Поэзия Хильдегарды Бингенской (1098–1179)

Поэзия Хильдегарды Бингенской (1098–1179)

Когда читатель переходит от других средневековых текстов к сочинениям монахини Хильдегарды, он должен пережить потрясение, подобное тому, которое каждый испытывает, покончив с первой частью "Фауста" Гёте и взявшись за вторую. Его глаза должны привыкнуть к новому освещению, которое поначалу кажется непроглядным мраком. Вместо веселого звона рифм, наполняющего поэзию позднего средневековья, его встречает некое подобие современного верлибра, вместо наивно-рассудительных назиданий, рассудочных аллегорий, упорядоченной словесной игры — темные и многозначительные символы, соединямые по ассоциативному принципу с такой бесконечной свободой, какую он привык встречать разве что у самых дерзновенных поэтов новейшей эпохи.

Эти необычные сочинения принадлежат необычному человеку. Для того чтобы в XII в. женщина могла заговорить перед всем миром, да еще возвещая не школьную премудрость, а некую тайну, открытую ей и только ей, она должна была соединить в себе общепризнанную святость, визионерский дар, гениальные способности и сильную волю. Эпоха женской монашеской мистики, существенно повлиявшая на пути развития немецкой культуры, наступит не раньше, чем через столетие (Мехтхильда Магдебургская, 1210–1282; Мехтхильда Хакеборнская, 1241–1299; Гертруда Великая, 1256–1302). В средневековой Германии именно Хильдегарда была той, которая "научила женщин говорить", и как всегда бывает в подобных случаях, сама достигла такого духовного уровня, который оказался недостижим даже для самых замечательных ее последовательниц. Ее творчество в лучшем смысле этого слова мужественно; в нем совершенно отсутствуют черты расслабленной чувствительности, ребяческой умильности, невзыскательного духовного провинциализма; общий тон остается чистым и строгим даже в описаниях самых невообразимых экстатических и визионерских переживаний. Читательское впечатление от текстов Хильдегарды — впечатление от альпийского пейзажа: горный воздух и захватывающая дух крутизна. Этот почти жесткий аристократизм духа достоин великой рыцарской культуры XII в.

Хильдегарда и в самом деле была отпрыском рыцарского рода. Она родилась в 1098 г. С пяти лет она имела видения, что побудило родителей рано вверить девочку духовной опеке монахинь бенедиктинского монастыря в Дизибоденберге. В 1136 г. Хильдегарда сама стала аббатисой этого монастыря, в 1147 г. перенесенного на холм св. Руперта близ рейнского города Бингена (по которому Хильдегарда получила свое прозвище). В 1141 г. с ней случилось то, что сделало ее писательницей — что именно, мы никогда не узнаем иначе, как с ее слов. Сама же она повествует об этом так: "Се, на сорок третьем году земного моего странствия, когда с великим страхом и трепетным прилежанием вникала я в небесное видение, случилось так, что я узрела величайший свет, из которого был глас небесный, провещавший мне: "О, бренный человече, и прах праха, и тление тления! Расскажи и запиши, что ты увидишь и услышишь. Поелику же ты слишком робка, чтобы говорить, и слишком проста, чтобы толковать, и слишком неучена, чтобы писать, расскажи и запиши это, сообразуясь не с разумом измышления человеческого, и не с произволом сочинительства человеческого, но с тем, как ты видишь сие на небесах в вышних и в дивности Божией, повторяя преподанное, как слушатель, ловя слова наставника своего, обнародует их сообразно тому, как они были сказаны, следуя воле, и мысли, и речи наставника. Так и ты, о человече, скажи то, что ты видишь и слышишь, и запиши виденное и слышанное, сообразуясь не с собою и не с каким бы то ни было другим человеком, но с волею Того, кто все ведает, и зрит, и устрояет в сокровенности тайн своих".

И дальше она повествует об этом же событии: "Совершилось… что огнистый свет с величайшим блистанием сошел из разверстых небес, затопил весь мой мозг и воспламенил все мое сердце и всю мою грудь как бы пламенем, притом не только сияющим, но и согревающим, как согревает солнце ту вещь, на которую изливает лучи свои; и я немедля уразумела изъяснение смысла книг, то есть Псалтири, евангелий и прочих кафолических писаний, как Ветхого, так и Нового Завета".

Этим рассказом открывается книга под несколько диковинным названием "Scivias" ("Путеведение"). Хильдегарде было вовсе не так просто исполнить полученный приказ, она была женщиной и поэтому никогда не училась латыни систематически. Конечно она затвердила наизусть латинский текст псалмов и других богослужебных текстов, как это само собой разумелось для всякой монахини, но смысл этих текстов она проясняла для себя скорее догадками и озарениями, нежели каким-либо иным способом. Когда она взялась за перо, ей пришлось не раз обращаться к знакомым клирикам за консультацией относительно склонений и спряжений слов. Латынь сочинений Хильдегарды — это удивительный языковый феномен, граничащий с глоссолалией: полузнакомый язык лежит перед писательницей, как неторные лесные заросли, сквозь которые ее ведет уверенность лунатика, причем каждое слово обладает такой весомостью и многозначительностью, которых оно уже не имело для более привычного глаза. Но и такая поистине визионерская латынь казалась Хильдегарде все еще слишком обычной и стертой для передачи ее экстазов — и вот она углубляется в конструирование некоего несуществующего сверхъязыка, на много столетий предвосхищая словотворческие эксперименты новейшей эпохи. Ею был составлен лексикон из 920 заново изобретенных вокабул с переводом на латинский и немецкий языки под заглавием "Язык незнаемый" — и в придачу она выдумывала новые начертания для — букв1! Более деловой и все же достаточно необычайный характер имели ее естественнонаучные и медицинские штудии: в ее трактатах "Физика" и "Причины и врачевания" странно соединяются ясновидческая женская интуиция по части тайн живой природы, практические познания в области народных навыков и мистическое влечение к сокровенному смыслу каждого цветка и червя. Она очень точно и толково описывает 230 видов растений, но каждый из них имеет для нее свое соответствие во внутреннем мире человека. Почтенная аббатиса во время своих путешествий сама занималась врачеваниями как душ, так и немощных тел, и притом не только Молитвами, но и конкретными советами. Как это обычно бывает с такого рода святыми исцелительницами, сама она страдала тяжелой болезнью и не была избавлена от нее никаким чудом. Современники обращались к ней за советами отнюдь не только медицинского характера; государи и князья церкви засыпали ее письмами, излагая ей свои затруднения и терзания совести, приглашая ее рассудить спор, жалуясь на противников. Она отвечала кратким и простым напоминанием о нравственном долге, как она его понимала.

Двадцать девять религиозных стихотворений Хильдегарды — не совсем стихотворения с точки зрения теоретико-литературных критериев ее эпохи. Сколько-нибудь обязательная метрическая структура в них отсутствует; особенно поразительно то, что в секвенциях нельзя отыскать симметрии полустрофий; нет, конечно, и рифмы. Целое держится на очень свободном ритме и на тонко организованных синтаксических связях, позволяющих словам сохранять как бы дистанцию между собой и пребывать каждому в своем собственном излучении. Такая поэтика отвечает необычному содержанию этих гимнов, предназначенных не для богослужебного, а для приватного исполнения. В них почти полностью отсутствует наивно-повествовательный момент: например, из того, как Хильдегарда говорит о святом Руперте, читатель не узнает никаких подробностей из жития этого герцога Бингенского. Не дело Хильдегарды — рассказывать истории и разрисовывать картинки. Не найти у нее и рассудочного формулирования догматов (пусть читатель сравнит для контраста гимны в честь св. Троицы, содержащиеся в разделах "Религиозная поэзия XI века" и "Религиозная поэзия XII века"). Все гимны говорят об одном, давая как бы бесконечные вариации темы: эта тема — внутреннее преображение человека, таинство бракосочетания души с богом. К своим стихам Хильдегарда сама писала музыку.

Поскольку Хильдегарда при всей своеобычности своего творчества был" все же средневековым человеком, а не модернистом XX столетия, она внутренне нуждалась в том, чтобы исходить из некоей уже наличной системы символов, — подвергая ее трансформациям. Таким источником для нее стала библейская Песнь Песней в аллегоризирующей интерпретации. Ассоциативные ходы, на< которых построены стихотворения Хильдегарды, подчас невероятно сложны и глубоки, но никогда не произвольны; они неизменно укоренены в традиции. Предлагаемые в этой книге комментарии к текстам Хильдегарды стремятся хотя бы отчасти выявить эту укорененность.

Скончалась Хильдегарда 17 ноября 1179 г.

ГИМН О СВЯТОМ ДУХЕ

1. О Дух огнезрачный,

хвала Тебе,

что тимпанами движешь и кифарами (1).

2. Сердца людей горят по Тебе,

и домы душ их (2)

собирают силы свои.

3. Через это воля восстала,

и вкус душе сообщила (3),

и лампада ее воздыхание.

4. Ум призывает Тебя сладчайшими гласами,

и строения Тебе с разумностию готовит,

те, что каплют золотыми делами.

5. Ты же всегда имеешь при себе меч,

дабы отсекать,

что предлагается губительным яблоком (4)

через чернейшее человекоубийство,

6. Когда морок затмевает волю и воздыхания,

в которых душа возлетает

и повсюду кружится.

7. Но ум есть устой

для воли и воздыхания.

8. Когда же так дух движется,

что ищет узреть зеницу зла и челюсть мерзости (5),

скоро сжигаешь Ты его в огне, если соизволишь.

9. Когда же, однако, разумность

через злые дела отходит к падению,

Ты, по соизволению,

касаешься, и поражаешь, и возвращаешь ее,

вливая в нее излияние опыта (6).

10. Когда же зло устремляет на Тебя меч свой,

Ты обращаешь меч оный ему в сердце,

как сотворил Ты над первым отпавшим ангелом,

когда башню гордыни его низвергнул в геенну.

11. Здесь же иную башню

воздвигнул Ты из мытарей и грешников,

которые исповедуют Тебе грехи свои

и дела свои (7).

12. Через то все творения, Тобою живущие, хвалят Тебя;

ибо в Тебе благороднейший бальзам для ран зловонных,

что обращаешь Ты в драгоценнейшие жемчужины.

13. Ныне же соизволь всех нас собрать к Тебе

и на правые пути наставить. Аминь.

ГИМН СВЯТОЙ ДЕВЕ МАРИИ

Радуйся, благородная,

славная и непорочная Девица —

око целомудрия,

вещество освящения.

Господу угодное.

Ибо столь верховное

в тебя излилось наитие,

что Слово верховное

в тебе облачилось плотию.

О Белая Лилия,

ее же призрел Господь

превыше всего творения.

О прекраснейшая и сладчайшая,

сколь дивно Бог о тебе умилился,

если ласкание жара Своего

так в тебе положил, что Божий Сын

от сосцов твоих кормился.

Ибо чрево твое имело радование,

когда все созвучия хоров небесных

о тебе ликовали,

что девственно зачала ты Сына Божия;

через то чистота твоя

просияла во Господе.

Утроба твоя имела радование,

как трава, росой прохлажденная,

с небес нисходящею (8);

как то и в тебе совершилось,

о Матерь всякого радования.

Ныне же Церковь

совокупно алеет в радовании (9),

и ликует в созвучиях хоров,

сладчайшей ради Девы

и достохвальной Марии,

Божией Матери.

Аминь.

СЕКВЕНЦИЯ О СВЯТОМ РУПЕРТЕ

О, Иерусалим,

град златоблещущий (10),

украшенная Царя багряница,

О, строение верховной благости,

которое есть свет неомрачаемый!

Ибо ты украшено в зорях,

как и в рдении солнца.

О, блаженное младенчество,

что багряно в зорях;

о, хвалимое отрочество,

что рдеет в солнце!

Ибо в них, благородный Руперт,

ты возблистал, как жемчужина;

через это не укрылся от малоумных,

но явлен, как холм среди долины (11).

Окна твои, Иерусалим,

топазами убраны и сапфирами (12),

дивно;

Когда в них, Руперт, просиял ты,

не укрылся ты от ленивых духом,

как бы холм, розами венчанный и лилиями,

словно багряница явленная.

О, нежный цветок полей (13),

О, сладкая свежесть плода,

О, бремя необременяющее,

не устремляющее сердца к виновности;

О, сосуд избрания (14),

что не осквернен и не пожран

средь плясания древнего вертепа,

и не уязвлен ранами

от древнего губителя!

Дух Святой песнословит в тебе,

ибо к ангельским сопричтен ты хорам,

и в Сына Божия облекся (15),

не имея в себе порока.

Сколь украшенный сосуд ты, Руперт,

ибо в младенчестве твоем и в отрочестве

твоем

устремлялся ты к Богу в страхе Божьем,

и в лобызании любови,

и в сладостном благоухании дел благих.

О, Иерусалим.

основание твое положено на камнях из потока (16),

каковые суть мытари и грешники;

овцами потерянными были они,

но, Сыном Божьим обретенные,

к тебе пришли и в тебе упокоились;

Стены же твои блистают

живыми каменьями (17),

что через усерднейшее рвение

благой своей воли

воспарили в небесах, облакам подобясь.

И через то башни твои, Иерусалим,

краснеют и белеют

багряностию и белизною святых,

и всяким украшением Божьим,

в котором нет тебе недостатка,

О Иерусалим!

Так и вы, избранные и увенчанные,

обитание которых в Иерусалиме,

и ты, о, Руперт,

сотоварищ их в оной обители,

Подайте нам помощь,

молящим

и в изгнании страждущим.

СЕКВЕНЦИЯ ОБ ОДИННАДЦАТИ ТЫСЯЧАХ ДЕВ (18)

О, Церковь,

очи твои подобны сапфиру,

и горе Вефиль — уши твои,

и нос твой, как гора мирры и ладана,

и уста твои, как шум вод многих (19).

В видении веры неложной

Урсула Сына Божия возлюбила,

и мужа совместно с миром сим оставила,

и на солнце воззрела,

и прекраснейшего юношу призвала, глаголя:

Многим желанием, возжелала я прийти к тебе,

и в небесном браке воссесть с тобою,

через чуждую жизнь к тебе устремляясь,

как бы облако,

что в чистейшем воздухе проплывает,

подобясь сапфиру.

И когда Урсула молвила так,

Слух прошел по вселенной,

И сказали: "Невинность девическая

не ведает, что говорит".

И начали играть с ней

Во многих хорах,

покуда не возлегло ей на плечи

пламенеющее бремя.

Через то все

познали,

что презрение к миру,

как гора Вефиль.

И притом изведали

сладчайшее мирры и ладана благоухание,

ибо презрение к миру

превыше вещей подъемлется.

Тогда Диавол

вселился в члены буйственные,

что убили благороднейшие нравы

в сих телах (20).

И се, громогласно

все стихии вняли

и пред лицом Бога возгласили:

О, вот и алая кровь

Агнца неповинного

пролита во обручение его (21).

Это да услышат все небеса

и великими хорами да восславят

Агнца Божия,

что заградил гортань древнего Змия

веществом Слова Божия

в сих жемчужинах.

СЕКВЕНЦИЯ О СВЯТОМ МАКСИМИНЕ

1. Взирала голубица чрез оконные створы (22),

и пред оком взиравшим

струился бальзам, источаясь

от Максимина осиянного.

Солнечный жар разогрелся,

во мраках возблиставши;

через то и жемчужина явлена

в освященном строении (23)

любовью обильного сердца.

2. Сия башня созиждена

из кипарисов и кедров Ливанских (24),

гиацинтом и сардониксом убрана (25),

как град, художество зодчих превысивший,

Сей олень легконогий

прянул к источнику струй чистейших,

источенных из крепкого Камня (26),

сладкое благоухание восчувствовав.

3. О торговцы благовониями,

что утешаетесь в зелени садов царских,

к вершинам поднявшись,

когда уже заклан овен

и свершено приношение,

меж вас просиял сей художник.

подпора Храма,

воздыхавший о крыльях орлиных,

лобызая Премудрость-кормилицу

в благодатной плодоносности Церкви.

4. О Максимине, ты явлен как холм и дол,

но меж обоих как строенье чертога,

где Единорог и Слон выступают (27)

и Премудрость к усладам причислена.

Ты дивен и кроток в священнодействиях

и в алтарном пылании жертвы,

подъемлясь, как дым благовонный,

до столпов хваления выспренних;

там молись о людях твоих,

что восходят к дозорам Света,

Коему слава приносится в вышних.

ПЕСНОПЕНИЕ ХОРА ДЕВСТВЕННИЦ

1. О, сладчайший Жених,

сладчайший Лобызатель,

охрани, огради девство наше (28).

2. Рождены мы во прахе,

увы, увы! и во грехе Адамовом,

и тяжко бремя противоречить

имеющему вкус яблока; (29)

но отторгни нас от земли, Христе Спаситель.

3. Желанием горим мы

Тебе последовать;

о, сколь трудно нам, бедным,

подражать Тебе,

непорочному и невинному,

Владыке ангелов!

4. Все же уповаем на Тебя,

возжелавшего взыскать

жемчужину из тления (30).

5. Ныне призываем Тебя,

Жениха нашего и Утешителя,

ибо на кресте искупил Ты нас

6. Во кровях Твоих

обручением сочетались мы с Тобою (31),

отвергнув мужа,

избрав же Тебя, Сына Божия о прекраснейшем лике,

сладчайшее благоухание услад вожделенных;

всегда воздыхаем мы по Тебе в слезной юдоли:

о, когда Тебя узрим,

и с Тобою пребудем?

7. Ты в мире,

и Ты в уме нашем,

и обнимаем Тебя в сердце,

как бы имея Тебя с собою.

8. Ты, о Лев, сильный во бранях,

расторг неба пределы, прянув в ограду Девы (32)

и разрушил смерть,

жизнь устрояя в златом Иерусалиме;

9. Даруй нам в оный вселиться,

И пребыть в Тебе,

о сладчайший Жених,

исторгший нас из пасти Диавола,

10. Что ложью уловил

прародителя нашего.