* * *

* * *

Очередь для издания самих сочинений Оруэлла наступила только на третьем году перестройки — в 1988–м, причем любопытно, что первым рискнул напечатать перевод на русский романа «1984» молдавский журнал «Кодры»: в центре, видимо, цензура еще до этого не дозрела. В том же году — и опять–таки «далеко от Москвы» — опубликована в рижском журнале «Родник» (№ 3–7) и «Ферма животных». С тех пор появилось довольно много изданий произведений Оруэлла (до сколько–нибудь полного собрания сочинений еще далеко), опубликованы в научных и популярных журналах десятки статей, посвященных его наследию, и даже защищены диссертации…

Такова в общих чертах судьба английского писателя на русской почве.[13] Предсказания Оруэлла в «1984» сбылись, во всяком случае, в одном: он абсолютно точно предвидел участь собственной книги в условиях тоталитарного режима. В Советском Союзе Джордж Оруэлл был объявлен «нелицом», если вспомнить термин, употреблявшийся чиновниками «Министерства правды», в котором служит главный герой романа «1984» Уинстон Смит, а самое имя писателя на протяжении десятилетий подлежало «распылению». Вообще, надо сказать, поразительны, вплоть до мелочей, совпадения в самом механизме действий оруэлловского министерства и реальной практики советской цензуры: при чтении романа временами возникает ощущение, что писатель видел документы Главлита, рассекреченные, да и то не до конца, лишь в последнее десятилетие. Как и «Министерство правды», занимался советский Главлит переписыванием и переделкой всех письменных и печатных документов в соответствии с последними указаниями Старшего Брата (после 1953 года — «коллективного руководства»). Удивительно похожи и манипуляции идеологического аппарата с именем Оруэлла и текстами его произведений. В рецензии на «Мы» Евг. Замятина сам Оруэлл назвал роман «любопытным литературным феноменом нашего книгосжигательского века».[14] Эти слова полностью приложимы и к российской судьбе самих оруэлловских текстов. «Вся история, — пишет по аналогичному поводу Оруэлл в «1984», — стала лишь пергаментом, с которого соскабливали первоначальный текст, по мере надобности писали новый. И никогда нельзя было потом доказать подделку». Как и в романе, политика и практика тотального «библиоцида», проводившаяся в СССР на протяжении десятков лет, вполне укладываются в чеканные формулы партийных лозунгов, провозглашенных Старшим Братом: «ПРАВДА — ЭТО ЛОЖЬ», «НЕЗНАНИЕ — СИЛА» и «Кто управляет прошлым, тот управляет будущим; кто управляет настоящим, управляет прошлым». Благодаря такой информационной селекции и насаждаемому «новоязу» создается практически неограниченная возможность властвования над сознанием людей и их поступками: «мыслепреступление» должно стать, таким образом, «попросту невозможным — для него не останется слов».

«Если партия, — спрашивает сам себя главный герой романа, — может запустить руку в прошлое и утверждать, что то или иное событие никогда не происходило, то это, наверное, страшнее пытки или смерти?» Точно так же на протяжении десятилетий реальная, а не вымышленная, партия «запускала руку» в наследие великого англичанина, пытаясь сделать его «несуществующим»…