Масонство и розенкрейцерство

Масонство и розенкрейцерство

Магистральным явлением петербургского мистицизма второй половины XVIII столетия было, вне всякого сомнения, масонство. Преобладающим влиянием в ту пору у нас пользовались ложи, принадлежавшие либо к «елагинскому», либо к так называемому «рейхелеву» направлению. Они были названы так соответственно по имени русского сановника Ивана Перфильевича Елагина и немецкого барона Иоганна Готтлоба (Ивана Карловича) фон Рейхеля, занимавшего в прошлом видную должность при брауншвейгском дворе. С точки зрения масонской догматики, большой разницы между обоими ведущими направлениями петербургского масонства, организационно оформившимися у нас в начале 1770-х годов, не было: оба они следовали колее «иоанновского масонства».

Напомним, что «иоанновское» или «голубое» масонство, называемое так по преобладающему цвету, используемому при оформлении лож, является наиболее простым по своему содержанию. В его задачи входит внесение элементарного порядка в развитие личности, общества и государства. Первое подразумевает признание божественного начала в мире, общего для разных вероисповеданий, и необходимость основанного на этой вере нравственного самосовершенствования. Второе сводится к равенству между людьми, принадлежащими к разным сословиям, а также долгу широкой благотворительности. Последнее включает требование гуманного образа правления, ограниченное законопослушностью подданных. Овладение этой системой ценностей и практик было оформлено организационно как прохождение трех ступеней, ведущих от ученика к мастеру. Их прохождение сравнивалось масонами с постепенной обработкой дикого камня, который в результате становится пригодным для положения в стену возводимого храма, мыслившегося как будущий дом мудрости. С этих трех степеней началось исторически первое, английское масонство начала XVIII века, их прохождение рекомендуется большинством направлений масонства и в наши дни.

Разница состояла в том, что предводители «елагинских» лож держали равнение на Англию, в соответствии со старинными своими традициями поддерживавшую весьма демократическое управление ложами. Все важные вопросы решались большинством голосов, писаной конституции даже и не было, поскольку слово джентльмена ценилось гораздо выше. Эта система получила в масонстве название «слабого послушания» (или «слабого наблюдения»). Напротив, «рейхелевы» ложи принадлежали к системе так называемого «циннендорфского», или же «шведско-берлинского» масонства, и, соответственно равнялись на Германию. Перенятая исторически от шведов, эта ветвь масонства была обработана немцами в соответствии с особенностями их национальной психологии, и очень у них укоренилась. Эту систему отличала жесткая, полувоенная организация, основанная на неуклонном подчинении старшим. Ими были «командоры красного креста», во главе которых стоял магистр ордена (Ordensmeister), по положению сравнимый с папой в католицизме. Как видим, английские масоны намеревались войти в храм Астреи как в привилегированный клуб, рука об руку и в приятной беседе. Для немцев ближе был образ рыцарского войска, шествующего в строгом порядке.

Преимущество «елагинских» лож состояло в том, что они были открыты на безусловно законных основаниях. В 1772 году, лондонская Великая ложа дала свое официальное разрешение на открытие в Петербурге российской Великой ложи, а сам Елагин получил патент Великого мастера последней, за подписью Генри Сомерсета, герцога Бофортского. Законность рукоположения играет огромную роль в большинстве религий, и масонство не составляет в этом исключения. Сторонники «рейхелевой» системы, активно распространявшейся у нас с 1771 года (года приезда фон Рейхеля в Петербург) ничем подобным не располагали. Рейхель получил свои полномочия от основателя «шведско-берлинской» системы – знаменитого И.-В. фон Циннендорфа. Однако сам Циннендорф получил свой патент из рук шведских братьев при довольно сомнительных обстоятельствах, вдобавок он не позволял ему производить всех видов эзотерических работ. Немного позднее, присмотревшись к его поведению, лидеры шведского масонства взяли свое решение обратно. В конечном счете, по этим причинам петербургские масоны «рейхелевой» системы, потягавшись некоторое время силами с «елагинцами», в конечном счете пошли к ним на поклон и в 1776 году объединились.

Читателя, вероятно, удивит, что при этом Елагин дал обещание отказаться в своих ложах от «английской» системы и перейти в «шведско-берлинскую». Объяснение этого шага лежит в совершенно иной плоскости – а именно, мистической. Дело все в том, что английское масонство было стерильно. Признавая в теории наличие некой «масонской тайны», оно в эту тайну не посвящало ни большинство английских масонов, ни тем более русских, предписывая им совершенствование на том материале, которым они уже овладели. Напротив, «шведско-берлинская» система претендовала на хранение тайных знаний, полученных рыцарями-храмовниками от самого Иисуса Христа. Такая традиция возбуждала большой интерес, тем более, что правила английского масонства строго не воспрещали работу в «градусах» других систем, хотя и не рекомендовали ее. Всего под началом Елагина как Великого мастера после объединения 1776 года объединилось до восемнадцати лож. Их общие собрания проводились четыре раза в год, под руководством самого Великого мастера, в его дворце на Елагином острове, причем каждую ложу представлял ее мастер и два надзирателя.

Сакрализация пространства и времени принадлежала к числу основных забот при проведении масонских работ. Ложа всегда мыслилась расположенной на Востоке города, даже если, как в случае Островов, это фактически был северо-запад. Согласно масонским поверьям, в момент начала работ, пространство ложи расширялось от земли до неба, от севера до юга, и от Востока до самого запада. Считалось, что время на этот период как бы замирает. Отсюда обычный в «масонских беседах» обмен репликами: «Который час?» – «Самый полдень!». В середине этого раскрывшегося на время пространства и остановившегося времени помещался Великий мастер, начинавший свои символические путешествия по ложе, равно как другие ритуальные действия. Особые церемонии полагались при наступлении масонского Нового года (первого марта), на Иоаннов день (24 июня), и по другим памятным датам. Одним словом, Елагин остров занял центральное положение в масонской топографии Петербурга и всей России, причем значительный вклад в его сакрализацию принадлежал немецкой («циннендорфской») системе.

Достигнутое единство оказалось не прочным. Елагин скоро вернул свои ложи к работам по старо-английской системе. С другой стороны, чувство, что в «шведско-берлинской» системе хранятся какие-то подлинные тайны, у наших масонов осталось. Под его влиянием, через несколько лет они обратились прямо в Стокгольм, где встретили радушный прием. Как мы знаем, в 1780 году Великий провинциальный мастер «шведской системы» выдал патент на основание в Петербурге новой Директории. Дальнейшая ее судьба принадлежит истории уже шведско-петербургского мистицизма. Впрочем, восьмидесятые годы XVIII столетия прошли в русском масонстве уже под знаком деятельности новых людей – а именно, Шварца и Новикова. Иоганн Георг (Иван Егорович, или Григорьевич) Шварц был природный немец, которому довелось рано приехать в Россию и войти в доверие к предводителям масонских лож различных систем. В 1781 году, с их ведома и согласия, Шварц снова выехал в немецкие земли. Целью его было обретение «подлинного масонства». Речь шла, собственно, о розенкрейцерстве, входившем тогда в большую моду в европейском мистицизме.

Там это движение началось еще в начале XVII столетия выпуском ряда книг немецкого мистика Иоганна Валентина Андреэ. В них содержалась легенда о странствиях на восток средневекового рыцаря по имени Христиан Розенкрейц, о тайнах всезнания и бессмертия, найденных там, и о тайном капитуле посвященных, основанном им после возвращения в Германию. Формально, Андреэ призывал к церковной реформе на основе признания общих для католической и протестантской церквей двух базовых таинств, а также к политическому возрождению Германии на основе обновленной Священной Римской империи. Значительно большее влияние на европейскую интеллектуальную элиту оказали его рассказы о тайном обществе посвященных, которые состояли в братском общении между собой вне зависимости от подданства и религии, хранили весьма древние знания, передаваемые от Адама, и собирались время от времени на могиле Розенкрейца для согласования своих действий, направленных на незаметное управление ходом истории. Во второй половине XVIII столетия, разрозненные и работавшие до того скрыто, кружки розенкрейцеров вливаются в состав масонства, а их члены берут в свои руки бразды управления многими ложами. Можно сказать и так, что, в поисках тайных знаний, руководители масонского движения натолкнулись на массив розенкрейцерской литературы и выработали на ее основе ряд новых «градусов» своего учения.

В теоретическом отношении, эти «градусы» включали описание мироздания на основе древних нумерологических схем, заимствованных из арсенала алхимии и каббалистики. Как следствие, одни розенкрейцерские авторы объясняли мир, начиная с таких первоначал, как соль, сера и меркурий, другие же сразу вводили читателя в «тайны сефирот». В практическом отношении, особое внимание придавалось развитию тех способностей, которые в наше время носят название парапсихологических. Опытный розенкрейцер мог поддерживать отношения с братьями по ордену, не выходя за пределы своей комнаты. Обострив до предела духовный слух и духовное зрение, он получал руководство и наставление от незримых наставников, действовавших на иных планах бытия, и повелевал стихиями. С целью обострения этих способностей, розенкрейцеры активно привлекали новые психотехники – к примеру, вошедшее тогда в моду учение Месмера о «животном магнетизме». В организационном отношении, розенкрейцерство завершало круг масонских наук, изучение которых начиналось в «голубом», иоанновском масонстве, продолжалось в «красном», андреевском, и заключалось в «черном». Перед вступлением в «орден Злато-Розового креста», полагалось пройти особую, теоретическую степень, подготавливавшую адепта к безумному напряжению ожидавших его духовных работ. Нормативный материал, предписанный к освоению на этой ступени, был собран в коротком учебнике, получившем название «Теоретический градус наук Соломоновых». Пособие это дошло до настоящего времени в ряде списков. Его вводная часть содержит предписания по чинопоследованию важнейших ритуалов, таких, как открытие ложи, «столовое собрание», интродукция новых членов. Основная часть, иногда излагавшаяся обособленно, под титулом «Наставление для теоретических братьев», включает «учение о Боге в природе», а также «учение о натуре в человеке» – или, для краткости, теософию и натурфилософию. При разработке обеих дисциплин, авторы пособия основывались преимущественно на наследии немецкого мистицизма – от Якоба Беме до Иоганна Кристофа Вельнера.

Приехав в столицу тогдашнего розенкрейцерства – Берлин, Шварц встретил самый доброжелательный прием у тамошних розенкрейцеров, был посвящен в высшие степени их ордена и получил патент на открытие лож «теоретической степени» на всем пространстве Российской империи. Сам Шварц был назначен их предстоятелем. Второе по положению место – «главного надзирателя» работ «теоретического градуса» – получил Н.И.Новиков. Таким образом, немецкое розенкрейцерство было заимствовано россиянами в «петербургский период» непосредственно из Германии, притом неоспоримо законным путем. В дальнейшем оно развивалось под руководством немцев и при большом их участии. В Берлин, для правильной постановки эзотерических работ, направлялись, частично за счет ордена, наши масоны, как опытные, так и совсем начинающие. Шварц твердо держал бразды правления российским розенкрейцерством до своей ранней смерти, последовавшей в 1784 году. Любопытно, что его преемником стал не Новиков, но другой немец – барон Г.Я.Шредер, принявший псевдоним Sacerdos, то есть «Священник». Это масонское имя представляется весьма интересным. Дело в том, что в российском розенкрейцерстве постепенно вышло на первое место стремление теснее примкнуть к православию, образовав на его основе более узкую организацию типа «православного ордена» – или, если угодно, «внутренней церкви». О том говорили и одежды мистагогов («мантия настоятельская белая, златом или золотым розами испещренная»), и убранство ложи (равносторонний престол, на котором стояли чаша красного вина, блюдо с белым хлебом и большая солонка с солью), равно как и ритуалы рукоположения кандидатов. «Церковным уставом» служило получившее у нас значительное распространение сочинение И.В.Лопухина «Духовный рыцарь». В «Нравоучительном катехизисе франкмасонов», написанном тем же автором прежде «Духовного рыцаря», однако печатавшегося потом на правах приложения к этому сочинению, Лопухин без обиняков называл розенкрейцерских предстоятелей «Священниками Храма Премудрости», заложенного Иисусом Христом, а самого Его называл «Главой и Учредителем истинных Каменщических работ»… В общем, не зря в «обвинительных пунктах», составленных при разгроме розенкрейцерских кружков в 1792 году, на шестом месте названо то, что у них «храмы, епархии, епископы, миропомазание и прочия установления и обряды, вне святой нашей церкви не позволительныя».

Надеемся, после сказанного стало яснее, какую школу мысли и чувства прошел славный отечественный просветитель Николай Иванович Новиков. Перечень его заслуг перед русской культурой велик и известен. Он включал учреждение воспитательных домов и общедоступных школ, бесплатных аптек и вольных типографий – и все это по собственному почину, без всяких приказов начальства и благословения духовных властей. Располагая в лучшие годы несколькими десятками сотрудников, Новиков действовал так, как если бы за ним стояло общество просвещенных и порядочных людей, общество не в старом, масонском, но в уже в современном смысле этого слова, общество, которое располагало собственным мировоззрением, дополняло и преобразовывало его в свободной дискуссии и имело моральное право обсуждать на его основе действия властей, а если нужно – и поправлять их. Вот почему главным итогом «новиковского десятилетия» (1779–1789) в русской культуре стало не издание целой библиотеки новейшей литературы и не широкая филантропическая деятельность, но выработка понятия о гражданском обществе и интеллигенции, как его субъекте и движущей силе.

Нам скажут, что главные задачи «миссии Новикова» были воплощены в жизнь в Москве. Не отрицая того, мы укажем, что первоначальными интуициями и знакомствами он был обязан Петербургу, что в Петербурге распространялась значительная часть продукции его типографских станков, отсюда же получал он необходимые пожертвования от братьев-масонов. Имеются данные и о том, что петербургские розенкрейцеры не только сотрудничали с Новиковым, но и пережили разгром его деятельности, продолжив свои работы в глубокой тайне: мы говорим в первую очередь о ложе, работавшей под молотком А.Ф.Лабзина. Наконец, господствовавшее в Петербурге «елагинское» масонство на позднем этапе развития ни по своим целям, ни по общему психологическому типу не отличалось от «московско-берлинского» розенкрейцерства.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.