ГЛАВА I Начатки англійскаго театра

ГЛАВА I

Начатки англійскаго театра

Составные элементы среднев?ковой драмы: народно-бытовой и церковно-литургическій. — Древн?йшія свид?тельства о театральныхъ представленіяхъ въ Англіи. — Выводы изъ нихъ вытекающіе. — Общая характеристика англійскихъ мистерій. — Вторженіе въ нихъ народно-бытовой стихіи. — Сценическая постановка мистерій. — Возникновеніе аллегорическихъ пьесъ, изв?стныхъ подъ именемъ Моралите и отношеніе ихъ къ мистеріямъ. — Значеніе Моралите въ исторіи развитія англійской драмы. — Понятіе объ интерлюдіи. — Джонъ Гейвудъ; его біографія и сочиненія. — Обзоръ главн?йшихъ интерлюдій Гейвуда. — Ихъ литературный характеръ и историческое значеніе. — Роль народно-бытоваго элемента въ исторіи стариннаго англійскаго театра.

Въ раннемъ историческомъ возраст? народной жизни всякое идеальное стремленіе, всякое проявленіе высшихъ потребностей духа находится въ т?сной связи съ религіознымъ міросозерцаніемъ народа. Нигд? впрочемъ эта связь не раскрывается съ такой полнотой и очевидностью, какъ въ сфер? искусства и поэзіи. Относительно посл?дней можно, пожалуй, подумать, что на первой ступени своего развитія она не только состоитъ на служб? у религіи, но что религіозное чувство создало ее исключительно для своихъ ц?лей. Древн?йшимъ памятникомъ лирической поэзіи считаются веддійскіе гимны; первенецъ эпической поэзіи есть ми?ъ или поэтическое сказаніе о богахъ; наконецъ начатковъ драматическаго искусства нужно искать въ вакхическихъ хорахъ, сопровождавшихъ священныя процессіи въ честь Діониса, которыя въ древней Греціи составляли принадлежность самаго религіознаго культа. Подобно драм? греческой и среднев?ковая драма развилась изъ языческой и христіанской обрядности среднихъ в?ковъ. Наивная фантазія древнихъ насельниковъ Европы, полная в?ры въ демоническія силы природы, вид?ла въ каждомъ ея феномен?, въ каждомъ ея неизм?нномъ процесс?, проявленіе личной воли и сознательнаго могущества. Упорная в?ра въ божественную личность стихійныхъ силъ въ связи съ над?леніемъ ихъ челов?ческими свойствами составляетъ характеристическую черту религіознаго сознанія первобытнаго челов?ка. Подъ вліяніемъ этой в?ры возникли уже въ глубокой древности сказанія о л?т? и зим?, какъ о двухъ братьяхъ ¹), а періодически-повторяющаяся см?на одного времени другимъ подала поводъ къ олицетворенію ихъ въ образ? двухъ соперниковъ, борющихся между собой за право господства надъ землей. Описывая различныя празднества и игры, которыми у древнихъ германцевъ сопровождалось чествованіе наступающей весны, Яковъ Гриммъ упоминаетъ о спор? л?та съ зимой, обряд? весьма распространенномъ въ средніе в?ка въ Германіи — и видитъ въ переряживаньи двухъ соперниковъ, въ ихъ в?роятномъ обм?н? р?чами въ присутствіи хора поселянъ, — первые грубые задатки сценическаго искусства ²).

Въ спор? л?та съ зимой, описанномъ Гриммомъ, перев?съ остается на сторон? л?та, и сельская молодежь торжествуетъ его поб?ду радостными восклицаніями и насм?шками надъ зимой. Въ н?которыхъ м?стностяхъ Европы, преимущественно въ славянскихъ земляхъ, соломенное чучело, изображающее зиму или смерть, съ п?снями носятъ по селу, а потомъ сжигаютъ или бросаютъ въ воду ³). Всл?дъ за изгнаніемъ зимы въ Швеціи, Даніи и на остров? Готланд? происходилъ торжественный въ?здъ л?та (Mairitt), составлявшій, такъ сказать, второй актъ народной обрядовой драмы. Сельская молодежь избирала изъ среды себя распорядителя празднества, который носилъ титулъ майскаго графа (Maigraf). Подъ его предводительствомъ двигалась изъ л?су многочисленная, ув?нчанная цв?тами, процессія, символически изображавшая наступленіе л?та. При въ?зд? въ селеніе ее встр?чалъ съ веселыми п?снями хоръ д?вушекъ; изъ числа ихъ графъ выбиралъ себ? подругу (majinde) и въ знакъ ея новаго достоинства над?валъ на нее в?нокъ; зат?мъ по?здъ двигался дал?е, всюду сопровождаемый восторженными кликами, п?ніемъ и звономъ колоколовъ ⁴).

Изсл?дователи, не признающіе за подобными обрядами драматическаго характера, упускаютъ изъ виду историческую точку зр?нія и разсматриваютъ драматическій элементъ, какъ н?что обособившееся, совершенно выд?лившееся изъ общаго религіозно-эпическаго содержанія среднев?ковой обрядности. Конечно, ничего подобнаго мы не найдемъ на первой ступени драмы, когда драматическій элементъ находится еще въ см?шанномъ вид? съ эпическимъ и лирическимъ, а ми?ическое содержаніе, набрасывая на все свой величаво-сумрачный колоритъ, сковываетъ собою первые, еще робкіе, шаги новорожденнаго драматическаго искусства. Все что можно найти въ данномъ случа? — это разв? начатки драматической формы въ традиціонномъ обм?н? р?чей между л?томъ и зимой, въ прип?вахъ хора, и зародышъ сценическаго искусства въ костюмированіи л?та и зимы, въ торжественной обстановк? майской процессіи и т. п., но и это немногое им?етъ въ глазахъ историка литературы большую ц?ну, потому что позволяетъ ему наблюдать любопытный процессъ зарожденія драматическихъ формъ изъ чисто народныхъ элементовъ. Въ рождественскихъ обрядахъ Франціи, въ обиход? славянской свадьбы, въ германскомъ старинномъ обыча? переряживанья на масляницу, наконецъ въ д?тскихъ играхъ н?мцевъ и славянъ ⁵) скрывается много матеріаловъ для начальнаго періода европейской драмы. Къ сожал?нію подробное изученіе это-то вопроса — какъ оно само по себ? ни заманчиво — лежитъ вн? пред?ловъ нашей задачи, и мы принуждены будемъ ограничиться немногими указаніями на присутствіе драматиіческаго элемента въ обрядахъ, играхъ и народныхъ празднествахъ Англіи.

Въ Англіи не сохранилось преданій о борьб? л?та съ зимой, а потому вс? народные обряды, связанные съ чествованіемъ возрождающейся природы, группируются главнымъ образомъ вокругъ въ?зда майскаго короля. Ц?лый кругъ игръ и обрядовъ, относящихся къ этому событію, носитъ названіе майскихъ игръ (Maygames или Mayings). Въ старину майскія игры были вполн? національнымъ праздникомъ; въ нихъ принимали участіе вс? англичане безъ различія сословій: богачи и б?дняки, разд?ленные предразсудками рожденія и богатства, чувствовали себя въ это время членами одной народной семьи и соединялись въ живомъ чувств? природы, въ св?жемъ восхищеніи прелестью весенняго дня ⁶). На зар? перваго мая молодые люди обоего пола отправлялись въ близь лежащій л?съ, ломали зеленыя в?тви, рвали только что распустившіеся цв?ты, плели изъ нихъ в?нки и при первыхъ лучахъ восходящаго солнца возвращались изъ л?су съ майскимъ деревомъ (May-pole), которое везли за ними н?сколько паръ воловъ. Съ п?снями и музыкой веселая толпа водружала майское дерево среди селенія или на городской площади, и вокругъ него начинались игры и танцы. Въ распорядители праздника зд?сь — какъ и въ Германіи — избирался молодой челов?къ, котораго величали майскимъ королемъ (King of the May) или майскимъ лордомъ (Lord of the May). Въ подруги ему избиралась молодыми людьми красив?йшая д?вушка въ деревн?, носившая титулъ майской царицы (Queen of the May). Быть хоть разъ избранной въ майскія царицы было зав?тной мечтой всякой д?вушки, и воспоминаніе объ этой счастливой пор? она сохраняла всю свою жизнь ⁷). Торжественный обиходъ майскихъ празднествъ въ Англіи им?лъ въ себ? много сценическаго, а раннее введеніе въ нихъ полуми?ическаго, полуисторическаго Робинъ-Гуда съ его неизм?нными спутниками — д?вицей Маріанъ, монахомъ Тукомъ и трехъ-аршиннымъ верзилой Малюткой-Джономъ (Little John) сообщило имъ р?шительно драматическій характеръ. Сохранилась до сихъ поръ, конечно въ грубой форм?, народная драма о Робинъ-Гуд?, которая называлась королевской игрой (King game), в?роятно потому, что Робинъ-Гудъ зам?нилъ собою прежняго майскаго короля, и въ старину исполнялась во время майскихъ празднествъ нер?дко въ самихъ церквяхъ ⁸). О древности ея можно судить изъ того, что уже въ XIII в. на Винчестерскомъ собор? (1240 г.) духовенству было строго запрещено допускать представленіе этой пьесы въ церквяхъ ⁹), но надо полагать, что запрещеніе осталось мертвой буквой, такъ какъ само духовенство не меньше народа было заражено языческимъ суев?ріемъ и охотно отворяло церковныя двери для чествованія любимаго національнаго героя Англіи. Въ изв?стной аллегорической поэм? Vision of Piers Ploughman, написанной во второй половин? XIV стол?тія (около 1360 г.), выведенъ нев?жественный сельскій священникъ — очевидно типическій представитель современнаго автору сельскаго духовенства — который не можетъ проговорить безъ ошибки Отче нашъ, но за то отлично знаетъ баллады о Робинъ-Гуд? и граф? Рандольф? ¹⁰). Въ 16 в. майскія игры, съ Робинъ-Гудомъ во глав?, сд?лались такъ популярны, что народъ праздновалъ ихъ не только весь май, но и большую часть іюня, и въ теченіи всего этого времени драма изъ жизни Робинъ-Гуда по прежнему игралась въ церквяхъ, не смотря на вопли пуританскихъ пропов?дниковъ ¹¹). Епископъ Латимеръ, въ одной изъ своихъ пропов?дей, произнесенныхъ въ присутствіи Эдуарда VI, разсказываетъ сл?дующій случай, свид?тельствующій о сильной привязанности англичанъ къ майскимъ играмъ, ради которыхъ они всегда готовы были пожертвовать религіознымъ назиданіемъ. Однажды — говоритъ онъ — про?зжая изъ Лондона къ себ? въ Лейстерширъ, я далъ знать въ одинъ изъ лежавшихъ по дорог? городовъ, что на сл?дующій день, но случаю праздника, я нам?ренъ сказать пропов?дь. Я расчитывалъ, что по обыкновенію найду въ церкви много народу; подъ?зжаю и вижу, что даже двери церковныя заперты. Пришлось подождать добрыхъ полчаса и бол?е пока ихъ наконецъ не отперли, и я могъ войти въ церковь. Но тутъ подошелъ ко мн? одинъ изъ прихожанъ и сказалъ: "Извините, сегодня мы въ большихъ хлопотахъ, и не можемъ васъ слушать: сегодня мы празднуемъ память Робинъ-Гуда, и весь народъ отправился въ л?съ за Робинъ-Гудомъ". Я думалъ, что мое епископское облаченіе произведетъ какое нибудь д?йствіе; не тутъ то было — и я принужденъ былъ уступить мое м?сто Робинъ-Гуду и его свит? ¹²). Непрем?нную принадлежность майскихъ игръ составляла, такъ называемая, мавританская пляска (morris dance), родъ драматической пантомимы, по преданію вывезенной изъ Испаніи изв?стнымъ покровителемъ Чосера, Джономъ Гаунтомъ. Кром? Робинъ-Гуда и его веселой свиты сюда подъ вліяніемъ преданій животнаго эпоса были введены маски, изображающія животныхъ, — обезьяну (Babian) и лошадь (Hobby-horse). Это были лица комическія, им?вшія способность своими см?шными т?лодвиженіями возбуждать веселость зрителей ¹³). Къ майскимъ играмъ примыкали л?тнія празднества (Summerings), происходившія наканун? Иванова дня, праздникъ стрижки овецъ (Sheep-shearing Feast), въ распорядители котораго избирался всякій разъ особый пастушескій король (Shepherd-king), дал?е — праздники, связанные съ началомъ жатвы (Harvest-home), своимъ демократическимъ характеромъ напоминавшія римскія сатурналіи и т. н. ¹⁴).

Вс? эти обрядовыя торжества, разнообразившія собою монотонный обиходъ среднев?ковой жизни, сопровождались процессіями, п?снями, танцами, переряживаньемъ, пантомимами и другими зат?ями. Обрядовая сторона н?которыхъ изъ нихъ носитъ на себ? сл?ды глубокой древности; нер?дко символическая оболочка обряда указываетъ на его отдаленный ми?ическій источникъ. Таковъ напр. обычай зажиганія костровъ наканун? Иванова дня, общій германскимъ и славянскимъ племенамъ и связанный съ в?рованіемъ въ благод?тельную силу священнаго огня ¹⁵). Не такъ давно къ н?которыхъ м?стностяхъ с?верной Англіи, преимущественно въ Іоркшир?, переряженные поселяне каждую осень исполняли мимическую пляску, которую они называли пляской исполиновъ. Въ числ? д?йствующихъ лицъ ея мы встр?чаемъ боговъ с?верной ми?ологіи — Водана и его супругу Фриггу, а содержаніе пантомимы, в?роятно основанное на какомъ нибудь ми?ическомъ преданіи, состоитъ въ томъ, что два челов?ка, танцуя, машутъ обнаженными мечами вокругъ шеи стоящаго посреди ихъ мальчика и стараются его не зад?ть ¹⁶). Нер?дко передъ началомъ пляски между противниками происходилъ стихотворный обм?нъ р?чей, какъ это видно изъ одного отрывка, изданнаго Ритсономъ по рукописи британскаго музея ¹⁷). Вообще пляска съ мечами ведетъ свое начало съ глубокой древности и составляетъ принадлежность почти каждаго обрядоваго торжества германскихъ народовъ ¹⁸). Въ первый понед?льникъ, сл?дующій за Крещеніемъ (Plough-Monday), по англійскимъ деревнямъ еще въ начал? нын?шняго стол?тія можно было вид?ть любопытную обрядовую процессію: поселяне въ своихъ праздничныхъ блузахъ, украшенныхъ разноцв?тными лентами, стройными рядами проходили по улицамъ, при звукахъ музыки, таща за собой эмблему своихъ занятій — плугъ. Процессія эта, устроиваемая ежегодно передъ началомъ полевыхъ работъ, оканчивалась пляской мечей, которая постоянно собирала вокругъ себя толпы любопытныхъ. Обязанность д?лать сборъ съ глаз?ющей публики возлагалась на двухъ разбитныхъ малыхъ, изъ которыхъ одинъ былъ наряженъ старухой, а другой, од?тый въ зв?риную шкуру шерстью вверхъ, въ косматой шапк? и съ громаднымъ хвостомъ, волочившимся по земл?, изображалъ изъ себя не то дьявола, не то шута ¹⁹). Гораздо бол?е драматическаго можно найти въ такихъ народныхъ играхъ, въ основ? которыхъ лежитъ какое нибудь историческое событіе, сильно поразившее народное воображеніе. Таково было народное представленіе, встарину ежегодно разыгрываемое поселянами Ковентри въ память истребленія Датчанъ при корол? Этельред?. Деревенскіе актеры-любители разд?лялись на дв? партіи — Англичанъ и Датчанъ, при чемъ враждующія стороны не только жестикулировали, изображая сраженіе, но и перебрасывались между собой стихами ²⁰).

Но особенно важенъ въ сценическомъ и бытовомъ отношеніяхъ праздникъ Рождества (Christmas), зам?нившій собою старинный англосаксонскій праздникъ новаго года (Geol daeg). Чествованіе его въ "старой веселой Англіи" и обряды съ нимъ связанные заключали въ себ? много элементовъ драмы, которые при благопріятныхъ условіяхъ могли бы лечь въ основу англійскаго народнаго театра.

Ещё наканун? Рождества (Christmas eve) въ городахъ и селахъ старинной Англіи все принимало веселый и праздничный видъ. Окна самыхъ б?дныхъ коттэджей, равно какъ и самыхъ роскошныхъ замковъ, были убраны зеленью лавра, плюща и остролистника. Въ этотъ день не было никакихъ общественныхъ увеселеній, и празднество им?ло исключительно семейный характеръ. Посл? захода солнца молодежь, состоящая изъ членовъ семейства, прислуги и немногихъ близкихъ, съ п?снями и музыкой вносила въ домъ огромный пень и сваливала его посредин? залы. Каждый изъ членовъ семейства долженъ былъ с?сть на немъ, проп?ть п?сню (Jule Song) и выпить стаканъ элю въ честь великаго праздника. Посл? этого пол?но разрубали на части, клали на самый большой каминъ, который въ старину находился всегда по середин? комнаты и зажигали кускомъ дерева, сбереженнымъ отъ прошлаго года. Вспыхивалъ огонь, весело трещало сухое дерево, и вся семья располагалась вокругъ камина, слушала страшные разсказы изъ міра легендъ и народныхъ пов?рій и угощалась нарочно приготовленными печеніями съ изображеніемъ младенца Іиcyca ²¹) Утро праздника начиналось п?ніемъ религіозныхъ п?сенъ (Christmas Carols), им?вшихъ прямое отношеніе къ чествуемому событію. Группы разод?тыхъ поселянъ, расп?вая ихъ, переходили отъ одного дома къ другому, и получаемыя деньги и разныя разности клали въ особую корзинку (Christmas-box) и потомъ д?лили межь собой. Кром? этихъ п?сенъ чисто-религіознаго характера были еще другія, св?тскія и веселыя, которыя п?лись за об?домъ, особенно. когда, при звукахъ трубъ и роговъ, подавалось на столъ традиціонное рождественское блюдо — кабанья голова ²²). Начавшееся такимъ образомъ празднество продолжалось въ средніе в?ка не меньше дв?надцати дней въ городахъ и около шести нед?ль по деревнямъ и селамъ. Рождественскіе святки до сихъ поръ остаются самымъ любимымъ и веселымъ праздникомъ въ Англіи. Разъ въ году англичанинъ считаетъ долгомъ сбросить съ себя ледяную маску д?ловой серьезности, натянутой чопорности и выказать другія, бол?е симпатическія, стороны своей природы. Въ англійскомъ Christmas н?тъ южной поэзіи и граціи, этого дождя цв?товъ и конфектъ, этой заразительной, опьяняющей суматохи итальянскаго карнавала; за то въ немъ бытъ можетъ больше внутренней задушевной веселости. — Кто не видалъ въ эти дни англичанъ, тотъ не знаетъ, сколько юмора, остроумныхъ зат?й и неистощимаго см?ха таится на дн? ихъ народнаго характера. Но теперешній Christmas показался бы ч?мъ-то крайне-монотоннымъ и скареднымъ въ сравненіи съ т?мъ, ч?мъ онъ былъ въ старину. Тогда — это былъ пиръ на весь міръ въ буквальномъ значеніи этого слова. Двери каждаго дома были растворены настежь; въ нихъ съ утра до поздней ночи могли входить гости, (а гостемъ былъ всякій), въ сопровожденіи арфистовъ, менестрелей, фокусниковъ и распоряжаться какъ у себя дома. Обыкновенно все то, что изготовлялось въ теченіе ц?лаго года, было истребляемо въ н?сколько дней. Разгоряченное элемъ воображеніе изобр?тало самыя причудливыя зат?и_? переворачивало вверхъ дномъ вс? общественныя отношенія: власть Лорда-мэра не признавалась больше въ город?; вм?сто него самовластно царилъ — олицетвореніе святочнаго разгула — Царь безпорядковъ (Lord of Misrule), который распоряжался вс?ми праздничными пот?хами и увеселеніями. Подъ его руководствомъ и при его непосредственномъ участіи устроивались шуточныя маскарадныя процессіи, комическія пантомимы, разыгрывались фарсы и т. д. Драматическій элементъ съ давнихъ поръ игралъ видную роль въ святочныхъ увеселеніяхъ Англіи. Полидоръ Виргилій, ученый итальянецъ, жившій при двор? Генриха VIII и написавшій на латинскомъ язык? исторію Англіи, — ув?ряетъ, что уже въ конц? XII в. было въ обыча? давать на святкахъ представленія (ludos) съ самой роскошной обстановкой ²³). Въ 1348 при двор? Эдуарда III на рождественскихъ святкахъ были устроены какія-то представленія, по всей в?роятности маски и пантомимы, для которыхъ потребовалось н?сколько десятковъ масокъ и восемьдесятъ разноцв?тныхъ костюмовъ ²⁴). Съ теченіемъ времени въ этихъ представленіяхъ драматическій элементъ беретъ верхъ надъ мимическимъ, и на святкахъ 1489 г., современникъ вм?сто обычныхъ маскарадныхъ процессій (disguisings) вид?лъ н?сколько правильныхъ пьесъ. Сколько можно судить по его краткому описанію пьесы эти были св?тскаго характера, н?что въ род? импровизированныхъ фарсовъ, въ которыхъ Abbot of Misrule могъ вполн? развернуть свой комическій талантъ. ²⁵) Къ той же категоріи относились святочныя представленія, встарину ежегодно устроиваемыя въ ст?нахъ университетовъ и юридическихъ академій (Inns), гд? выводились на сцену въ карикатурномъ вид? парламентъ, судьи адвокаты и т. д. ²⁶). Провинція не отставала отъ столицы: въ самихъ глухихъ закоулкахъ Англіи святочныя увеселенія не обходились безъ маленькихъ одноактныхъ пьесъ или фарсовъ, принаровленныхъ къ незат?йливому вкусу деревенской публики. ²⁷) Любимой рождественской пьесой было представленіе изъ жизни св. Георга, патрона и заступника Англіи. Въ средніе в?ка была изв?стна мистерія о св. Георг?; въ день, посвященный памяти этого святаго, она обыкновенно игралась въ церквяхъ. При вступленіи на престолъ Елисаветы, когда мистеріи были запрещены наравн? съ религіозными процессіями, какъ остатки католическаго суев?рія, народная драматургія овлад?ла легендой о св. Георг? и сд?лала изъ нея рождественскій фарсъ. Въ этомъ посл?днемъ вид? онъ дошелъ до насъ въ различныхъ редакціяхъ, смотря по м?стности, гд? они записаны. Такъ по крайней м?р? мы объясняемъ себ? возникновеніе народныхъ пьесъ изъ жизни св. Георга, неизв?стныхъ въ средніе в?ка. Зам?чательн?е всего, что въ народныхъ перед?лкахъ легенда окончательно теряетъ свой христіанскій характеръ. Герой ея — не воинъ христовъ, поражающій врага христовой церкви дьявола въ вид? дракона, а сильный рыцарь родомъ изъ Ковентри, который мечемъ добываетъ себ? три короны и, вырвавши изъ когтей дракона дочь египетскаго царя, женится на ней и везетъ ее въ свой родной городокъ, гд? — они по словамъ народной баллады — проводятъ много л?тъ въ счастіи и радости. ²⁸) Фарсъ, изданный Сэндисомъ, можетъ служить обращикомъ народныхъ обработокъ легенды о св. Георг?. Д?йствіе его вращается около поб?дъ ковентрійскаго витязя надъ его тремя противниками, въ числ? которыхъ очутился — неизв?стно всл?дствіе какихъ соображеній — знаменитый паладинъ Карла В., архіепископъ Турпинъ, превратившійся въ гиганта. Св. Георгъ убиваетъ поочередно вс?хъ своихъ противниковъ, но призванный шарлатанъ-докторъ исц?ляетъ ихъ посредствомъ жизненнаго элексира, такъ что св. Георгу приходится убивать ихъ во второй разъ. Такимъ образомъ вся пьеса состоитъ изъ шести свалокъ, прерываемыхъ краткими р?чами противниковъ, и им?етъ совершенно балаганный характеръ. Въ заключеніе Дядя-Рождество (Father Christmas) — олицетвореніе великаго праздника — объявляетъ публик?, что представленіе кончено, и, со шляпой въ рук? обходитъ вс?хъ присутствующихъ, прося ихъ бросить въ шляпу кто сколько можетъ. ²⁹) Мы съ нам?реніемъ остановились н?сколько подробн?е на этихъ безыскуственныхъ памятникахъ народной драматургіи, потому что историки англійской драмы обыкновенно оставляютъ ихъ безъ вниманія, а между т?мъ знаніе ихъ въ высшей степениb важно. Борьба двухъ стихій — церковно-литургической и народно-бытовой — которыя то расходятся, то сливаются между собой, пока одна изъ нихъ не беретъ окончательнаго перев?са надъ другой, составляетъ главное содержаніе исторіи среднев?ковой драмы. Вставочныя сцены народно-бытоваго характера, зачастую попадающихся въ французскихъ и англійскихъ мистеріяхъ, будутъ совершенно непонятно, если мы не возведемъ ихъ къ ихъ первоначальнымъ источникамъ — обрядовымъ играмъ языческой древности и святочнымъ народнымъ фарсамъ. Но признавая за описанными нами памятниками народно-бытовой драматургіи громадное историческое значеніе, какъ за однимъ изъ существенныхъ элементовъ стариннаго европейскаго театра, мы не можемъ всл?дъ за Яковомъ Гримагомъ ³⁰) считать ихъ единственнымъ источникомъ среднев?ковой драмы вообще и ставить къ нимъ въ подчиненное отношеніе — мистеріи, возникшія совершенно самостоятельно на другой почв?, подъ другими вліяніями. Представленія, изв?стныя въ средніе в?ка подъ именемъ мистерій, развились изъ драматическихъ элементовъ, коренящихся въ самомъ обиход? католическаго богослуженія, и если впосл?дствіи подъ вліяніемъ народно-бытовыхъ началъ, они существенно изм?няютъ свой характеръ, то не нужно упускать изъ виду, что это происходитъ въ сравнительно-позднее время, и что ч?мъ древн?е мистерія, т?мъ меньше въ ней уступокъ мірскимъ интересамъ, т?мъ строже она сохраняетъ свой первоначальный литургическій типъ. Въ исторіи среднев?ковой мистеріи можно различить три періода, три посл?довательныхъ фазиса развитія: въ начальномъ період?, обнимающемъ приблизительно X и XI в?къ, мистерія еще не им?ла характера самостоятельнаго представленія; составляя только часть праздничной литургіи, она даже не игралась, а п?лась на латинскомъ язык?. М?стомъ ея представленія была церковь, а авторами и исполнителями лица духовнаго сана и ихъ причты. Сюжеты ея вращались около трехъ великихъ моментовъ евангельской исторіи — Рожденія, Смерти и Воскресенія Спасителя. Къ памятникамъ этой первобытной эпохи можно между прочимъ отнести изданную Моне ³¹) латинскую мистерію Воскресенія Христова, озаглавленную въ рукописи просто Пасхальной службой (officium resurrectionis) и итальянскую, изданную Палермо въ второмъ том? его I Manoscritti Palatini, которую Эбертъ ³²) считаетъ типической представительцей литургическихъ мистерій, не смотря на то, что она написана уже на итальянскомъ язык?. Съ теченіемъ времени область мистеріальныхъ сюжетовъ значительно расширилась: вошло въ обычай драматизировать не только событія Новаго Зав?та, но Ветхаго и житій святыхъ; сообразно этому допускалось больше свободы въ обращеніи съ сюжетами. Авторы литургическихъ мистерій строго держались текста Св. писанія и позволяли себ? только перефразировать его, оттого литургическая мистерія им?етъ по большей части чисто-эпическій характеръ. Но мало по малу искусство проникаетъ и въ эту запов?дную область: то тамъ, то зд?сь авторы позволяютъ вставлять въ р?чи д?йствующихъ лицъ слова, которыя хотя и не находятся въ Св. писаніи, но находятся въ соотв?тствіи съ ихъ традиціоннымъ характеромъ; появляется стремленіе заглянуть въ душу д?йствующихъ лицъ, отт?нить ихъ индивидуальность; еще н?сколько шаговъ въ этомъ направленіи — и грубые задатки религіозной драмы выработываются въ форму бол?е художественную, хотя еще кой-гд? носящую на себ? ясные сл?ды своего первоначальнаго литургическаго происхожденія. Любопытнымъ памятникомъ этой переходной эпохи въ развитіи мистерій можетъ служить, изданная Люзаршемъ, французская мистерія Адамъ, относимая издателемъ къ XII в. ³³) Зд?сь мы встр?чаемся въ первый разъ съ попыткой художественнаго возсозданія библейскаго разсказа о паденіи челов?ка; авторъ нер?дко позволяетъ себ? отступать отъ текста Св. писанія въ интересахъ художественныхъ; сцена д?йствія находится уже не въ церкви, а на церковной паперти; только одно изъ д?йствующихъ лицъ — Богъ — им?етъ своимъ м?стопребываніемъ церковь, откуда онъ и выходитъ на сцену и куда удаляется по окончаніи своей роли. Но важн?е всего то, что съ этого времени мистеріи сбрасываютъ съ себя латинскую одежду и разыгрываются на народномъ язык? и только сценическія указанія актерамъ, да латинское п?ніе хора, изр?дка прерывающее ходъ д?йствія, напоминаетъ о пережитой ими литургической эпох?. Наконецъ въ третьемъ період? своего развитія (отъ XIV до XVI в) мистерія окончательно порываетъ всякую связь съ богослуженіемъ. Д?йствіе ея переносится на площадь, улицу, ярмарку, а зав?дываніе ея постановкой мало по малу переходитъ изъ рукъ духовенства въ руки св?тскихъ любителей (Confreries во Франціи, Trading companies въ Англіи). Оставаясь религіозной по своему сюжету, она т?мъ не мен?е ежеминутно приноситъ въ жертву возвышенный интересъ религіознаго назиданія интересамъ чисто мірскаго свойства, прим?няется къ изм?нчивому вкусу разнокалиберной публики ^З4), допускаетъ комическіе эпизоды и скандалезныя сцены, и, переживъ самое себя, сначала запрещается правительствами — въ Англіи, какъ остатокъ католическаго суев?рія, во Франціи, какъ зр?лище безнравственное, — а впосл?дствіи окончательно выт?сняется бол?е художественными созданіями св?тскаго искусства.

Познакомившись въ общихъ чертахъ съ двумя важн?йшими элементами среднев?ковой драмы, ³⁵) посмотримъ теперь какую роль игралъ каждый изъ нихъ въ судьбахъ англійскаго театра.

Отсутствіе историческихъ свид?тельствъ не позволяетъ намъ съ точностью опред?лить время возникновенія религіозной драмы въ Англіи. Должно полагать, что она зд?сь не возникла самостоятельно, а была занесена изъ сос?дней Франціи въ эпоху норманскаго завоеванія. Сд?лавшись посл? гестингской битвы единственнымъ властелиномъ Англіи, Вильгельмъ Завоеватель завелъ д?ятельныя сношенія съ своимъ прежнимъ отечествомъ, постоянно вызывалъ изъ Франціи ученыхъ соотечественниковъ, которымъ поручалъ управленіе саксонскими монастырями и учреждаемыми при нихъ школами. По всей в?роятности этимъ-то ученымъ нормандцамъ обязана Англія введеніемъ религіозной драмы, достигшей въ то время во Франціи значительнаго развитія. По свид?тельству Матв?я Парижскаго, уже въ начал? XII в. въ Донстэпл?, маленькомъ городк? Бедфордшира, была представлена мистерія изъ жизни св. Екатерины, написанная ученымъ нормандцемъ Жофруа ³⁶); при этомъ л?тописецъ зам?чаетъ, что пьеса о св. Екатерин? принадлежала къ тому разряду представленій, которыя въ то время (т. е. около половины XIII в.) обыкновенно назывались мираклями (…ludum de Sancta Katerina, quem miracula vulgariter appellamus, fecit). — О характер? же этихъ посл?днихъ мы можемъ получить довольно ясное понятіе изъ свид?тельства Фиц-Стефена, современника и біографа Томаса Бекета, писавшаго въ конц? XII в., который въ своемъ описаніи Лондона (nobilissimae civitatis Lundoniae), сравнивая этотъ городъ съ Римомъ, говоритъ, что въ Лондон? вм?сто театральныхъ зр?лищъ и сценическихъ представленій им?ются представленія бол?е благочестиваго характера, въ которыхъ изображаются чудеса святыхъ испов?дниковъ Христіанства и твердость ихъ въ мученіяхъ ³⁷). Легко догадаться, что представленія, описываемыя Фиц-Стефеномъ суть ничто иное какъ т?же miracula, къ числу которыхъ Матв?й Парижскій отнесъ и пьесу о Св. Екатерин?, а, сопоставляя между собой эти два свид?тельства, можно прійти къ весьма в?роятному выводу, что уже въ конц? XII в. въ Англіи мистеріи изъ жизни святыхъ были наибол?е популярными изъ всей области церковно-драматическихъ представленій ³⁸).

Н?мецкій ученый Эбертъ, изсл?дованія котораго въ значительной степени разогнали туманъ, облекавшій первые шаги англійской духовной драмы, приписываетъ это повидимому странное явленіе раннему развитію корпораціонной жизни торговыхъ и ремесленныхъ цеховъ, изъ которыхъ каждый вид?лъ въ томъ или въ другомъ святомъ своего спеціальнаго патрона. День, посвященный памяти этого святаго, праздновался корпораціей съ особенной торжественностью; на празднество приглашались депутаты отъ другихъ корпорацій и множество почетныхъ гостей. Важн?йшую часть торжества составляло богослуженіе или молебствіе въ честь святаго, во время котораго сначала прочитывалось, а впосл?дствіи, подъ вліяніемъ литургическихъ мистерій, и разыгрывалось житіе святаго, его подвиги, чудеса и страданія. Въ этомъ представленіи, которое по весьма понятной причин?, должно было играться на народномъ язык?, кром? духовенства принимали участіе и сами члены корпораціи ³⁹). Такимъ образомъ, въ силу сложившихся обстоятельствъ, духовенство вынуждено было допустить въ Англіи раньше ч?мъ въ другихъ странахъ, участіе мірянъ въ представленіи мистерій ⁴⁰), что не могло не оказать вліянія на дальн?йшія судьбы англійской драмы.

Факты ранняго преобладанія представленій изъ жизни святыхъ надъ мистеріями литургическаго характера, которыя хотя и были въ Англіи, но прошли почти незам?тно для современниковъ и оставили посл? себя весьма скудное насл?дство ⁴¹), даетъ намъ ключъ къ пониманію оригинальнаго хода старинной англійской драмы. Въ то время какъ во Франціи и Германіи церковная драма органически развивается изъ драматическихъ элементовъ, заключающихся въ самой литургіи и, постепенно расширяя свое содержаніе, включаетъ въ свой кругъ событія ветхозав?тной исторіи и богатый матеріалъ среднев?ковой легенды и апокрифическихъ сказаній, въ Англіи она съ раннихъ поръ, всл?дствіе особенностей соціальнаго строя страны, разработываетъ тотъ родъ духовной драмы, который наимен?е связанъ съ церковной службой, а именно мистеріи изъ жизни святыхъ; оттого она почти не носитъ на себ? литургаческаго отпечатка, весьма рано освобождается изъ подъ церковной опеки, выходитъ на площадь, улицу, лугъ, и разыгрывается на народномъ язык?, привлекая къ себ? массы воспріимчивыхъ зрителей ⁴²). Этотъ р?шительный шагъ къ сближенію мистерій съ народомъ былъ встр?ченъ сильнымъ неодобреніемъ со стороны религіозныхъ пуристовъ, вид?вшихъ въ этомъ сближеніи профанацію религіи. Въ половин? XIII в. англо-нормандскій труверъ Уаддингтонъ сильно порицаетъ духовныхъ за то, что они, вопреки постановленіямъ соборовъ, не стыдятся покрывать свои лица масками и участвовать въ уличныхъ представленіяхъ мистеріи, вм?сто того, чтобы во время богослуженія изображать положеніе Христа во гробъ для возбужденія благочестія в?рующихъ ⁴³). Мистерія изъ жизни святыхъ, по мн?нію Эберта наибол?е способствовавшія духовной драм? освободиться отъ обряда и сд?латься до н?которой степени самостоятельнымъ представленіемъ, не долго сохраняли свое преобладающее положеніе. Въ начал? XIV ст. они въ свою очередь отт?сняются на задній планъ, такъ называемыми, циклическими (сводными) мистеріями и оставляютъ этимъ посл?днимъ въ насл?дство свое имя, которое съ этихъ поръ становится общимъ терминомъ для вс?хъ видовъ духовной драмы въ Англіи. Ближайшимъ поводомъ къ возникновенію сводныхъ мистерій было учрежденіе въ 1264 праздника Т?ла Господня (Corpus Christi), впрочемъ окончательно установленнаго только въ начал? XIV в. (1311 г.). Въ великол?пной костюмированной процессіи, устраиваемой въ этотъ день духовенствомъ и мірянами, принимали одинаковое участіе вс? городскія сословія и корпораціи, соперничавшія между собою роскошью своихъ костюмовъ и убранствомъ коней. Благодаря важному значенію этого праздника въ христіанскомъ мір?, день его чествованія (первый четвергъ посл? Троицына дня) сд?лался не только въ Англіи, но и во всей западной Европ?, не исключая и отдаленной Испаніи, самимъ удобнымъ временемъ для представленія мистерій въ назиданіе собравшагося народа. Но само собою разум?ется, что иде? такого общехристіанскаго праздника, им?вшаго ц?лью напомнить вс?мъ в?рующимъ всякой моментъ искупленія, не соотв?тствовали представленія изъ жизни святыхъ, им?вшія до н?которой степени м?стный и, такъ сказать, спеціальный интересъ, — и вотъ передъ изумленными зрителями, вм?сто эпизодовъ изъ жизни одного святаго, стала развертываться величественная религіозная эпопея челов?чества отъ паденія Адама до Воскресенія Христа и отъ Воскресенія Христа до посл?дняго Суда. Эти колоссальныя сводныя мистеріи, представленіе которыхъ иногда продолжалось н?сколько дней, разнообразіемъ своего содержанія и невиданнымъ дотол? великол?піемъ постановки совершенно затмили, столь популярныя прежде, miracula и открыли собою новый, наибол?е интересный, періодъ англійской духовной драмы.

Англійская литература обладаетъ тремя большими собраніями сводныхъ мистерій, игранныхъ торговыми и ремесленными корпораціями въ Честер?, Ковентри и окрестностяхъ Вэксфильда (The Towneley Mysteries, называемыя такъ по имени влад?льца рукописи) въ праздникъ Т?ла Господня и на Троицынъ день. Къ нимъ, можно присоединить и сборникъ мистерій на корнвалійскомъ нар?чіи, изданный Норрисомъ ⁴⁴).

Сопоставленіе этихъ цикловъ между собой относительно ихъ древности, состава и драматическихъ достоинствъ не им?етъ прямаго отношенія къ основной задач? нашего труда. Для нашей ц?ли достаточно отм?тить главн?йшія особенности ихъ художественнаго стиля и привести ихъ въ связь съ дальн?йшимъ развитіемъ англійской драмы.

Разсматриваемыя съ эстетической точки зр?нія, англійскія мистеріи, подобно среднев?ковой драм? вообще, представляютъ собою д?тство драматическаго творчества: отсутствіе единства д?йствія и внутренней связи между его частями, отсутствіе правильнаго мотивированія д?йствія и ум?нья создавать характеры, суть недостатки, общіе вс?мъ среднев?ковымъ мистеріямъ и завис?вшіе главнымъ образомъ отъ ихъ происхожденія, сюжетовъ, а также и отъ обязательнаго, эпически-религіознаго міросозерцанія ихъ авторовъ. Средніе в?ка не доросли до идеализаціи свободной, отв?чающей за свои поступки, личности, которая составляетъ первое условіе и, такъ сказать, субстратъ драматическаго творчества. Герой мистеріи не есть личность, обладающая способвостью самоопред?ленія, им?ющая возможность сд?лать свободный выборъ между двумя данными положеніями, а существо безцв?тное, пассивное, машинально исполняющее нев?домыя ему предначертанія провид?нія, движимое впередъ не личной энергіей, а вел?ніями высшей силы. Самое мученичество его представляется намъ не актомъ внутренняго религіознаго экстаза, охватившаго все существо челов?ка, а извн? наложеннымъ долгомъ, къ которому самъ мученикъ относится иногда съ радостью, иногда съ какимъ-то безучастнымъ фатализмомъ. Оттого при всемъ обиліи патетическихъ положеній въ мистеріяхъ, мы р?дко встр?чаемъ въ нихъ проблескъ истиннаго драматизма. Блистательнымъ исключеніемъ изъ этого общаго правила можетъ служить одна изъ Тоунлейскихъ (Вэкфильдскихъ) мистерій Жертвоприношеніе Исаака (въ подлинник? названная просто Abraham), которая и до сихъ поръ поражаетъ читателя своимъ д?тски-наивнымъ, но глубоко-челов?ческимъ па?осомъ. Изображеніе душевныхъ мукъ отца и трогательной покорности сына принадлежитъ къ лучшимъ перламъ среднев?ковой поэзіи. Отсутствіе душевной борьбы, происходящей въ сердц? мученика, во многихъ мистеріяхъ, зам?нено подробнымъ — подчасъ возмущающимъ душу — описаніемъ претерп?ваемыхъ имъ физическихъ страданій, которымъ среднев?ковые драматурги думали вознаградить б?дность внутренняго содержанія. Отсюда грубый натурализмъ изображенія, доходящій до того что авторъ ни мало не задумывается возмутить нравственное чувство зрителей подробнымъ изображеніемъ мученій св. Варвары ⁴⁵).

Этотъ натурализмъ находилъ свое оправданіе въ томъ рабскомъ отношеніи къ букв? Св. писанія, отъ котораго не могли вполн? отр?шиться даже даровит?йшіе изъ среднев?ковыхъ драматурговъ. Большая часть изъ нихъ были люди духовные, смотр?вшіе на свое авторство, какъ на д?ло богоугодное и полагавшіе свое высшее достоинство въ томъ, чтобъ ближе держаться боговдохновеннаго источника. Въ своей благочестивой наивности они скор?е готовы были вывести на сцену Адама и Еву въ ихъ первобытной нагот?, или заставить св. Анну разр?шиться отъ бремени въ присутствіи всей публики ⁴⁶), ч?мъ отступить отъ буквы библейскаго или новозав?тнаго апокри?ическаго сказанія. Понятно, что при такомъ рабскомъ отношеніи къ своему матеріалу, искусство не могло д?лать слишкомъ быстрыхъ усп?ховъ; и дальн?йшее развитіе мистерій есть вм?ст? съ т?мъ и паденіе ихъ первобытнаго строго-религіознаго стиля.

Что же касается собственно до англійскихъ мистерій, то выше было зам?чено, что он? сохранили лишь слабое воспоминаніе о когда-то пережитой ими литургической эпох?, что они дошли къ намъ уже изъ той поры, когда духовная драма порвала всякую связь съ богослуженіемъ и стремилась сд?латься просто театральнымъ представленіемъ. Оттого въ нихъ мы зам?чаемъ въ сравнительно меньшей степени описанные нами недостатки; за то достоинства ихъ далеко оставляютъ за собой достоинства однородныхъ съ ними произведеній въ Германіи и Франціи. Ульрици находитъ, что въ англійскихъ мистеріяхъ меньше длинныхъ разсужденій, ч?мъ во французскихъ, меньше лирическихъ изліяній, ч?мъ въ н?мецкихъ; взам?нъ этого, у нихъ выступаетъ на первый планъ діалогъ и самое д?йствіе ⁴⁷). Къ этому нужно прибавить, что въ англійскихъ мистеріяхъ мы зам?чаемъ больше свободы въ обращеніи съ священными сюжетами, больше потребности выводить д?йствіе изъ внутреннихъ причинъ, видимъ попытки къ созданію ц?льныхъ драматическихъ характеровъ, — словомъ въ нихъ мы можемъ уже найти въ зародыш? т? качества, которыя впосл?дствіи прославили англійскую драму и сд?лали ее оригинальн?йшимъ созданіемъ челов?ческаго духа.

Изучая англійскую драму въ ея самой, невольно приходишь къ заключенію, что отличительная характеристическая черта англійскихъ мистерій есть ихъ глубокая связь съ жизнью народа. Эта связь видна не только въ язык?, носящемъ на себ? сл?ды различныхъ м?стныхъ говоровъ, но и въ народномъ колорит? изображенія, доходящемъ до того, что ви?леемскіе пастухи (въ честерскомъ цикл? мистерій) наивно сознаются публик?, что они родомъ изъ Ланкашира, а одинъ изъ воиновъ Ирода называетъ своего повелителя королемъ Шотландскимъ. Въ виду еще не улегшихся споровъ о происхожденіи, состав? и оригинальности англійскихъ мистерій и объ отношеніи ихъ къ французскимъ ⁴⁸), Эбертъ оказалъ существенную услугу наук?, подробно изложивъ содержаніе древн?йшаго — по крайней м?р? по языку — цикла англійскихъ мистерій и отм?тивъ въ немъ безспорно національныя черты ⁴⁹). Уже со второй мистеріи мы начинаемъ чувствовать подъ ногами англійскую почву. Передъ нами стоитъ Каинъ, нисколько не похожій на библейское олицетвореніе зависти и злобы, а воплотившійся въ скареднаго, бранчиваго іоркширскаго поселянина, раздосадованнаго неурожаями, скотскими падежами и другими невзгодами. Еще сильн?е народный элементъ выступаетъ въ мистеріи о Ви?леемскихъ Пастухахъ (Paginae pastorum), которая во вс?хъ трехъ собраніяхъ представляетъ собою живо снятую съ натуры картину сельскаго быта Англіи въ ту отдаленную эпоху, когда еще не изгладился антагонизмъ между саксонскимъ населеніемъ и поб?дившей его нормандской аристократіей. Въ разобранныхъ Эбертомъ Вэкфильдскихъ мистеріяхъ этому предмету посвящены ц?лыхъ дв? пьесы. Первая изъ нихъ открывается бес?дой двухъ пастуховъ, сообщающихъ другъ другу о своихъ несчастіяхъ. Одинъ жалуется, что у него почти все стадо пропало: частью выдохло, частью раскрадено. Какой-то грустной жалобой звучитъ р?чь другаго, утверждающаго, что несчастья народа происходятъ не столько отъ воровъ и разбойниковъ, сколько отъ прит?сненій сильныхъ и знатныхъ. Приходитъ еще третій пастухъ, и вс? трое садятся за ужинъ, который — зам?тимъ мимоходомъ — способенъ подорвать дов?ріе къ предыдущимъ жалобамъ на судьбу. Видно, что ни падежи, ни тяжелые налоги не разрушили въ конецъ благосостоянія пастуховъ; по крайней м?р? отъ ихъ ужина и теперь не отказался бы даже зажиточный англійскій поселянинъ: тутъ есть и свинина, и пуддингъ съ печенкой, и жареный бычачій хвостъ и наконецъ, неизм?нная спутница всякаго англійскаго ужина, добрая кружка элю обходитъ поочередно собес?дниковъ. Веселый пиръ кончается народной п?сней, къ сожал?нію не сохранившейся въ рукописи. Пастухи ложатся спать; ночью ихъ будитъ п?ніе ангела, возв?щающаго о рожденіи Спасителя. Руководимые зв?здой, они идутъ въ Ви?леемъ, поютъ Славу Христу и дарятъ ему различныя игрушки. Вторая мистерія представляетъ уже не сцену только изъ народнаго быта, а маленькую комедію съ завязкой и развязкой, съ правильнымъ ходомъ д?йствія, мотивируемымъ характерами д?йствующихъ лицъ. Она начинается также, подобно предыдущей, жалобой пастуховъ на судьбу, причемъ снова выступаютъ на первомъ план? прит?сненія поселянъ знатными, выжимавшими изъ нихъ посл?дній грошъ ⁵⁰). Видно, что пьеса писана лицомъ, горячо принимавшимъ къ сердцу интересы простаго народа. Къ разговаривающимъ между собой пастухамъ подходитъ н?кто Макъ, — личность весьма подозрительнаго свойства и слывущая въ околодк? овцекрадомъ. Закутанный въ плащъ, съ маской на лиц?, онъ выдаетъ себя за одного изъ т?лохранителей короля, но пастухи смекнули въ чемъ д?ло и сорвали съ него маску. Видя, что его узнали, Макъ быстро м?няетъ тонъ и начинаетъ жаловаться на плохія обстоятельства, говоритъ, что жена ежегодно даритъ ему по одному, а иногда и по двое ребятъ и т. п. Ему удается возбудить къ себ? участіе въ этихъ простыхъ и добрыхъ людяхъ; пастухи приглашаютъ голоднаго Мака отужинать и отдохнуть съ ними. Посл? ужина — уже не столь роскошнаго какъ въ предыдущей мистеріи — пастухи ложатся спать, но зная, что за челов?къ ихъ гость, двое изъ нихъ для большей безопасности ложатся по об?имъ сторонамъ его. Едва усп?ли захрап?ть пастухи, какъ Макъ встаетъ, выбираетъ изъ стада самаго жирнаго ягненка и преспокойно гонитъ къ себ? домой. Зат?мъ сцена д?йствія переносится въ жилище Мака. Не смотря на позднее время, жена Мака сидитъ за своей прялкой. Входящій супругъ отдаетъ ей добычу и приказываетъ какъ можно скор?е схоронить концы въ воду. Самъ же онъ возвращается къ пастухамъ и ложится на свое прежнее м?сто. Черезъ н?сколько времени просыпаются пастухи и начинаютъ будить Мака, но тотъ притворяется кр?пко спящимъ. Насилу могли его растолкать. Проснувшійся Макъ разсказываетъ, будто ему приснилось, что его жена снова угрожаетъ ему прибавленіемъ семейства. Прежде ч?мъ пастухи усп?ли зам?тить пропажу, Макъ возвращается домой и вм?ст? съ женой придумываютъ сл?дующую штуку: кладутъ ягненка въ колыбель и завертываютъ его въ н?сколько од?ялъ; жена Мака ложится въ постель, а самъ Макъ раскачиваетъ люльку и поетъ колыбельную п?сню. Между т?мъ пастухи зам?тили пропажу и догадываясь, кто виновникъ ея, направляются ц?лой гурьбой къ жилищу овцекрада. Подходя къ хижин?, они слышатъ странные звуки: стоны жены сливаются съ бл?яніемъ ягненка и колыбельной п?сней Мака. Н?сколько времени они стоятъ въ недоум?ніи — наконецъ р?шаются постучаться. "Ради бога тише — говоритъ имъ Макъ — в?дь сонъ-то сбылся: моя жена родила, и теперь очень плоха". Пастухи входятъ въ избушку; стоны жены усиливаются; она умоляетъ ихъ не безпокоить ребенка. Смущенные пастухи, зам?тивъ свою ошибку, хотятъ уже уйти съ пустыми руками, но имъ пришло въ голову взглянуть на новорожденнаго и подарить его ч?мъ нибудь по обычаю. Не смотря на сильные протесты со стороны Мака и просьбы его жены, одинъ изъ нихъ подходитъ къ колыбели, приподнимаетъ од?яло — и видитъ голову своего ягненка. Тутъ уже никакія отговорки не помогли Маку; онъ былъ жестоко избитъ озлобленными его коварствомъ пастухами, которые сами такъ устали отъ экзекуціи, что прилегли отдохнуть. Въ это время раздается ангельская п?снь: Слава въ Вышнихъ Богу! пастухи просыпаются, идутъ въ Ви?леемъ и ихъ славословіемъ въ честь родившагося Спасителя оканчивается пьеса.