Глава седьмая. Вниз и вверх

Глава седьмая. Вниз и вверх

Я уверен, что вам любопытно узнать о моем подростковом периоде. Когда я впервые имел секс? И как я оказался вовлеченным в действие?

Первая девушка, которую я мог бы трахнуть появилась в седьмом классе. У Вики была самая большая грудь в школе. Она любила меня, а я просто сходил с ума по ней. Вечером накануне свидания с ней, я брал пачку сигарет и одну из них тем концом, на котором был фильтр, засовывал в свой пенис так глубоко, как мог. Затем я клал сигарету обратно в пачку. Когда она курила ее, я, наблюдая это, практически испытывал оргазм. Я обычно повторял себе: «Она сосет мой пенис, потому что сигарета была в моей дырочке». Однажды Вики и я пришли ко мне домой до того, как родители вернулись с работы. Мы оба немного выпили и она начала меня трогать. Я знал, что мог бы получить удовольствие, но был слишком испуган.

Я составлял компанию парню по имени Кенни. У него были жуткие угри и он был маменькиным сынком, поэтому все девчонки были моими. Вскоре я увидел Мисти, красивую, высокую большегрудую девочку в возрасте двенадцати с половиной лет. Мы встречались с ней и целовались взасос. Как только родители Кенни уехали на месяц в Европу, мы воспользовались ситуацией. Мы пригласили Мисти и еще одну девочку в его квартиру. Мы с Мисти обнимались и целовались, но никогда не занимались любовью. Однако, я запомнил ее по одной причине: мононуклеоз.

Затем в старших классах я встретил Анжелу. Дома у меня была линейка и я измерял свой dick во время эрекции. В те дни он достигал 6 дюймов. Я сделал на линейке отметку и показал ее Анджее в классе — конечно, она и понятия не имела, что эта линейка значит. Она не догадывалась, что я обычно смотрел на эту линейку и представлял, как я имею ее.

Один из первых порнофильмов, которые я видел с моими друзьями, я посмотрел в кинотеатре Kings Highway. Догадываюсь, что мы выглядели старше, чем были на самом деле, потому что нас пустили без всяких вопросов. Мы вошли в середине фильма «Длинная Джинни Сильвер», во время сцены, где ее нога погрузилась в задницу какого-то парня. Я просто не мог поверить! В изумлении я сказал: «О, боже. А где же тапочки?» Я любил порно, но это было нелепо. «Какого черта, я должен мастурбировать, глядя на это? Я высказался очень громко, что заставило людей на местах рассмеяться. Когда Джинни кончила, я был удивлен еще больше. Она оставила свою ногу внутри! Я не знал до тех пор, пока я стал работать с ней много лет спустя, что Длинная Джинни Сильвер не имела ноги. Ей ампутировали левую ногу в возрасте двух лет, потому что у нее отсутствовала кость.

Впервые я оказался в постели, когда мне было 16. Винни рассказал мне о месте под названием «Эпизоды». Это был публичный дом на Remsen Street в Бруклине, напротив колледжа св. Франциска и он был открыт 24 часа в сутки. Надо подъехать, припарковать машину, подняться на второй этаж, позвонить и заплатить Мадам 10 баксов (плюс 40 центов налога). Я трясся, как придурок. Это был холодный зимний день незадолго до Рождества. Я был в розовой рубашке, на которой было написано «номер один». Я полагаю, что мое самолюбие нуждалось в поддержке. Я выбрал очень милую пуэрториканку и дал ей карточку, на которой было написано: «Алкоголь и резинка». Она отвела меня в свою комнату и велела мне раздеться. Когда она вернулась, то спросила меня, сколько чаевых я собираюсь дать. В голове вертелась мысль, что у меня нет работы и что на это посещение я копил целую неделю. Я ответил: «Сладенькая, чаевых не будет».

Она вздохнула: «Хорошо, малыш. Я сделаю все, как обычно».

Она вымыла мой пенис, я держал таз под ним. Положив немного дезинфектора в воду, она размешала его руками. Затем она схватила мой пенис и сильно сжала его. Наверное проверяя на венерические заболевания, но ничего не вышло. Кроме волнения.

Я заполз на нее. У нее не должно было быть со мной трудностей, потому что уже в предвкушении у меня было эрекция. Я точно знал, что мой пенис будет чувствовать в ее влагалище. Я знал, как будут работать мои бедра и мышцы ануса. Я хотел продолжать вечно, но кончил через 22 секунды. Затем она оттолкнула меня и сказала: «Давай, малыш. Это все». Она даже не вымыла меня, просто вышла из комнаты.

После этого я был в «Эпизодах», по крайней мере, 25 раз. Вскоре я влюбился в проститутку по имени Эйприл. Мне было около 17, а ей, наверное, 25. У меня была работа с частичной занятостью в магазине бубликов и я помогал себе несколькими долларами из кассы, просто для того, чтобы я мог быть с ней. Я платил за любовь с Эйприл около двух месяцев. Затем, она оттуда неожиданно исчезла.

После этого я встретил в средней школе Джоанн. Я был в одиннадцатом классе и она была в двенадцатом. Теперь я влюбился в итальянку, крашенную блондинку с большими титьками, которая курила сигареты и носила кожаный пиджак. Джоанн была холодной, но посылала мне самые горячие взгляды. Я не отрывал от нее взгляда, полностью захваченный ее обаянием. Иногда мы завтракали вместе, но она встречалась с другим парнем. Потому, что Джоанн не могла пойти со мной, я начал встречаться с Мишель.

Мишель работала в ресторане Мартина вместе с моей сестрой. У нас никогда ничего не было, кроме dry hump (половой акт без введения полового члена). После того, как я подвозил ее на своем потрепанном форде, я возвращался домой с большим пятном на штанах. Родители Мишель ненавидели меня. Ее мать была похожа на толстую Джоан Риверс, а ее отец напоминал Эрнеста Боржин. Я трахал Мишель всухую в гостиной на софе, пока мы оба не кончали.

Однажды, когда Мишель как раз собиралась сделать мне минет, вошел ее отец. Я быстро натянул рубашку на пенис. К счастью, он не надел своих очков, но могу поклясться, он знал, что происходит. Он был детективом в отставке и я боялся, что он убьет меня.

Мы с Мишель все время ругались и я все еще был без ума от Джоанн, но не знал, где она живет. Однажды, когда я повернул направо с авеню Z, я увидел Джоанн, переходящую улицу. Я остановил машину. Она была прекрасна, ее волосы были обесцвечены как у Барри Манилоу и зачесаны назад. Я сказал: «Привет, помнишь меня?»

Она улыбнулась: «Конечно».

Когда Джоанн вошла в мою машину, я неожиданно почувствовал себя женщиной, с которой парень делает это первый раз. Она открыла ко мне какой-то подход и глубоко проникла в меня. В закрытой машине я чувствовал себя в полной безопасности. Я думал, что имею все. Это была девушка, которой не надо платить. Это была моя девушка. И она жила всего в пяти кварталах от меня.

Джоанн и я начали встречаться. Через две недели мы стали любовниками. Я не мог этого дождаться, но она не хотела, чтобы мы делали это в моей комнате. Мы пошли в прибрежную гостиницу Манхеттена. Там ползали тараканы, но мне было все равно. Я собирался получить удовольствие.

Два удара и все кончилось. «Ты уже?» — спросила она. Я хотел умереть. Моя жизнь завершилась. Я хотел, чтобы моя мама никогда не встречала моего папы. Но Джоанн была очень мила. «Все хорошо», — сказала она, чтобы поддержать меня. Конечно, мой пенис вскоре ожил. И мы снова сделали это. И снова.

С этого момента мы с Джоанн трахались все время и везде. На заднем сидении моей машины. На переднем сидении моей машины. Утром, пока моя мама не проснулась. У Джоанн, когда ее родители уходили. Обычно, мы занимались любовью как кошки и собаки. Джоан любила быть сверху, а я любил наблюдать, как она кончает. В сексе я всегда больше отдавал, чем брал.

К несчастью, моя первая любовь закончилась на очень грустной ноте через семь месяцев. Джоанн была очень нервной и всегда срывалась. После бесконечного количества ссор мне пришлось уйти от нее. Через несколько лет она вышла замуж за очень ревнивого кубинца. Мы пытались поддерживать отношения, но ее муж пообещал разбить мне голову.

После Джоанн я снова стал делать то, что всегда делал лучше всего — получал удовлетворение от своего пениса.

Я все еще любил хоккей, но уже знал, что здесь у меня нет будущего. Однако, состоял как полупрофи в команде New Haven Nighthawks (команда, относящаяся к Нью-Йоркским Рейнджерам) и сыграл три показательный игры. Создавшиеся условия развили во мне только одну сторону жизни: ярость. Это была единственная тактика, которая помогала выживать на льду. Я сделал ошибку, взяв ее домой.

Подобные взаимоотношения нравились мне больше всего. Я был счастлив только тогда, когда бил кого-то или внушал страх — но в то же время, я хотел, чтобы меня уважали за то, каким я был, а не потому, что я пугал их до ужаса.

Итак, я был готов бросить хоккей. И я на самом деле не знал, что мне делать с моей жизнью. Вне катка я всегда полагался на свою привлекательную внешность. Я думал, что это все, что мне нужно. Я был суперобложкой, бантиком и коробкой одновременно. Все, что я знал — это что у меня есть чувства и внешний вид, но самый большой вопрос был в том: «Если ли что-нибудь внутри?». Я надеялся, что у меня есть еще какие-нибудь таланты, кроме избивания ребят на льду и внешней привлекательности.

У меня была стипендия в Иона-Колледже, но я не воспользовался ею. Полагаю, что не чувствовал себя готовым для колледжа. Смешно, но я жил жизнью крутого парня из Бруклина, настоящим грубым ее представителем, но у меня были сомнения в том, что я не хочу жить дома. Я хотел быть как можно ближе к семье. Пока я играл в хоккей в Канаде, то там, то здесь, я всегда возвращался бы домой. Я не хотел уезжать далеко ни от семьи, ни от друзей, ни от подружек.

В конечном счете, я переключился на колледж округа Кингсбороу. Я действительно не помню, чем занимался в этот период. Я почти бросил хоккей и поступил на бухгалтерский курс — и хорошо учился. Но я был просто уверен, что это не может быть моим призванием — сидеть за столом и часами подсчитывать сметы. Я был решительным и горячим, всегда занимающим лидирующее положение. Обычно, я не мог следовать за кем-то еще, кто нравился всему колледжу. Я хотел идти своим путем.

В любом случае, моя карьера в колледже не была продолжительной. Меня заподозрили в избиении педагога и вскоре после этого я ушел.

Я хотел «кем-то» быть. Однажды, я просматривал телепрограмму и обратил внимание на рекламу «Актерской школы в Барбизоне». Это был путь, у которого могло быть будущее. Но мне было необходимо 564 доллара для поступления. Моя мать как раз получила наличные с нескольких акций и имела некоторое количество свободных денег. Не думая ни секунды она тут же дала мне денег на обучение. Она отдала бы последний гривенник, если бы понадобилось.

Теплым летним днем мой друг Скотт отвез меня в Барбизон. Очень приятная леди задала мне несколько вопросов. Я мог бы прямо перед ней подтереть свою задницу, а она продолжала бы улыбаться: «Хорошая работа!» Она записала меня в класс, состоящий из двадцати студентов. Педагога звали Джеймс Берд и он снимался во многих «мыльных операх». Мне он понравился. Он относился к нам по-дружески и действительно хотел нам помочь добиться успеха.

Класс представлял собой типичное нью-йоркское разнообразие: здесь были белые, черные, испанцы, индонезийцы — испуганные, но полные надежд представители Объединенных Наций. Мы все хотели добиться чего-нибудь. Мы поглядывали друг на друга, думая: «Эй, может быть я тот самый». В Барбизоне они раздули наше самолюбие и заставили нас чувствовать себя настоящими звездами, но на самом деле мы были крошечные зародыши, которые еще надо было долго растить.

Когда я рассказывал отцу, как хорошо я все делаю в актерском классе, он только пожимал плечами: «Когда ты собираешься найти себе работу?» Наконец, они послали меня на пробы. Это была реклама какого-то продукта для волос, но я не получил работы.

Затем я попытался получить роль в Manhattan Lambda Production. Это был темный грязный театр. Чтобы попасть в него, надо было подняться на один пролет лестницы, миновать одну задницу и две лужи мочи. Вряд ли я знал, что это театр геев и я был там единственный не-гей. Я прочитал роль Адама Окхерта в пьесе «Грязная работа на перекрестках». Черт возьми, откуда я мог знать, что эту пьесу собирались играть в женских платьях? Или что мужчины будут играть женские роли? Итак, я читал роль напротив парня, играющего роль моей матери. Он старался поддержать меня, своего сына, очень нежно. Я почти кончил в штаны. Дважды.

Я не думаю, что хорошо читал роль, но на следующий день мне позвонили и предложили играть «Адама». Я был вне себя от радости. Я был влюблен в свою роль, но не хотел, чтобы мои друзья увидели меня в ней, потому что я играл такого мягкого, нежного парня, что они бы умерли со смеху. Если вы растете в Бруклине, вам приходится быть грубым. Мне приходилось бить сильнее, чем хотелось бы. А теперь я играл такого мягкого человека и работал вместе с гомосексуалистами. Но не было никакого сексуального давления. Пока.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.