ГОНЧАРОВА Наталия Сергеевна

ГОНЧАРОВА Наталия Сергеевна

21.6(3.7).1881 – 17.10.1962

Живописец, график, театральный художник. Одна из организаторов 1-й выставки «Бубновый валет», участница выставок «Ослиный хвост», «Мишень». Живописные полотна «Уборка хлеба» (1908), «Рыбная ловля» (1909), «Идолы» (1908–1909), «Бог плодородия» (1911), «Евангелисты» (1911–1912) и др. Литографическая серия «Мистические образы войны» (1914). В 1915 по приглашению С. Дягилева уехала вместе с мужем М. Ларионовым в Швейцарию работать в «Русских балетах» и больше в Россию не возвращалась.

«Задачи, выдвигаемые мной, следующие: творчество новых форм в искусстве и через него новых форм жизни… Я иду против опошленной и разлагающейся проповеди индивидуализма. Я не боюсь жизненной пошлости и претворяю ее в художественные формы…Выступления на диспутах, доклады и все в этом роде я отвергаю как отжившие приемы – нужно апеллировать непосредственно к улице, к народной массе вообще» (Н. Гончарова).

«Я перенесла свои наблюдения на Наталию Сергеевну: узкая в бедрах, стройная, без жеманства, и все – всерьез. Маленькая головка на высокой шее. Лицо – без мелочей, очень точно нарисовано. Мимика скупая, волосы черные, или почти, причесаны на прямой пробор, туго затянуты по голове, очерчивая затылок, а внизу, у шеи, завернутые в маленький, еле заметный пучочек. Брови очень черные, тонкие, спокойные. Овал лица четкий. Маленький носик с энергично вырезанными ноздрями. Глаза – карие, небольшие, пристально смотрящие, обведены черной бахромкой ресниц. Рот не маленький. Прямая линия стыка губ придает выражение строгости. Уголки – юно припухлые и приподнятые. Подбородок короткий. Руки и ноги плоские и довольно большие. Никаких прикрас: ни косметикой, ни в одежде. Кожа гладкая, чистая. Она вся очень русская. Красивой не назовешь, но… Ее бы прекрасно написал Аргунов или Левицкий. Одета – без моды, очень просто и складно, как может себе позволить женщина, хорошо сложенная.

…Казалось, от нее пахнет чистотой. Говорит она быстро, поразмыслив, в утвердительной интонации, довольно низким, глуховатым голосом. В ней, как в иконах, – строгость.

Сижу, почти прижавшись к ней. Рукава у нее короткие. На запястье правой руки старинный браслет – тонкая золотая проволока, к которой приделан, как пряжка, большой темно-лиловый аметист, взятый в золотые лапки. Очень неожиданным кажется это женское украшение на ее крупной юной руке. Кисть руки она опустила в воду и, видно, наслаждается струями воды, протекающими у нее между пальцами, – день жаркий» (Вал. Ходасевич. Портреты словами).

«Внешнее явление Гончаровой. Первое: мужественность. – Настоятельницы монастыря. – Молодой настоятельницы. Прямота черт и взгляда, серьезность – о, не суровость! – всего облика. Человек, которому все всерьез. Почти без улыбки, но когда улыбка – прелестная.

Платье, глаза, волосы – в цвет. „Самый покойный из всех…“ Не серый.

Легкость походки, неслышность ее. При этой весомости головы – почти скольжение. То же с голосом. Тишина не монашки, всегда отдающая громами. Тишина над громами. За – громная.

Жест короткий, насущный, человека, который занят делом» (М. Цветаева. Наталья Гончарова).

«Помню впечатление от Гончаровой и Ларионова. После всех страстей, которые приходилось слушать о московских футуристах, я попал в общество людей милых, скромных и серьезных. Помню, с какой влюбленностью говорил Ларионов о красоте японского искусства, которым он тогда увлекался, помню, как серьезно обсуждала Гончарова каждую деталь в предстоящей постановке [балета „Петрушка“. – Сост.]. Какая она тихая, сосредоточенная, искренняя во всем, что говорит. Картины ее меня сперва ошеломили. В большой темной студии мрачного загородного дома мы, почему-то при свечке, знакомились с ее работами. Вся комната заставлена повернутыми к стене холстами. Один за другим холсты поворачивались к нам лицом. Сперва они пугали меня. Я им „не верил“. Помню, был один портрет. Лицо аршина полтора в диаметре. Кажется, был один только глаз. Я волновался за судьбу „Золотого петушка“. Но постепенно я входил во вкус живописи этой худой, нервной женщины. Сперва „заподозрил“, что есть тут что-то серьезное, хорошее. Потом начал чувствовать вкус в красках, увлекся особым подходом к пейзажу. Ушел в совершенном убеждении, что Гончарова даст нечто неожиданное, красочно-прекрасное, глубоко национальное и в то же время сказочное» (М. Фокин. Против течения).

«По внутреннему складу своему Гончарова и Ларионов были различными людьми.

Она – очень скромная, застенчивая, старавшаяся держаться как можно незаметнее, он был тогда подвижен, шумлив, порой даже чересчур самоуверен – это не мешало им, однако, быть всегда вместе.

Оттого ли, что в начале века среди московских живописцев было еще мало женщин, или почему-либо другому, но с первых же дней обучения в Школе живописи Н. С. Гончарова быстро выделилась в студенческой художественной Москве.

Высокого роста, худощавая, с гладко зачесанными назад волосами, внимательными, зоркими глазами, с неторопливыми движениями, она напоминала внешне тургеневских женщин.

В двадцать лет она стала выставлять работы на выставках. С первых лет нового века, вместе с М. Ф. Ларионовым, тоже воспитанником Московской школы живописи, Н. С. Гончарова явилась „вдохновительницей“ многих дерзких начинаний и затей художественной молодежи древней столицы» (В. Лобанов. Кануны).

Данный текст является ознакомительным фрагментом.