ГЗОВСКАЯ Ольга Владимировна

ГЗОВСКАЯ Ольга Владимировна

11(23).10.1883 – 2.7.1962

Актриса театра и кино, сценарист, мемуаристка. На сцене с 1905. В 1905–1910 и 1917–1919 – на сцене Малого театра в Москве (с небольшими перерывами на гастроли). Исполнительница ролей: Ариэль, Беатриче, Дездемона («Буря», «Много шума из ничего», «Отелло» Шекспира), Марина Мнишек («Дмитрий Самозванец и Василий Шуйский» А. Островского), Клеопатра («Цезарь и Клеопатра» Шоу), Керубино («Безумный день, или Женитьба Фигаро» Бомарше). С 1910–1917 – в труппе МХТ, где сыграла Офелию («Гамлет» Шекспира), Туанет («Мнимый больной» Мольера), Мирандолину («Хозяйка гостиницы» Гольдони), Лауру («Каменный гость» Пушкина). В эти же годы снимается в кино, в частности у Я. Протазанова. Роли в фильмах «Женщина с кинжалом» (1916), «Тася» (1916), «Панна Мэри» (1916), «Шквал» (1917), «Ее жертва» (1917) «Не надо крови» (1917) и др. В 1920–1932 – за границей.

«Гзовская начала в Малом театре – в середине первого десятилетия нашего века, – начала шумно, почти кричаще. Она обладала редкостным сочетанием внешних и внутренних данных. Первое же появление ее на сцене не могло не привлечь радостного внимания. Она обладала даром сценического выхода. Он был всегда неожидан и разителен. Ее выход отнюдь не был выходом премьерши – Гзовская первая стала бы против такого впечатления протестовать. И тем не менее это был тщательно отделанный выход в образе, но в образе, на котором надлежало сосредоточить внимание. Фигура, которую правильно называть точеной, пластичность, владение словом и жестом соединились в этой молодой и, конечно, блистательной актрисе. Она не напрасно увлекалась не только сценической игрой – ее манила популярная в то время мелодекламация, она занималась пластическими движениями, танцами. Эти данные диктовали ей жадность все к новым и новым жанрам. Она одна из первых ведущих драматических актрис стала работать в кино и заняла, как и в театре, крупное положение. Фильмы с участием Гзовской собирали переполненные залы и – при всех сомнительных качествах тогдашних сценариев – заставляли предполагать в кино серьезное и плодотворное начинание. И уж совсем дерзким было настойчивое желание Гзовской работать со Станиславским – неожиданное для актрисы Малого театра, так успешно начавшей сценическую карьеру.

Конечно, во всех этих начинаниях заключалась и доля молодой дерзости, и свойственное молодой актрисе желание привлечь к себе внимание, укрепить любовь зрителя, выделиться на общем ровном фоне, желание простительное, естественное и отнюдь не удивительное. Но еще больше было жажды познания искусства. Гзовская, конечно, не могла не чувствовать своего особого положения молодой актрисы, сразу же ставшей любимицей зрителя, но, почувствовав это положение, она хотела еще большего. Ею владела предельная жажда самовыражения, овладения самыми изощренными приемами творчества. Конечно, она обладала всеми качествами, необходимыми для актрисы, но намного важнее, что Гзовская обладала не только этими данными, но и врожденным талантом артистизма, который сказывался во владении голосом, в отсутствии наигрыша и в отточенном чувстве меры – в чем-чем, но нельзя было обвинить Гзовскую хотя бы в намеке на вульгарность. Гзовская пренебрегала дешевой эффектностью – если изощренная эффектность порой проскальзывала в ее эстрадных выступлениях, то ее сценические образы, отмеченные музыкальностью речи, пленительностью движений и внутренней ритмичностью, были полностью этого лишены.

…Для Гзовской как актрисы драмы было характерно абсолютное отсутствие сентиментальности. Она никогда не вымаливала жалости у зрителей к своим героиням. Она могла показаться замкнутой, где-то суховатой, но никогда чувствительной. Темперамент Гзовской не лежал на поверхности, он не шел от чисто эмоционального порыва. Она обладала темпераментом ума, обостренным отношением к художественным задачам. Как многие актрисы, она любила успех, и кто-кто, но уж она не была лишена тщеславия. Она, конечно, хотела господствовать на сцене и потому решилась на трудное, но завидное самоотречение. Будучи уже знаменитой, она пошла в ученицы, но в ученицы самого Станиславского. Она горделиво считала себя вместе с ним как бы первооткрывателем системы и тщательно, послушно училась в первые годы создания учения Станиславского, как бы подавая пример своим старшим товарищам в Художественном театре и заняв там в этом отношении особые позиции» (П. Марков. Гзовская – актриса).

«Гзовская и киноработе отдавала себя так же целиком и самозабвенно, как отдавалась она любой другой творческой работе. В период съемок фильма она много внимания уделяла своей роли. И даже дома, думая о ее внешнем оформлении, о каких-то как будто пустячках, она знала, что этот пустячок украсит роль, создаст ее неповторимую характерность и будет способствовать рождению значительного образа. Помню, во время съемок фильма „Интриги мадам Поммери“ по Дидро Ольга Владимировна где-то вычитала, что парики дам украшались в ту эпоху клетками, в которых сидели живые птицы. Она стала просить режиссера фильма Вентгаузена, чтобы ей во что бы то ни стало раздобыли для парика такую клетку с птицей. Просьбу выполнили, укрепили клетку на парике, но во время съемки, как только включали свет, птица пугалась, начинала прыгать и своей хоть и небольшой тяжестью сбивала парик набок. После нескольких неудачных попыток от клетки с живой птичкой пришлось отказаться, что Ольгу Владимировну очень расстроило» (В. Гайдаров. На трудном пути).

«Гзовская обожала сверкание, блеск. Захватывали неотразимость ее искусства, легкость, фееричность, особая французская природа ее игры. Зритель воспринимал Гзовскую сразу, легко, радостно, без усилий. Покорялся ее обаянию, заразительности, активному и смелому таланту.

…Полька по происхождению, красивая, страшно честолюбивая, мечтающая стать русской Сарой Бернар, целеустремленная, поражающая духовным здоровьем, неудержимым напором, уверенная, что таланту „все позволено“. Она вся – воплощение Театра как в его сильных, захватывающих, так и в его опасных, разрушительных чертах.

…Я изумлялся ее таланту, дару блестящих импровизаций, неиссякаемости ее фантазии, мгновенным перевоплощениям; ее способности образного видения и воспроизведения мира, умению одним-двумя штрихами изобразить сущность человека, пластически точно и осязаемо, что свойственно лишь подлинным художникам; ее поразительной памяти, запечатлевшей все, с чем она сталкивалась в жизни и в искусстве, и, конечно, ее необыкновенному мастерству рассказа и показа.

Но, будучи поклонником ее редкостного таланта, я в то же время с горечью узнавал и те свойства ее натуры, которые были присущи ей не менее органически и порой превращали ее – большого художника – в актрису, жившую мелкими суетными интересами, погружающуюся в засасывающий, мутный мир закулисной борьбы, мир, где самолюбия так остры, где властвуют личные эгоистические интересы.

Я ее любил и боялся. Внутренне негодовал на то, что она губит себя, что жизнь ее часто тратится на досадные пустяки. Если удавалось отвлечь ее от всякого рода „сведения счетов“, уязвленных претензий, обид, она становилась увлекательнейшим рассказчиком. Меньше всего она могла говорить по вопросам теории, философии, до ужаса боялась „ученых слов“, „отвлеченности“ – все это не интересовало ее, было чуждо самой ее художественной природе. Когда она рассказывала, она не рассуждала, а показывала образы, отдаваясь изобразительной стихии своего таланта. Это был Театр, и какой! Увлекаясь, она начинала разыгрывать целые сценки, мгновенно переключаясь в изображаемых лиц, создавая как бы целые спектакли, рождаемые импровизационно. Она делала это легко, непринужденно, неотразимо.

Здесь раскрывались и ее насмешливая ироничность, и трезвая, жестокая, порой злая реалистическая наблюдательность, и блестящая выдумка, где действительно бывшее причудливо переплеталось с созданием фантазии…Отталкиваясь от реального факта, она создавала свои сценические новеллы, рожденные ее воображением и талантом. Это были ее художественные создания, гротесково-острые, насмешливые зарисовки…Неутомимая выдумщица, мастер „розыгрышей“, она могла, если хотела, сразить, „припечатать“ словом, нанести удар. И наносила его то расчетливо и уверенно, то играючи. Она не могла быть бесстрастным летописцем. Ей всегда был присущ воинственно-наступательный тон. Она наступала, боролась, кого-то изничтожала, с кем-то полемизировала» (Н. Чушкин. Судьба актрисы).

Данный текст является ознакомительным фрагментом.