Символические маркеры этничности и категоризация

Символические маркеры этничности и категоризация

При обосновании своего или чужого этнического статуса старожилы широко используют различные контрастивные признаки – так же как их соседи используют различные признаки для отнесения старожилов к той или иной этнической категории. «Мы» (или, соответственно, «они» при выстраивании границы извне) – это те, которые ведут себя так-то и так-то, едят то-то и то-то, отличаются определенным характером, ловят рыбу определенным способом и т. п. Эти признаки, естественно, могут оказаться разными по содержанию «изнутри» и «снаружи» (Jenkins 1994): группа марковцев, например, может отделять себя от других по признаку, который соседние группы не будут признавать, и наоборот. Тем не менее эти признаки довольно многочисленны и успешно справляются с задачей сохранения если не группы, то идеи группы, которая получает опору в дискурсе, формулируется и обосновывается (Banks 1996: 12).

Контрастивные признаки старожилов как этнической группы служат для формулирования и поддержания «этнических» границ двух типов, как бы с двух сторон. С одной стороны, группе необходимо отделить себя от русских – что, как мы постарались показать выше, непростая задача, учитывая историю формирования этих групп и национальную политику Российского государства в XIX и XX столетиях. С другой стороны, группа испытывает потребность в выстраивании и постоянном поддерживании границы между собой и «коренными» – «малочисленными народностями Севера». Другими словами, границы устанавливаются как между своей («старожильческой») культурой и ее «коренной» («дикой, чукотской») составляющей, так и между своей («старожильческой») культурой и ее «привнесенной» («русской, цивилизованной, казачьей») составляющей.

В разные периоды истории эти две границы имели, видимо, разную значимость для группы, в зависимости от того, с какой стороны группа испытывает более сильное давление. Тем не менее обе границы постоянно и ревниво поддерживаются и охраняются, поскольку ослабление любой из этих границ грозит группе сползанием либо в сторону «коренной», либо в сторону «русской», грозит ей потерей статуса отдельной культуры, причем культуры с необычной историей.

Для «марковского куста» основная граница контрастивной самоидентификации пролегает между чукчами и всеми остальными: этот мотив хорошо прослеживается во многих высказываниях, вплоть до прямой констатации, когда чуванцы и, с оговорками, ламуты обозначаются коренным марковцем как «мы», а чукчи – как «они». Для колымчан и юкагиры, и чукчи – «они»; «мы» – только своя группа.

Колымчанка: А чукчи – они с побережья, например, с моря. Якуты к нам начали приезжать в 30-х годах из Среднеколымска, с Лены. Я в книжке читала […] Вот мы говорим «он юкагир», но не говорим, что он наш, местный (ж 37 ЧР). Марковчанка: И вот что интересно, ламуты и чуванцы… Близость какая-то общения. А вот с чукчами – они совсем другие. Не можем мы с ними. Порядок жизни другой, быт другой. А вот мы с ламутами… мы свои люди. Ламуты и чуванцы, это вот (ж 18 МК).

Эта близость или, напротив, удаленность просматриваются по целому ряду признаков. Приведем цитату, в которой практически все критерии отграничивания своей группы от чужой собраны вместе. Информантка (чуванка [79] ) последовательно и старательно перечисляет все, чем, по ее мнению, марковцы отличаются от чукчей – т. е. от своего «дикого родственника». Любопытно, что ответ об отличии «от чукчей» получен на вопрос «Чем отличаются разные народы?» – т. е. первая и основная граница между этническими группами (первая ассоциация со словом «народы») для этой информантки (и, видимо, не только для нее) пролегает между чукчами и остальными группами населения «марковского куста».

Чукчи, например, говорят по-чукотски, мы их язык не понимаем. У нас – свой язык, чукчи нас не понимают. Сейчас-то все по-русски говорят, а раньше… Потом чукчи едят сырое… недоваренное мясо, а мы этого не любим. Чукчи в ярангах живут, а мы испокон веков в домах жили. Обои не клеили, но мыли стены и потолок дресвой [дробленой прокаленной на огне галькой] с водой. И по одежде отличались. Мои родители, например… Мама носила длинную юбку, кофту, всегда платочек у нее был. А чукчи – они носили… называется хамби? – это целиком из меха, вроде комбинезона, сплошь меховой. Наши говорили: чукчи и зимой, и летом в этом хамби ходят. А местные, камчадалы – они длинную юбку… как раньше казаки. Очень много было казаков. Очень много. А ламуты – они… у них одежда была вся разукрашенная, и шапка. Такими бусами… А чукча – как наденет хамби, так и ходит, так и не снимает никогда (ж 33 МК).

Необходимо еще раз подчеркнуть, что все, о чем пойдет речь ниже, относится к области стереотипов, т. е. того, как люди представляют себе себя и других, и даже точнее – как они рассказывают постороннему человеку о том, как они представляют себе себя и других («culture as declared»). Мы уже показали на примере «теории» и практики замужества, что к реальности все это имеет весьма косвенное отношение. Однако эти стереотипы довольно устойчивы, повторяются от информанта к информанту – конечно, с некоторыми вариациями, причем эти вариации – т. е. степень рельефности изображения – зависят преимущественно от характера информанта: одни обсуждают свои достоинства и чужие недостатки с б?льшим удовольствием, другие – с меньшим.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.