«Домашний оркестр»: музыка и музицирование в императорской семье

«Домашний оркестр»: музыка и музицирование в императорской семье

До пожара Зимнего дворца 1837 г. музыкальные вечерние собрания были характерной чертой домашнего быта императорской семьи. Не только императрица Александра Федоровна и ее дочери садились за фортепиано, но и Николай Павлович по слуху разучивал партии для исполнения на духовых инструментах. Он любил игру на скрипке А. Ф. Львова, который часто выступал дуэтом во время музыкальных упражнений императорских дочерей. Великой княжне Александре Николаевне он аккомпанировал при ее пении на скрипке, а с Ольгой Николаевной играл сонаты. Как отметил его биограф А. Берс, «молодые княжны вперегонку угощали его фруктами и сластями, а к светлому празднику всегда присылали ему изящные подарки в виде плато, вазы и т. д.» [980]

Известно, что 18 октября 1836 г. знатные английские путешественники супруги Лондондерри были приглашены на музыкальный вечер в Царском Селе. В камер-фурьерском журнале за тот день записано: «Их Величества с приглашенными… обоего пола особами изволили проводить время в биллиардной комнате при игрании разных арий на инструментах графом Матвеем Юрьевичем Виельгорским, флигель-адъютантом Львовом и учителем пения итальянцем Рубини, а также при пении придворными певчими разных малороссийских песен» [981] . Приглашения на музыкальные вечера известных певцов и певиц практиковалось и позже. Фрейлина А. Ф. Тютчева записала в дневнике от 15 марта 1853 г.: «Вчера у императрицы был музыкальный вечер. Пели m-me Виардо и ее кузина Леонарда» [982] .

Как известно, Николай I обладал музыкальным слухом. Он пытался, и небезуспешно, сочинять марши для военного оркестра. Еще в 1822 г. в гвардейском саперном батальоне попечением августейшего шефа Николая Павловича был организован оркестр «медной» музыки, то есть оркестр из духовых инструментов. После возвращения саперного батальона с учений он занял первое место среди военных оркестров, или, как тогда говорили, «хоров» роговой музыки [983] . С этого времени медные трубы полковых оркестров нового образца вошли в быт русской армии.

Хотя нотной грамоте Николай обучен не был и долгое время (до 1838 г.) не знал даже камертона, тем не менее уже с 1833 г. он увлекся домашним музицированием. Участник музыкальных вечеров А. Ф. Львов вспоминал, как однажды к нему обратился Николай Павлович: «Что, если бы ты попробовал составить из нас домашний оркестр и сочинил для него музыку? Мы могли бы кое-как сыграть: императрица играет на рояли, я на трубе, Матвей Виельгорский на виолончели, Апраксин на басу, ты на скрипке, Михаил Виельгорский, Бартенева, Бороздина могут петь, а дети могли бы участвовать на чем-нибудь. Право, можно бы что-нибудь составить – попробуй» [984] . Тогда А. Ф. Львов стал писать маленькие музыкальные пьесы. Репетиции проходили два раза в месяц, публики не было. Обычно свою новую «штучку» композитор приносил в кабинет императора, который, обладая хорошим музыкальным слухом и памятью, запоминал мелодию, после того как А. Ф. Львов несколько раз ее проигрывал, и затем воспроизводил без ошибок свою партию. Упомянув Бороздину, Николай Павлович имел в виду одну из сестер-фрейлин Бороздиных – певицу-любительницу Анастасию Николаевну Бороздину, которая незадолго до этого вышла замуж за адъютанта великого князя Михаила Павловича поручика лейб-гвардии Измайловского полка Н. А. Урусова. Великая княжна Ольга Николаевна вспоминала: «После замужества Настеньки Бородиной Мама стала искать даму с хорошим голосом, чтобы заменить ее. Ей назвали Полину Бартеневу из Москвы, и, правда, у нее был голос соловья, нежный, совершенно чистый и бравший без труда верхние ноты на головокружительной высоте. Ее музыкальная чуткость была очень тонкой. Она была незаменима во всех благотворительных концертах и могла в самом деле выступать наравне с первоклассными артистами» [985] . Фрейлина Прасковья Арсеньевна Бартенева была ученицей М. И. Глинки. Музыкальные собрания продолжались до пожара Зимнего дворца в декабре 1837 г.

В источниках и литературе духовой инструмент, на котором играл Николай Павлович, называется по-разному. Как отмечал биограф А. Ф. Львова А. А. Берс, в семействе композитора долго сохранялась шуточная картина, подаренная ему Александрой Федоровной: «На картине изображен играющий на тромбоне музыкант с лицом государя; часы в комнате, где он играет, показывают 2 часа ночи, свечи у пюпитра догорают, ребенок, лежащий в этой комнате, кричит и не может заснуть, а тромбонист, увлекшись игрой, не перестает играть» [986] . В мемуарах и литературе упоминается о флейте [987] , корнете [988] , корнет-а-пистоне [989] . Сам Николай Павлович в приведенной выше фразе назвал инструмент «трубой». В его гардеробных суммах за 1849 г. зафиксированы расходы, о которых сказано «за чистку музыкальных труб Вашего Величества» [990] . Скорее всего, этим инструментом мог быть корнет-а-пистон (cornet-a-piston), употреблявшийся тогда в военных оркестрах, если не предположить, что Николай Павлович мог пробовать свои силы и на разных духовых инструментах.

Представление о Николае Павловиче как о «коронованном барабанщике», только и услаждавшем свой слух барабанным боем и даже вызывавшем в кабинет министров ударом в барабан, тенденциозно и неверно. Трудно сказать, на каком основании один из советских авторов заключил: «Музыки этот человек терпеть не мог, но зато мог целыми часами услаждать свой слух барабанным боем» [991] . Да, он не был страстным меломаном или утонченным любителем музыки, но обладал неплохими музыкальными способностями, хорошим голосом и слухом, посещал оперу, любил пение и по-любительски пытался музицировать на духовых инструментах. С барабаном, кстати, тоже умел обращаться и мог бы быть неплохим «ударником».

Еще великим князем на вечерах в Аничковом дворце под аккомпанемент на фортепиано Александры Федоровны он пел народные песни [992] . Русские песни исполнялись военными оркестрами во время петергофских праздников [993] , а на маневрах в Калише в 1835 г. сводный военный хор спел песню «Как на матушке на Неве молодой матрос корабли снастил», сочиненную, по преданию, самим Петром Великим [994] . Любил Николай Павлович и церковное пение. Став императором, он не пропускал церковных служб, а по старой привычке часто заезжал причащаться в церковь Аничкова дворца, где во время обедни обыкновенно пел хор певчих Егерского полка. Когда хора не было, Николай Павлович вместе с псаломщиком сам участвовал в пении литургии [995] . Эта привычка сохранилась до конца жизни. Во время воскресной обедни, по воспоминаниям А. Ф. Тютчевой, «император Николай стоял один впереди, рядом с хором певчих, и подпевал им своим красивым голосом» [996] . Современники отпускали ему комплименты, заявляя, что мог бы «на клиросе петь!» [997] , что он частенько и делал, подражая в том Петру I. Когда в 1837 г. Алексей Федорович Львов после смерти отца – директора певческой капеллы – унаследовал его пост, Николай I поручил ему «привести в порядок все церковные напевы и положить на ноты духовно-музыкальные сочинения» [998] . Это было вызвано тем, что, посещая службы в разных церквах, император заметил отсутствие «определенной гармонизации» при исполнении песнопений. Композитор успешно справился с поручением, неслучайно он же написал до тысячи листов нот напевов на «монгольском» (бурятском) языке для православных бурят с переводом текстов архиепископом Нилом. Император был инициатором исполнения духовных песен в концертном варианте (вне стен храма), что в определенном плане нарушало традиции. Когда в 1850 г. А. Ф. Львов подготовил программу из духовных песен для зала Дворянского собрания, духовенство выступило против, используя предлог, что «в зале пляшут». Тогда наследник Александр Николаевич предоставил зал в своем дворце. Когда начали исполнять духовные песни, глаза Николая Павловича сначала покраснели, потом наполнились слезами, в конце выступления он взял А. Ф. Львова за руки и сказал: «Вот единство, которого я желал; спасибо тебе, спасибо» [999] .

К духовному пению Николай Павлович обращался и в трудные минуты, так как молитва утешала душевные муки и физическую боль. Когда в 1846 г., после известной аварии под Чембаром, он был вынужден несколько верст пройти пешком со сломанной ключицей, то, войдя в избу, тотчас запел: «Спаси Господи, люди твоя»! [1000] Свою любовь к пению Николай Павлович передал и своим детям. В Петергофе вместе с несколькими юношами из певческой капеллы они составили собственный хор и под руководством Александра Николаевича исполняли обедни в петергофской церкви. Во время этих выступлений великие княжны Ольга и Александра Николаевны облачались в длинные платья из малинового кашемира наподобие кафтанов придворных певчих [1001] .

Многие европейские знаменитости посещали тогда Санкт-Петербург. Среди них был венгерский пианист из Австрии Ференц Лист, с которым Александра Федоровна познакомилась на водах в Эмсе. Он впервые побывал в России, давая концерты в апреле и мае 1842 г. Вновь его ожидали на следующий год весной. В дневнике от 14 апреля 1843 г. М. А. Корф записал: «Лист, которому так понравилось у нас прошлою зимою, сбирался опять к нам во весь Пост, и как иностранные газеты, так и наши меломаны обещали его прибытия на каждый день, но Пост прошел, и Листа не было. Вдруг в Светлое воскресенье, как снег на голову, разнесли афишки, что Лист будет иметь честь дать концерт в середу, 14-го апреля. Это внезапное известие так было неожиданно, не быв предварено оповещением, что Лист точно прибыл, что многие приняли оное за пуф, однако дело, между тем, действительно сбылось, и Лист точно играл сегодня в 2 часа перед обедом при многочисленной публике» [1002] .

Играл тогда Лист и на музыкальном вечере в императорской семье. Он исполнял, в частности, произведения Моцарта. Хотя Николай Павлович ценил Моцарта, исполнение его произведений в новой виртуозной технике пианизма Ф. Листа не оказалось для него привлекательным. Он видел в этой игре только замечательную победу над трудностями [1003] . Но так считал не один Николай Павлович. Композитор М. И. Глинка отметил, что Ф. Лист, исполняя произведения Баха и Бетховена, играл «очень мило, но с вычурными оттенками» [1004] . Тем не менее Ф. Лист все же смог затронуть чувства государя, исполнив на первом же придворном концерте несколько пьес военной музыки [1005] . Действительно, это могло тронуть императора. Вспоминая о болезнях Марии Николаевны и собственной в конце декабря 1841 г., великая княжна Ольга Николаевна писала: «Родители часто приходили ко мне вечером и пили чай в моей библиотеке. Затем я играла для Папа военные марши, а для Мама – Шопена» [1006] .

Кроме музыкантов в интимной обстановке домашних приватных концертов императорская семья могла знакомиться с некоторыми из итальянских певцов. В дневнике от 18 марта 1843 г. барон М. А. Корф записал: «Я опять два дня сряду слышал Рубини: один раз у гр[афа] Нессельроде, а другой у нашего виртуоза и композитора, директора певческой придворной капеллы и вместе с тем флигель-адъютанта, Львова». Особенно удачным оказался музыкальный вечер у А. Ф. Львова. В той же записи М. А. Корф записал: «Но концерт Львова вознаградил нас за канунную скуку. Тут был полный оркестр и при том хор придворных певчих, едва ли не лучший теперь хор в мире. Сверх того пела фрейлина Бартенева, едва ли не лучшая теперь певица в целой России. Финал из "Сомнамбулы", спетый Рубини, Бартеневой, ее сестрой и сестрой Львова вместе с придворными певчими привел всех в неописуемый восторг, а фантазия на мотивы из русских песен, сочиненная и разыгранная самим Львовым, тоже с аккомпанементом хора, довершила общее упоение. Хотя Львов еще только полковник, однако на концерте его присутствовали и все министры, и вся знать: что, впрочем, дань не столько его таланту, сколько тому, что на концертах его всегда бывают – как были и нынче – Государь и наследник» [1007] .

В начале августа 1830 г. Петербург впервые посетила в возрасте 25 лет одна из самых выдающихся певиц первой половины XIX в. Генриетта Зонтаг. Она выступала в Венской опере, славилась не только своим колоратурным сопрано, но и вытягиванием продолжительных, более полуминуты, нот [1008] . Хотя, как заметил П. А. Каратыгин, итальянской оперы тогда в Петербурге не было, исполнявшему желание Николая I графу Михаилу Юрьевичу Виельгорскому «удалось составить небольшой итальянский персонал для придворного спектакля, и она играла с ними в Царском Селе в опере "Севильский цирюльник" и "Отелло"». Известная ария Дездемоны из третьего акта была коронным номером знаменитой певицы.

Далее П. А. Каратыгин вспоминает: «Эта несравненная артистка посетила вторично Петербург лет через десять или пятнадцать; но она уже была графиня Росси, супруга сардинского посланника и, кажется, лишь однажды, по просьбе покойного государя, играла "Сомнамбулу" на Эрмитажном театре вместе с некоторыми любителями из высшего общества» [1009] . Действительно, зимой 1840 г. графиня Росси стала душой возобновившихся в Зимнем дворце музыкальных вечеров [1010] . После замужества певица была вынуждена закончить свою артистическую карьеру. Чтобы она спела, приходилось прибегать к невинным хитростям. Так, однажды на предложение Николая Павловича спеть артистка сконфузилась, предполагая, что это намек на ее прежнее социальное положение. Но Николай Павлович подвел графиню России в великой княгине Марии Николаевне и попросил исполнить дуэт [1011] . Она участвовала также в благотворительных концертах, но не среди профессиональных певиц, а в кругу великосветских меломанов, включая графиню Бетанкур, баронессу Крюднер, графа Михаила Виельгорского.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.