3.4. Универбация

Универбацию (в рамках семантико-синтаксического способа словообразования), несомненно, следует отнести к новейшим продуктивным способам словообразования как разновидности компрессивной дериватологии. Впервые термин «семантическая конденсация» использовал А. В. Исаченко [Исаченко 1958; см. также: Kaliszan 1986, 1989], однако о схожих явлениях, образованных «семантическим сжатием», упоминал чуть раньше В. В. Виноградов [СРЯМ 1952: 55; см. также: Янко-Триницкая 1964: 18]. В современной русистике используется целый ряд синонимических обозначений для данного словообразовательного феномена: универбация, семантическое стяжение, семантическая конденсация, семантическая компрессия, свертывание именований, – которые часто используются недифференцированно, как взаимозаменимые термины для описания одного и того же явления. Существует две точки зрения на универбацию: широкая и узкая. Узкое понимание универбации, предложенное М. Докулилом [Dokulil 1962] и кодифицированное в работах А. Едлички, Й. Ружички, В. В. Лопатина, Е. А. Земской, ограничивает использование данного понятия сферой суффиксального словообразования. Широкое понимание универбации, помимо суффиксального стяжения, включает в область рассмотрения также сложные слова (зерносклад, автомашина, телебашня), некоторые типы аббревиатур (пединститут, соцстрах, вуз, дот – «долговременная огневая точка»), эллиптические субстантиваты (сборная, позывные, выходной), нульсуффиксальные производные (демисезон, марафон, огнеупор) [Kaliszan 1986: 17–19].

Мы используем термин «универбация» как обозначение процесса создания суффиксальных существительных, соотносительных со словосочетаниями. Универбы (универбаты) в процессе трансформации (свертывания) словосочетания оформляются чаще всего при помощи суффикса – к(а).

Ведущими причинами роста универбатов в русском языке являются как а) общеязыковая тенденция языковой (речевой) экономии (термин О. Есперсена; economy of speech), так и б) частная тенденция сближения книжной и разговорной стихий и проникновения разговорно-просторечных элементов в литературное употребление [Kaliszan 1986: 86–89].

Непосредственные свидетели изменений как в социальной жизни, так и в языковой материи той эпохи А. Мазон, С. И. Карцевский, А. М. Селищев обратили внимание на рост производных на – к(а), образованных от словосочетаний, однако отнесли их в класс обычных суффиксальных образований, не усматривая специфики их образования. В частности, А. Мазон, одним из первых начавший описание инноваций в русском языке революционной эпохи, посчитал образование производных на – к(а) только стилистическим приемом, характерным для разговорно-просторечных форм языка: «la plupart des innovations de la vie russe ont ?t? not?es au jour le jour du suffixe familier – ка, dont on conna?t la productivit? dans la langue populaire»[96] [Mazon 1920: 30]. А. М. Селищев также обращает внимание на рост таких (компрессивных по своей природе) образований в языке послереволюционного времени, замечая, впрочем, что модель была популярной и раньше, в частности, особенно «в студенческой и близкой к ней среде» [Селищев 1928: 175]. Однако уже в 40-е гг. XIX в. в петербургском театральном лексиконе бытовали разговорные именования Мариинка (Мариинский оперный театр), Александринка (Александринский драматический театр) [Лопатин 1973: 47]. В профессиональном просторечии имело хождение слово кредитка «общество взаимного кредита»[97] (использовано, например, Чеховым), в городском просторечии – презрительно-ироническое кварташка «квартальный надзиратель» (встречается у Достоевского). В. А. Гиляровский в цикле репортажных очерков «Москва и москвичи», повествуя о Москве 80–90-х гг. XIX в., приводит, в частности, следующие примеры: толкучка «толкучий рынок», обжорка – «обжорный ряд (место торговли пищевыми продуктами)», меблирашки – «меблированные комнаты», Хитровка – «Хитров рынок». Увеличение разговорных производных на – к(а) в речи разных социальных групп свидетельствовало об укреплении данной модели словообразования в некодифицированном языке. Сопоставим списки производных в [Mazon 1920; Карцевский 2000; Селищев 1928; Лексика 1981] и эмигрантской прессе, чтобы увидеть, какие семантические типы универбатов на – к(а) были популярны в языке той поры и есть ли различия в использовании производных на – к(а) в эмигрантских текстах и русском послереволюционном языке.

1. Производные, образованные от топонимов, микротопонимов, а также от названий заводов, учебных заведений

В русском языке дореволюционной поры образования на – к(а) от названий улиц чаще всего возникали в московском городском обиходе, нежели в петербургском. Ср. характерное признание А. Г. Горнфельда: «Мариинка нас возмущает, Александринка коробит меньше, к предварилке мы привыкли, а московские улицы – Варварка, Ильинка, Лубянка и даже – столь неуважительно – Покровка, Сретенка, Воздвиженка кажутся нам просто незаменимыми. В Москве Знаменка и Владимирка естественны, но дурным тоном показалось бы нам, если бы так назвали в Петербурге Знаменскую или Владимирскую…» [Горнфельд 1922 – цит. по: Лексика 1981: 190–191]. Эта цитата красноречиво показывает и психолингвистические оценки, прагматические коннотации вокруг разных типов универбатов: более приемлемыми, в частности для Горнфельда, оказываются производные от названий улиц (ввиду частотности их использования в языке), названия же театров с трудом поддавались такому способу словопроизводства (вследствие некоторой уникальности, «неповседневности» данных денотатов; ср. также приведенное выше мнение К. И. Чуковского о названиях типа МХАТ, Литфонд). В эмигрантской прессе нам не удалось обнаружить словообразовательных инноваций на базе иноязычных названий улиц, что объясняется отсутствием мотивирующего комплекса «прилагательное (с названием улицы) + улица». Также нам не встретилось в эмигрантских газетах ни одного производного, образованного от собственного названия театра, учебного заведения, завода. Не отмечают таких разговорных производных и авторы монографий [ЯРЗ 2001; ЯРЗ 2001]. Можно предположить, что эта словообразовательная модель, конечно, знакомая беженцам первой волны еще по жизни в России, оказалась в иноязычных условиях невостребованной.

2. Производные с обозначением помещений (отапеллативные производные)

Этот семантический класс универбатов на – к(а) впоследствии стал очень популярным и продуктивным в разговорном словообразовании. Много производных приводит В. В. Виноградов [Виноградов 1986: 120], и среди них интересный пример из романа П. Д. Боборыкина «Китай-город» (1882 г.), показывающий неузуальный, окказиональный характер таких образований, в частности, еще в конце XIX в.: «“Вы бываете в концертах?” – “В музыкалке?” – “Так их зовут? Я не знала. Да, в музыкалке”». В эмигрантской прессе такие производные редки:

По проверочным [sic] данным выяснилось, что означенное в очерке «Д. Джона» лицо не состояло в числе деятелей русской столовки, а было только ее весьма частым посетителем (Дни. 1926. 20 нояб. № 1164).

Авторы монографии [ЯРЗ 2001] не фиксируют таких образований. Следовательно, как записи устной речи, так и газетные материалы позволяют высказать предположение, что модель на – к(а) для наименования помещений, публичных мест (школы, библиотеки) осталась, возможно, периферийной в языке эмигрантов первой волны.

3. Производные, обозначающие общества, организации

Этот тип универбатов в эмигрантской прессе представлен производными, уже существовавшими в дореволюционном русском языке. В речи эмигрантов они оставались в употреблении, в то время как в советском быту они перешли в разряд историзмов. Эмигранты же использовали их в номинативной функции, продолжая именовать старыми лексемами новые реалии: и НКВД, пришедший на смену ВЧК (чрезвычайка), и новый для эмигрантов орган государственного управления в СССР – Верховный совет (учредилка; по семантической модели функционального переноса). Иными словами: при смене социальных явлений чуждой им действительности эмигранты не видели необходимости в смене языковых номинаций, ориентируясь на функциональный аспект именования, но не внешний, социально-прагматический. См. примеры из эмигрантской прессы:

Разогнав 20 лет тому назад учредительное собрание, он [Сталин] при помощи Ежова готовит свою Учредилку… (Возрождение. 1937. 20 нояб. № 4107).

Вновь назначенный председатель «Чрезвычайки» в Петрограде издал прокламацию, в которой, обычным языком рассерженного на врача буйно помешанного [sic], излагает, что «белогвардейцы» и иностранные агенты удваивают свою «террористическую» деятельность (Призыв. 1919. 7 (23.9) окт. № 77).

[Анархисты] были так терроризированы, что избегали встретиться несколько человек в одном месте, боясь как бы Государственное Политическое Управление («коммунистическая» охранка) их не заподозрило в устройстве собрания… (Анархич. вестник. 1923. № 5–6).

4. Производные, называющие документы, печатные издания, приказы, распоряжения

В эмигрантской прессе данный семантический тип не продуктивен, оба примера являются, очевидно, словами, уже существовавшими до революции.

…стоит только взять за данный день все издаваемые в СССРии органы периодической печати, от центрально-правительственных до последней стенгазеты или тиражки, и во всех вы найдете статьи не только на одну и ту же тему, но изложенные в одном и том же направлении и даже в одних и тех же выражениях (Голос России. 1933. янв. – февр. – март. № 17–18–19).

Большевики же упростили интернационализм до неузнаваемости и… превратили в какую-то чудовищную смесь коммунистического манифеста с камаринским мужиком («похабный мир») и «солдатской памяткой» («держись, пока Либкнехт со своими ребятами не подоспеет») (Дни. 1925. 28 янв. № 676).

5. Производные, обозначающие названия денег, ценных бумаг

Названия денежных единиц в революционную эпоху представляли одну из самых обширных семантических групп, где осуществлялась универбация; неслучайно Карцевский приводит большой список слов [Карцевский 2000: 238].[98] Любопытно, что еще в самом начале XX в. таких производных в русском языке, очевидно, не было; следовательно, разговорные наименования денег на – к(а) можно считать языковым продуктом второго десятилетия XX в. (накануне и во время Первой мировой войны). Однако очень часто эти производные представляли сиюминутные или кратковременные слова-однодневки, быстро сменявшие друг друга вместе с рождением новых денежных знаков. В эмигрантской прессе этот тип не актуален, так как пребывание за рубежом в странах с денежными единицами, имеющими свои языковые обозначения, не способствовало рождению разговорных наименований при помощи русских словообразовательных средств.

Возвращающиеся из Прибалтики войска, по-видимому, привезли с собой в большом количестве кредитные знаки, выпущенные Западно-русской армией, – так называемые «аваловки» (Призыв. 1919. 4 (21.12) дек. № 135).

8 марта к гражданке Альманк на Бабьегорском рынке в Москве подошли двое неизвестных и предложили ей купить 70 долларов. Посмотрев одну из кредиток и убедившись в ее неподдельности, Альманк отправилась к себе домой и принесла золотые часы с браслетом и золотое кольцо (Возрождение. 1935. 14 марта. № 3571).

6. Производные, обозначающие членов каких-либо групп, организаций

Эти производные в русском языке служили для обозначения лиц женского пола: медичка < медицинская сестра, бестужевка < (слушательница) бестужевских курсов,[99] толстовка < (последовательница) толстовского учения. Развитие данного типа универбатов было связано с ростом роли и участия женщин в общественной жизни российского общества. В эмигрантской прессе нам не встретилось слов на – к(а), обозначающих лиц женского пола.

7. Производные, обозначающие бытовые реалии, болезни и проч.

* Карцевский не дает значения приводимого слова, однако можно предположить, что он имеет в виду кукол-моргалок – так называли кукол с подвижными глазами; таким образом, семантико-словообразовательная мотивация такова: кукла с моргающими глазами > моргалка.

** В современной орфографии с одной «н».

Языковые образования на – к(а) служили для наименования явлений повседневной жизни, эти производные быстро входили в узуальное употребление и некоторые даже утрачивали разговорный оттенок. Ср.: «Лет двадцать пять тому назад слово “открытка” казалось мне типичным и препротивным созданием одесского наречия; теперь его употребляют все, и оно действительно потеряло былой привкус пошлой уличной бойкости» [Горнфельд 1922 – цит. по: Лексика 1981: 191]. В дальнейшем в русском материковом языке данный тип получил значительное развитие [РЯСОС 1968; Земская 1992; Осипова 1991; 1994; 2000]. В эмигрантской прессе нам встретилось слово долларовка (точное значение его выяснить не удалось; судя по контексту, это связано с областью игр, лотерей), относящееся к эмигрантскому быту, и советизм рыковка («название водки крепостью 30 градусов»):

В первоянварьском [sic] розыгрыше «долларовки» выигрыши пали на следующие номера (За свободу. 1925. 3 янв. № 2 (1406)).

Каменев о «рыковке» [название заметки] (Дни. 1925. 3 февр. № 681).

Авторы монографии [ЯРЗ 2001: 130] также не фиксируют «бытовых» универбатов на – к(а) у представителей первой волны эмиграции, приводя единственный пример – непромокашка («непромокаемый плащ, непромокаемое пальто»): «Одела свою непромокашку, которая ей очень понравилась». Единичность таких образований как в устном, так и в письменном языке позволяет утверждать, что этот тип универбации был нехарактерен для эмигрантов первой волны. Ср. многочисленные примеры, приведенные в [Ильина 1989] и показывающие бурное развитие группы слов, наименований одежды, словообразовательно оформленных при помощи суффикса – к(а), в русском языке метрополии в последние десятилетия.

Материал публицистики, служащий объектом нашего изучения, разумеется, в гораздо меньшей степени, чем непринужденное речевое общение, предполагает использование универбатов на – к(а) (у них яркая разговорная стилистическая маркированность), однако сам факт редкого использования таких производных эмигрантами первой волны может свидетельствовать об очень слабой (практически нулевой) распространенности этой словообразовательной модели как в устном, так и в письменном языке[100] эмиграции той поры. Выскажем предположение, что этот способ семантического сжатия словосочетаний остался в языке эмигрантов первой волны периферийным в словообразовательном отношении и гораздо менее развитым, чем в послереволюционном (советском) языке. К аналогичным наблюдениям пришла и Л. М. Грановская: «показателен и процесс отчуждения ряда новообразований, например, на – к(а), осознаваемых как вульгаризмы: дежурка, читалка, раздевалка, столовка» [Грановская 1995: 89].

Данный текст является ознакомительным фрагментом.