Век третий. В эпоху великих российско-германских войн

Век третий. В эпоху великих российско-германских войн

Первая мировая война

Разделение Европы на два противостоявших блока: «Центральных держав» во главе с Германией и Австро-Венгрией, и членов Антанты – в первую очередь, Франции и России, а также позднее присоединившейся ним Великобритании – восходило, как мы помним, к концу XIX столетия. При всей агрессивности германской военщины, которая опоздала к «разделу мира» и страстно желала пересмотреть его итоги, столкновение России с «немецким миром» вовсе не было неотвратимым. Напротив, кайзер Вильгельм II направил все силы своей дипломатии на то, чтобы связать Россию мирными договорами с Германией и отвлечь ее внимание от европейской политической сцены. В первом отношении, мы можем вспомнить о знаменитом «свидании в Бьерке», летом 1905 года, когда Николай II, на борту своей яхты «Полярная звезда», после задушевной беседы за завтраком с Вильгельмом, взял принесенный последним текст русско-германского союзного договора и смело поставил под ним свою подпись. Пером Николая управлял страх перед революцией и вполне справедливое убеждение, что справиться с ней было бы проще всего в союзе с близким по духу и родственным по крови германским императором. Соглашение было заключено тайно, и вскоре его, к огорчению берлинского двора, пришлось денонсировать. Были и другие попытки, также инициированные немцами – к примеру, во время потсдамских переговоров 1910 года.

Во втором отношении, мы можем напомнить об упорных попытках немецкой дипломатии направить силы России на освоение дальневосточных земель. Сюда относилось предпринятое великими державами в 1900 году совместное подавление «Боксерского восстания» в Китае, в конечном же счете – и русско-японская война (в той мере, в какой она была спровоцирована интригами немцев). «Можно с уверенностью сказать, что своевременный обмен телеграммами между обоими царственными кузенами в июле 1914 года предотвратил бы мировую войну, не будь у Вильгельма II на душе того запаса горечи, которая накопилась у него за эти девять лет». Говоря так, великий князь Александр Михайлович существенно упрощал ход событий, однако же в общем и целом он был прав: война с Россией не относилась к числу приоритетов для германских стратегов. В случае открытия военных действий на европейском континенте, предпочтительным виделся конфликт с Францией, при котором Россия была бы тем или иным способом выведена из игры. Если это не удалось бы сделать, в дело вступал знаменитый «план Шлиффена». Согласно нему, в течение относительно долгого промежутка времени, которое требовалось России для того, чтобы провести мобилизацию своей армии, надо было быстро разгромить Францию, а потом успеть перебросить войска на восток.

Вступление Германии в войну на два фронта – всемерно ускоренное, с тем, чтобы, как полагали в Берлине, предупредить нападение сил Антанты – направило события по пути, предусмотренному «планом Шлиффена». Наступление русских войск в Восточной Пруссии и в Галиции сорвало выполнение этого авантюристического плана и заставило немцев вместо обещанной «войны четырех F» (по начальным буквам немецких слов «бодрая, благочестивая, веселая и без напряжения» – «frisch, fromm, fr?hlich und frei»), вести изнурительную войну на два фронта. В свою очередь, русская армия потеряла свои лучшие части, вынуждена была в 1915 году оставить Царство Польское, Галицию и часть Прибалтийского края.

Внутреннее положение также внушало все большие опасения. В этих условиях и возникла новая «ситуация выбора». Для русской стороны, он сводился к тому, чтобы заключить сепаратный мир с Германией, распустить вслед за тем Думу и подавить как либеральное, так и революционное движение – либо же навязать царю отречение от престола, передать реальную власть буржуазному правительству и довести войну «до победного конца». За каждым из этих вариантов стояли влиятельные силы. Их противостояние было осмыслено в марксистской историографии как противостояние «заговора царизма» и «заговора буржуазии», что, в общем, вполне соответствовало фактам. События, как мы знаем, пошли по последнему пути, что повлекло сперва практически мирный переход власти к крупной буржуазии в лице Временного правительства, а позже к его свержению.

В создавшейся таким образом, принципиально новой ситуации, немцы могли заключить сепаратный мир с новым правительством России и обратить все свои усилия на победу над западными державами – или же, пользуясь слабостью новой власти, захватить как можно больше земель на востоке. Именно этот, последний вариант представился германским стратегам наиболее благоприятным. Захватив к лету 1918 года огромную территорию, включавшую прибалтийские, белорусские, украинские земли, а также и Закавказье, немцы приблизились к выполнению задачи «натиска на Восток» в полном ее объеме. Поддержание этих обширных завоеваний потребовало направления на восток не менее миллиона солдат и заставило военную промышленность работать на пределе ее сил – а ведь на осень было назначено генеральное наступление на западном фронте. Не выдержав напряжения, германское государство развалилось, погребая под своими обломками династию Гогенцоллернов. 9 ноября 1918 года в Германии разразилась революция, а еще через два дня в Компьенском лесу было подписано перемирие, означавшее капитуляцию Германии и ее союзников.

В новых условиях германские стратеги некоторое время надеялись на то, что, опасаясь дальнейшего распространения большевизма, Антанта позволит им в той или иной форме контролировать ситуацию на востоке. Действительно, в тексте Компьенского перемирия содержался пункт, согласно которому германские войска должны были оставаться на занятых ими территориях бывшей Российской империи, вплоть до замены войсками Антанты. Это фактически означало, что немцы, пусть в минимальном размере, были допущены к послевоенному разделу мира. Такой план, как известно, был сорван советским правительством, поторопившимся отказаться от Брестского договора и приступить к изгнанию немецких войск в ходе предпринятого зимой 1918–1919 года так называемого «второго триумфального шествия советской власти». Впрочем, в Прибалтике немцам удалось до некоторой степени достичь своей цели. Речи об образовании «Балтийского герцогства», преемственного по отношению к средневековому Орденскому государству, конечно, уже не шло. Однако союзники нашли возможным привлечь сохранившие боеспособность германские оккупационные части к подавлению советской власти на прибалтийских землях летом 1919 года, и установлению там независимых буржуазно-националистических режимов.

В результате великой империалистической войны, к началу 1920-х годов в Европе возник новый миропорядок, основанный на доминации стран-победительниц, включавший и существование двух «государств-парий» – «Веймарской республики» и Советской России – пришедших на смену, сответственно, империям берлинской и петербургской.

После победы пролетарской революции, Петрограду не суждено было остаться столицей и полугода. 26 февраля 1918 года, Совет народных комиссаров на своем заседании принял решение о переезде в Москву. Формальной его причиной послужило беспрецедентное по масштабам наступление, начатое за неделю до того войсками кайзеровской Германии. В нем принимало участие около тридцати сохранивших боеспособность немецких дивизий. Половина из них наступала на Петроград с запада, примерно от линии Нарва-Псков. В этих условиях, естественным представлялось перенести столицу вглубь страны, обезопасив ее от внезапного захвата вражескими войсками. Надо сказать, что в Петрограде в ту пору распространялись слухи и совсем другого рода. Люди подозревали, что между большевиками и немцами незадолго до революции было достигнуто тайное соглашение о сотрудничестве, в которое был включен пункт о передаче войскам кайзера ряда российских территорий, включая и Петроград, в качестве возмещения за материальную и финансовую поддержку в свержении Временного правительства. Эта версия представлялась вполне правдоподобной в свете того факта, что немецкие власти распорядились пропустить через территорию Германии запломбированный вагон с лидерами большевиков, пробиравшимися на родину.

Тайного соглашения, о существовании которого поговаривали в Петрограде, по всей видимости, не существовало – по крайней мере, в письменной форме. Вместе с тем, прагматизм большевиков вполне был способен толкнуть их даже на сдачу столицы, если бы это помогло удержаться у власти. Напомним, что 3 марта 1918 года, их представители подписали с германцами так называемый Брестский мир, в соответствии с условиями которого Россия утратила более чем обширные территории. Отрицая факт сговора с представителями кайзеровского командования, Л.Д.Троцкий отметил в своих мемуарах: «Мы считали с Лениным, наоборот, что переезд правительства в Москву является страховкой не только правительства, но и Петрограда. Искушение захватить одним коротким ударом революционную столицу вместе с правительством и для Германии, и для Антанты не могло не быть очень велико. Совсем другое дело – захватить голодный Петроград без правительства». Прагматизм первой фразы в приведенной цитате уравновешен цинизмом последней. Нужно сказать, что смешение обоих было более чем характерно для психологии ведущих политических деятелей большевизма. В контексте же нашей темы, наиболее важным представляется то, что, вне зависимости от принятой версии, непосредственной причиной переноса столицы из Петрограда была угроза его захвата кайзеровскими войсками. Таким образом, немецкая тема снова вплетается в метафизику Петрограда еще на одном крутом повороте истории.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.