Иерунда

Иерунда

[225]

Примерно полвека назад на глаза мне, наверно в «Литературной газете», попалась рецензия на какой-то тогдашний роман, о котором не запомнилось ничего, кроме имен героинь, да и то не полностью. Одну звали Ася Иевлева, а другую – Ия, фамилии не помню. Сочетание в одной фразе имени Ия и фамилии Иевлева бросилось мне в глаза, и я тут же поделился им с приятелем, тоже юным филологом. «Да, – с обычной оперативностью отреагировал он, – иерунда какая-то».

В фамилии Иевлева нет ничего зазорного, как и в имени Ия . Но подобные звукосочетания в началах слов редки и потому заметны. А поскольку одно из правил хорошего стиля состоит в нежелательности нагнетания маркированных единиц, то имя Ия и фамилия Иевлева , повторяющиеся в тексте романа, будут резать слух.

Чувство нормы заложено в самом владении языком. Недаром существует и сразу схватывается выражение языковая норма . Согласно Хайдеггеру, не люди говорят языком, а язык говорит людьми. Так что «овладение» состоит, собственно, в затверживании правил, которые нам предстоит соблюдать. Язык это социальный механизм, усваиваемый раньше других, и, уйдя в подсознание, он тем вернее владеет нами. А чуть что, немедленно нас наказывает, выставляя на посмешище. Это излюбленная тема Зощенко: его сюжеты обыгрывают дефекты социальной интеграции персонажей, и, прежде всего, проявления языковой несостоятельности; провал ухаживания за «аристократкой» венчают слова героя: «Ложи, говорю, взад!»

Как и правила уличного движения, языковые нормы можно нарушать, но делать это надо умеючи, – чтобы не попасть под машину и не нарваться на штраф. Толстой, великий деконструктор условностей, назвал свою программную статью по педагогике «Кому у кого учиться писать: крестьянским ребятам у нас или нам у крестьянских ребят?», демонстративно нарушив едва ли не все правила стилистики заглавий: его неуемный заголовок состоит почти исключительно из повторов. Но провокационно и содержание статьи, так что заглавие оказывается «говорящим» – по смыслу и по форме.

Наше языковое сознание чутко регистрирует нарушение привычных количественных пропорций, и мы смеемся, потому что, согласно теоретикам комического, в частности Бергсону, смех – это реакция на несвободу поведения, выражающуюся в неодухотворенном, неконтролируемом зацикливании, выдающем власть штампов над человеком.

Чем больше ненужных повторов, тем идиотичнее и смешнее. А. П. Керн вспоминает, что

Данный текст является ознакомительным фрагментом.