал по времени с повсеместным ослаблением викторианских ценностей, в том числе и характерной для этого периода притворной стыдливостью. Социологи указывают на унисексуальные или протофеминистские приметы времени: женщинам в 1920 году было разрешено голосовать, а несколькими годами позже уже подчеркивать линию бюста; все шло к постепенной отмене сексуальной дискриминации. Но почему же в таком случае феминизм снова практически исчез в 1930-1950-е годы, истерически и озлобленно вернувшись в конце 1960-х годов? Почему культ плоской груди совпал с закатом грудного вскармливания (что оставило видимые следы на детях этого поколения, сейчас уже стариков, ненавидящих всех вокруг себя: негров, европейцев, азиатов и что уж там — подчас даже собственных детей)? И почему в ту же самую эпоху были запрещены любые наркотики и алкоголь (очевидно оральные привязанности), чему сопутствовало сильнейшее протестное движение, сравнимое лишь с революциями 1960-х? В психодинамике всех этих процессов еще предстоит разобраться.

Есть одна ирландская поговорка про пьяницу: «Виски сосет, словно яд из раны», упор тут как раз делается на оральный инстинкт алкоголика. Наивно верить, что можно остановить алкоголизм, запретив вообще продавать спиртное (позднее началась такая же кампания против марихуаны), однако таким способом и был введен «сухой закон». В 1920-е годы у власти не было ни одного демократического президента и не было принято ни одного закона, мало-мальски улучшившего благосостояние граждан. Когда Рузвельт отменил запрет и начал расточать щедрость на ту треть нации, которую он назвал «голодной, оборванной и бездомной», консервативный журналист Генри Л. Менкен подобрал очень точную метафору для этих общественных изменений: Рузвельт превратил правительство, как выразился Менкен, в «дойную корову с миллионом грудей».

В это же время параллельно с уменьшением груди начинает укорачиваться женская прическа, все более приобретая очертания «под мальчика». Подобная прическа, как и длинные волосы у парней в 60-е, двигали общество в сторону «унисекс-стиля», вместе с остальными переменами в стане «слабого пола». Было ли это отказом от сексуальности, за который боролись многие феминистки 1960-х? Не совсем — подол юбки начал расти все выше и выше, привлекая внимание к ногам как сексуальным объектам, а эротические сигналы начали поступать уже из области ниже бедер. Это был неизбежный закон природы: сексуальное влечение, если ему закрывали доступ спереди, тихонько прокрадывалось через черный ход.

Однако заметим: Для любого мужчины, рожденного после 1930-40-х годов, фотографии прелестниц 20-х выглядят странно и даже пугающе. Да, они, конечно, были женщинами и весьма привлекательными — НО ГДЕ ИХ ГРУДЬ? Скрытая под специальными бюстгальтерами для придания им скорее мальчишеского облика, она могла привлекать разве что латентных гомосексуалистов (которых официально как бы не существовало в ту славную эпоху высокой республиканской нравственности Гардинга — Кулиджа — Гувера; старомодной канонерской дипломатии, которой не хватало толики притворства заявить, что люди, к которым мы вламываемся, нас и пригласили; мнимо растущего фондового рынка, карманных фляжек и постоянного ощущения страшного преступления, когда ты делаешь глоток-другой из этой самой фляжки).

Американские женщины сдались и сдали грудь на милость победителю. Вильгельм Райх в Анализе характера, Фредерик Перлс в Подробно о гештальт-терапии, Александр Лоуэн в Измене телу и Уильям Шутц в Вот идет кто-то описывали пациентов, отказавшихся от какой-то части своего тела для избежания болезненного конфликта между биологическими потребностями и социальным лицемерием. «Подавление» груди в 20-е годы определенно соотносимо с гистерэктомией (удалением матки), распространенной в 1930-е; врачи тогда находили множество причин (сейчас все они признаны несостоятельными), чтобы удалить матку, после чего женщина никогда больше не могла бы иметь детей. В 1940-е годы, сообщая о женщинах, достигших зрелости в основном в те десятилетия, Кинси выяснил, что две из пяти неспособны достичь оргазма до двух лет после начала регулярной половой жизни. Возможно, что эти симптомы лишь часть той платы, которую вынуждено платить общество за мучительный переход от стыдливых викторианских нравов к современной «распущенной» этике. В таком случае, многие странности в нашем поведении вполне могут быть признаны доказательством того, что нам еще далеко до здоровой и адекватной сексуальности.

Надо сказать, что скрытие груди свидетельствует о присутствии рядом враждебной анальной ментальности, например в средневековье, когда это возвестило начало эпохи массовой истерии и охоты на ведьм. Генрих Тэйлор в книге Секс в истории откровенно называет Европу того периода «смесью дурдома и скотобойни». Кульминацией 1920-х стало признание безработными одиннадцати миллионов человек и заявление правительства вместе с руководителями крупных корпораций, что ничего они сделать не могут, а эти «ленивые оборванцы» пусть лучше упорнее ищут работу. Секс-символом десятилетия метко была названа Теда Бара, тоже вполне себе плоскогрудая красавица, чье имя, как утверждалось, было анаграммой Арабской смерти[8]. Ее также называли «Вамп», сокращенно от «вампир».

А тем временем подрастало первое поколение детей без грудного вскармливания. Стеклянные или пластиковые бутылки с резиновой соской сунули им в рот, чтобы хоть как-то спасти от голодной смерти (мы можем только гадать, что стало с их душой, однако Фрэнк Заппа, рок-вокалист и композитор, очень удачно назвал таких подросших младенцев «пластиковыми людьми»). Строчка из «Выпускника», популярного фильма 1960-х — «Пластики, Бен, Пластики!» относится к тому же поколению. Строчка эта быстро стала частью разговорной речи, и только немногие прикладывали этот образ к лишенным груди младенцам). Женская грудь, таким образом, была изгнана из Соединенных Штатов вместе с легальной выпивкой. «Нормально» — самое частое слово того времени; сейчас считается, что ввел его в оборот президент Уоррен Гамалиил Гардинг («Гамалиил Каменная Голова», по меткому выражению Менкена) и обозначило оно целую культуру. «Нормально» включало «дела как всегда», все на своих местах, презрение к компромиссным (т. е. оральным) мерам, в промышленности его представляли «эффективные эксперты», призванные уничтожить остатки естественных человеческих ритмов и отношений в стремлении унифицировать все, что только можно, сделать из человека бездумную машину, живущую в такт пустому тиканью безжалостного механизма системы.

Именно так: часы и вообще постоянная озабоченность временем — это верные признаки анальной личности, следуя за теорией Фрейда. Отец Время — старик с косой, под которую мы все рано или поздно попадем, олицетворяет собой карающего бога-отца, который в римской мифологии представлен образом Кроноса, убивающего и пожирающего своих собственных детей. Анальная личность, приученная еще в детстве справлять все свои нужды по графику, переносит эту привычку и во взрослую жизнь, стремясь делать все дела вовремя.

Такая причуда, как кормление грудничков по определенному расписанию, появилась еще в 1920-е годы. Сторонники этого метода, напрямую внедрявшего особенности анального темперамента в оральную стадию, настаивали на том, что детей нужно кормить в одно и то же время каждый день, не важно, насколько они голодны, как громко кричат, и что их матери инстинктивно чувствуют свою вину, слыша беспомощные возмущенные вопли. Дети, лишенные в принципе чувства времени и какой бы то ни было предсказуемости, конечно, думали всякий раз (насколько они вообще способны были думать), что предлагаемую пищу все больше урезают и их в конце концов оставят голодать. В итоге эта очередная садистская доктрина, под которую подогнали авторитетные научные «обоснования» (вроде запрета мастурбации в викторианскую эпоху, когда считали, что балующийся этим невинным занятием мальчик непременно свихнется, или антимарихуановой кампании позднее), была полностью свернута из-за массовых протестов матерей. Хотя современные психиатры и педиатры тоже в большинстве своем осуждают этот метод, он был придуман не какими-то отсталыми дикарями в джунглях (как женское обрезание, например); нет, все это происходило почти рядом, в 1920-30-е годы в цивилизованной Америке. Впоследствии же эти детки выросли, и сейчас это 50–60 — летние наши сограждане, нервные и подозрительные. Один писатель этого же возраста, очень талантливый, как-то рассказывал мне об опыте собственного психоанализа: по его словам, он почти весь состоял из раскапывания тех следов, которые оставило в его личности плановое кормление в детстве. Женщин он тоже недолюбливает еще с того времени. Моя знакомая тоже прошла через это испытание, и она рассказывала мне, что смогла простить свою мать, когда, роясь в семейной библиотеке, обнаружила, что все их медицинские книги были рекомендованы как исключительно научно подтвержденные и современные. Сейчас она ненавидит врачей и предпочитает растить своих детей, руководствуясь только интуицией и любовью.

Очевидно, что и уплощение груди специальными бюстгальтерами, и тонкий «мальчишеский» облик, и замена материнской груди бутылочкой, и расцвет пресловутой «эффективности», и то, что Гарри Трумэн позже назвал «первобытным консерватизмом» в промышленности, и закат наших привычных радикальных традиций типа популизма, триумф пуританской и реакционной религиозности в вопросах наложения вето на законы и запрета преподавания теории эволюции в школах, садистские тенденции как следствие искусственного вскармливания, внезапное возрождение Ку-Клукс-Клана (который в 1920-е был более силен, чем когда-либо, с 1870-х), атмосфера настоящей охоты на ведьм, связанная с так называемыми Palmer Raids («Рейдами Палмера»), когда в фольклорных обществах периодически происходили массовые аресты, если местные патриоты не находили вокруг настоящих социалистов, то отыгрывались на них), а также позднее признание в ложных обвинениях против Тома Муни, известного борца за права рабочих, и сфабрикованное дело Сакко и Ванцетти — всё это четкие индикаторы колебания в сторону того, что Генрих Тэйлор назвал «патристской» ориентацией, а фрейдисты именуют «анальностью». Тот факт, что параллельно шло улучшение статуса женщины в обществе (в противоположность патриархально-матриархальному графику, который дан на странице 88), должен напомнить нам, что ни один период не вписывается точно в научные обобщенные гипотезы, а, так как история склонна повторяться, то повторяются и различия. Как бы то ни было, этот промежуток времени вполне входит в заданную Тэйлором схему, как и крупные эпохи Средневековья, римского имперского периода и другие. Как хиппи со своими косячками в 1960-е, убежденные любители бесплатной выпивки Фрэнсиса Скотта Фитцджеральда отнюдь не были лицом эпохи, они, скорее, восставали против нее.

Я не настолько знаком с социологией, чтобы наверняка утверждать причинность многих вещей, что что-то вызывается тем-то и тем-то. Существующая тенденция в социальных науках, тем не менее, отказывается от простых причинно-следственных связей в пользу кластеров, которые кажутся взаимосвязанными, типа тех, что привел я. Вопросы вроде «Привела ли плоская грудь к появлению эффективных трудоголиков» либо «Были ли эти эффективные эксперты причиной появления плоской груди?» или «Был ли запрет причиной избегания теории эволюции?» и т. д. сродни древнему как мир спору о первичности курицы или яйца. В любом случае, существующая множественность (слово, придуманное историком Крэйном Бринтоном в качестве оппозиции слову «единство») социальных наук, не дает нам повода ждать ответов, пока какой-нибудь мощный прорыв не подведет под более научный базис разрозненное поле человеческих исследований. В то же время мы должны заметить, что наличие этих культурных кластеров или конфигураций становится общепризнанным фактом, как бы сильно не разнились интерпретации.

Лео Фробениус, немецкий антрополог, тот самый, что открыл для Пикассо африканское искусство и африканскую поэзию Эзре Паунду, взглянув как-то на глиняный горшок, произнес: «Если мы будем искать там, где было найдено это, мы найдем следы культуры со следующими семью чертами». Он перечислил эти черты; выводы его подтвердились полностью после проведенных в тех местах раскопок. Но это никакое не колдовство: Фробениус, основатель культурной морфологии, исходил из принципа, что племя, создавшее горшок такого типа, создаст и религию, и экономическую систему, и техники рыбной ловли и охоты, и сексуальную этику, демонстрирующие единую предрасположенность и внимание к определенным деталям.

Поэтому внимательный читатель, когда ему скажут, что женщины древнего Крита не скрывали под одеждой грудь, а, напротив, выставляли ее напоказ, уже сможет высказать несколько точных суждений относительно критской культуры. Фактически, критяне имели преобладающие оральные качества, включая поклонение богине-матери, сексуальную свободу и высокий статус женщины в обществе. Так же, тот факт, что обнаженная грудь, после вековых запретов, начала появляться в европейской живописи около 1415 года, может натолкнуть на размышления о событиях, предшествовавших 1415 году; это был поворотный момент, за которым последовал упадок папско-патриархальной власти в Европе и возрождение матриархальных ценностей.

Мы, конечно, не утверждаем, что простое обнажение сосков на публике приведет к пробуждению всех оральных качеств личности; социальность и причинность явлений вещи гораздо более сложные. (Китайская пословица: «Когда меняется музыка, то и городские стены сотрясаются» часто цитируется рок-музыкантами; она подразумевает не причинность, а то, что Юнг назвал синхронностью, подобно даосской философии в И Цзин. Китайские даосы замечали, что перемены в музыке и политике происходят одновременно, но даже не пытались сделать одно причиной другого; мнение, что причинно-следственная связь подходит для объяснения любых ситуаций, на самом деле исключительно западное, еще со времен Аристотеля). Как бы там ни было, любая часть кластера может быть рассмотрена как знак того, что и остальные косвенно имеют к ней отношение: крик петуха не служит причиной восхода, однако мы понимаем, что светает, услышав это кукареканье. Когда грудь исчезает почти до нуля, аналогично атрофируются и остальные оральные и материнские признаки; когда грудь освобождается, возвращаются и они.

Не случайно, самой любимой поэмой в среде американских интеллектуалов в 1920-х была «Бесплодная Земля» Томаса Элиота; символы ее более чем красноречиво относились к американским, а не к британским, реалиям того времени. Отказ от женской груди внушил Элиоту образы странствий в пустыне, жажды, неурожая в землях такого же бесплодного короля, бесплодия вообще. Самые известные из образов Элиота — «сирень из мертвой земли», «Повешенный», «Призрачный Город», «мертвец, похороненный в саду год назад», «скалы, вода и песок под ногами» — все они вращаются вокруг борьбы за выживание, выживание без материнского питания. Финальная часть, происходящая в горах (символа грудей, по Фрейду), дарит обещание долгожданного дождя и обновления. Если все другие поэты призывают мать-богиню в ее ипостаси музы, то Элиот взывает к ней как к кормилице. Но, прежде чем рассмотреть, как 1930-е начали отвечать этому призыву, нам нужно немного изучить исторический фон метафизики груди как таковой. Этому и будет посвящена следующая глава.