Интервью для Радио 101

Интервью для Радио 101

09.03.05 — 18 марта состоится концерт, посвященный 20-летию коллектива, на 1 5 марта назначен релиз пластинки «Изумрудные хиты». А на прошлой неделе лидер группы ЧАЙФ Владимир Шахрин дал интервью «Интернет-радио 101.ru».

За 20 лет карьеры у Владимира о чем только не спрашивали. Так что вряд ли удалось не повториться на 100 %. На сайте ЧАЙФа есть FAQ, вопросы, которые особенно часто задают участникам. Первым, кстати, стоит вопрос о творческих планах группы. Посему мы не стали спрашивать про планы, равно как и про то, почему Шахрин не переезжает из Екатеринбурга в Москву. Не переезжает — и не переезжает. Воздух там чище, в конце концов, что бы там не говорили.

— В скором времени у вас выходит альбом «Изумрудные хиты». Расскажите, пожалуйста, о нем.

— С записи альбома прошел ровно год. Мы его закончили в феврале прошлого года. Я вообще люблю, когда в моей жизни происходят какие-то интересные гармоничные истории, которые не высосаны из пальца, не придуманы из головы. В этом проекте нет никакой синтетики, нет никакой неестественности. С Изумрудом мы встретились случайно на концерте в Москве в 2003 году, сделали одну песню. И нам показалось, что эти ребята так хорошо начали на своих инструментах играть рок-музыку. Мы подумали: отличная идея — надо сделать совместную работу. Так как мы играем песни группы ЧАЙФ, у нас остаются песни группы ЧАЙФ, но эти песни ложатся на немножко другую фактуру, это как ту же картину нарисовать не маслом, а пастелью, использовав тот же сюжет.

Мы с Изумрудом сделали вначале часовую программу. Мы просто собирались, играли вместе, они у себя репетировали, приходили и говорили: «Мы вот это придумали, вот это придумали». У нас было пятнадцать совместных репетиций, это много для таких проектов. Мы показали эту программу в Москве и Питере. И эти два концерта дали нам другую степень отношений между коллективами.

В конечном итоге для зимней акустики в Екатеринбурге мы сделали уже двухчасовую программу. Мы десять лет уже делаем эти концерты и каждый раз придумываем какие-то разные темы. В этот раз тема была народная, этническая, декорации были сделаны в русском народном стиле, и был Изумруд. Этот год мы практически прожили вместе, в тесном сотрудничестве. И так было жалко, что это никак не зафиксируется. Мы подумали: а если попробовать записать?! И вот мы в нашей студии, практически концертным вариантом, «живьем», в три, по-моему, студийных дня записали наши песни. К тому же у нас давно не выходили greatest hits, не пиратские, а те, которые сама группа выпускает. В последний раз это было, по-моему, «Избранное» в 98-м году. Была концертная запись на 15-летие, но с 2000 года тоже уже время прошло. А тут будут песни, которые не только спокойно могут войти в greatest hits, но при этом еще и исполненные в другом звучании.

Я еще раз хочу подчеркнуть, что главная наша задача была не сыграть песни группы ЧАЙФ на народных инструментах, а добиться того, чтобы народные инструменты вписались, вошли в фактуру и в звучание группы ЧАЙФ. Поэтому некоторые, кто слушал альбом, говорят: «О! Мы думали — тут все на балалайках будут чесать». Я говорю: «Нет, это альбом группы ЧАЙФ, и мы там играем». Звучание группы узнаваемо, но при этом там есть и балалайки, и домры, и баян, и перкуссионные всевозможные инструменты, и бас-балалайка. Нам показалось это интересным.

— Вообще, как проходили репетиции?

— Репетиции происходили очень просто. Мы на двух машинах с Володькой Бегуновым приезжали в Театр музыкальной комедии, где у ансамбля Изумруд база, они там в нескольких спектаклях заняты, оттуда выносили весь их скарб, все это загружали в нашу машину и ехали к нам на репетиционную базу. Садились в круг и часа по два просто играли песни. Останавливались, рассуждали, пробовали. «А давай попробуем вот так.— Давай.— А, нет. Давайте вот эту партию сыграет не гитара, а две домры. Отлично! Давайте вот здесь сыграем такой вот небольшой диалог. Или, наоборот, какое-то двухголосие». Мы не вымучивали этот альбом. Это было не как ракету строить. Меня больше всего убивает, когда люди так серьезно относятся к тому, что они делают, особенно, что касается рок-музыки, вот точно как будто ракету на Марс запускают. Хочется сказать: эй, ребята, это все-таки рок-н-ролл, должен быть в этом какой-то элемент безумия, элемент какой-то непредсказуемости, незапрограммированности. Вот у нас все это было.

— У меня вопрос, скорее относящийся к истории группы. Когда в 10-м классе вы только начинали играть, вы точно знали, что будете играть именно рок-музыку?

— Вот я честно скажу, что, как таковой, термин «рок-музыка» по отношению к тому, что мы делаем, появился, наверное, уже в середине 80-х вместе с понятием «русский рок». У нас был школьный ансамбль, мы играли на танцах, а где еще играть? И нам было, в общем-то, абсолютно до лампочки — рок-музыка это или не рок-музыка и как вообще это называется. Особого значения этому мы не придавали, деление на рок-музыку и не рок-музыку на самом деле произошло в конце 80-х годов. По тому, что у нас делается в голове, когда мы ее играем, я понимаю, что это рок-н-ролл, в нашем понимании. Это не музыкальный стандарт, никто ведь не придумал до сих пор никакого точного определения, критерия, что от сих до сих — рок-музыка, а дальше уже не рок-музыка. Никаких границ нет, для меня это вещи интуитивные.

— В одном из интервью вы говорили, что очень волнуетесь перед выходом на сцену. Это до сих пор так?

— Я дико волнуюсь вообще, а перед некоторыми концертами меня начинает даже потряхивать.

— А чего именно боитесь?

— Не знаю чего. Просто волнуюсь. Мне начинают за день до каких-то ответственных концертов сниться жуткие сны, кошмары о том, что у нас все разваливается, что кто-то кого-то не слышит, что у нас все начинает звучать криво и косо, что-то, в общем, не так происходит. И перед самым выходом меня натурально потряхивает.

— И как с этим боретесь?

— А как с этим бороться? Надо идти, просто заставить себя: делаешь шаг на сцену — а на сцене уже этого нет. Я всегда говорил, что сцена — это как некий параллельный мир, другое измерение, где нет времени, пространства, возраста. Вот ты стоишь за кулисами, вот какие-то разговоры в гримерке, шаг сделал — и этого нет, ты попал в другое измерение.

— Вы выступали не только в России, но и в Эфиопии, в Австралии, в Италии. Отличается зритель, допустим, эфиопский от российского? Или на концерты приходят большей частью русские?

— В Африке это были, конечно, русские. А вот в 91-м году у нас было 8 концертов в Италии, и там тогда вообще русских не было — на весь зал всего 2—3 человека. Мы приехали как раз после путча. Итальянцы настолько близко к сердцу приняли события в России, они настолько сопереживали нам и были с нами, что мы, конечно, на этой волне имели просто бешеный успех на концертах. Нас любили по факту, просто потому, что мы из России.

— У ЧАЙФатакие яркие оптимистичные названия песен, «Оранжевое настроение» например. Бывает у музыкантов группы ЧАЙФдепрессия и как они с ней борются?

— Плохое настроение, конечно, бывает. То есть таких классических депрессий, как в кино показывают, я за собой не припомню. Хотя бывает ощущение полного опустошения, и понимаешь, что в данный момент тебе абсолютно ничего не интересно. Я с этим борюсь. У меня есть несколько способов. Можно просто выехать на природу, она лечит, конечно, все. Или посмотреть какой-то старый хороший фильм, с которым у тебя связаны хорошие воспоминания. И вот эти воспоминания — птынь — прямо на тебя с экрана проецируются, независимо от твоего желания. На самом деле, есть фильмы, книги, которые как бы запахи хранят. Играет музыка, а я не то чтобы картинку вижу, я запахи чувствую от тех воспоминаний, которые у меня связаны с этой песней. Я понимаю — вот она, комната в общаге, где мы встречались с моей будущей женой, вот наш 6-й подъезд во дворе, где мы жили. Мне кажется, что хорошее лекарство от хандры — это хорошие воспоминания, поэтому я стараюсь вообще все свои сбережения и средства вкладывать именно в это. В моем понимании, хорошая та вещь, которая не поддается ни инфляции, ни экспроприации. Именно в это имеет смысл вкладывать деньги.

— Семья не была против, когда вы бросили стабильную профессию строителя с гарантированной зарплатой?

— Ну, наверное, была. Дети маленькие были еще и не шибко понимали, что происходит. А Елена Николаевна у меня — мудрая женщина. Видимо, в глазах было написано — что бы она сейчас ни сказала, я сделаю все равно по-своему, я уже принял решение. Она меня достаточно хорошо знает: я могу долго сомневаться, но если я решение принимаю, то уже точно это делаю.

— Как вы познакомились со своей будущей женой?

— На уроке физкультуры в заведении, которое сейчас называется Архитектурно-строительный колледж, тогда это был Строительно-архитектурный техникум. Я на строителя учился, она — на архитектора. И был такой совмещенный почему-то урок физкультуры у двух групп, в одном углу мы, мальчики-строители, занимались высокоинтеллектуальным делом — прыгали через козла, а в другом углу девочки-архитекторы ходили по бревну. Я увидел ее, делающую какие-то па на бревне, и это меня сразило.

— Сразу поняли, что это ваша женщина?

— Ну, ощущение такое было, да-а-а. По крайней мере, я этим же вечером приплелся в общагу знакомиться.

— Сейчас многие рок-музыканты стали ходить в церковь. Вообще, какое место занимает религия в жизни и творчестве группы ЧАЙФ?

— В группе ЧАЙФ есть два крещеных человека. И я знаю, что у них под футболкой висит крестик. Но никак это не афишируется. Я сам человек абсолютно не церковный. Причем это не значит, что я неверующий человек, именно не церковный. Если людям необходима церковь, если им становится от этого легче, я не против, что они ее посещают. Людям необходимо ходить на концерты классической музыки, на концерты группы ЧАЙФ, им от этого становится лучше — они ходят. То есть для меня церковь — это такой шоу-бизнес. Религия — совершенно другое дело, не имеющее, по моему убеждению, никаких точек соприкосновения с церковью. Я думаю, что любой человек так или иначе религиозен, он все равно верит во что-то. Как Борис Борисович (Гребенщиков) говорит, есть еще что-то, что «нельзя ни выпить, ни съесть». Что-то есть, но я не знаю, что это. У меня просто в голове не укладывается, что мы тут, условно говоря, на православной земле все правильные, а люди в Индии, два миллиарда людей, ничего не знают абсолютно, они какие-то неправильные. То есть церковные все постулаты у меня в голове не укладываются, ну, не верю я попам. А то, что касается заповедей, которые они проповедуют... Тут ко мне недавно приходил один человек. Принес целую кучу литературы, начал издалека, о том, что надо мир спасать, что человечество в опасности. В конечном итоге оставил на столе целую кучу литературы сайентологов, Хаббарда. Я почитал — почему не почитать. И понял, что там огромное количество для меня абсолютно очевидных вещей, для понимания которых не нужна ни сайентология, ни Хаббард, ничего: не обращайся с людьми так, как ты не хотел бы, чтобы они обращались с тобой; каждый человек имеет право быть свободным. Если кому-то, чтобы соблюдать эти правила, нужно записаться в сайентологи, ради бога. Я и так стараюсь это делать.

— А приметы у вас есть какие-то? Когда домой возвращаетесь, в зеркало смотритесь?

— Да! Не понимаю почему, но вот верю. Я знаю, что у моей жены бабушка обладала, безусловно, способностями провидицы, заговоры знала и прочие штучки. У моей жены это тоже есть — я точно это знаю. Она несколько раз мне говорила: «Ну, посмотри в зеркало»,— и я к этому так привык, что если вернулся, что-то забыл, обязательно смотрю в зеркало. Я склонен этому доверять, не хочу даже объяснять почему, зачем. Просто — есть, работает.

Я понимаю, что многие вещи люди сами себе придумывают. Мы вот себе придумали, например, что до конца полета все билеты остаются у каждого в кармане. И только в конце полета мы их Илье Спирину отдаем. Хотя, по идее, прошли контроль и можно их собрать, но такая уж у нас примета: билеты, только когда приземлились, отдаем. Такой своеобразный ритуал.

Все это уже как традиции такие, которые надо чтить, знать, что это работает вот так. Паровоз идет — из трубы дым валит, я не очень понимаю, как там на самом деле работает его паровая машина, но если дым из паровоза идет — значит, паровоз работает.

— Перед концертом что-нибудь делаете, чтобы концерт прошел хорошо?

— Да 40 грамм вискаря выпьем да и пойдем. И будет хорошо.

— А вообще, как складываются у ЧАЙФовотношения с алкоголем?

— Ну, в группе у всех разное отношение к алкоголю. Я люблю алкоголь. У меня с ним хорошие нормальные отношения. То есть у меня достаточно уверенные тормоза, очень сильно выпившим меня редко кто видел, бывает, но очень редко. В принципе, я рюмку, две, три, два-три бокала вина с удовольствием выпиваю, мне нравится ощущение легкого опьянения.

— Вас часто узнают на улице?

— Да, бывает, в последнее время удивительно часто, мне даже самому кажется это странным. Вроде идешь, зима, воротник поднят, шарф намотан, шапка под самые глаза — все равно люди узнают. Подходят, говорят: «О, Агата Кристи — клево», или в самолет садимся: Чиж с нами летит, Чиж.

— Был какой-нибудь курьезный случай, связанный с неузнаванием?

— Вот что-то сейчас такое вспоминается... Было такое. Я говорил с человеком, а он не понимал, что я ему за странные намеки такие делаю, почему он мне должен сделать какое-то исключение, привилегию. Я сейчас уже не помню, кажется, это с каким-то инспектором ГАИ было. Что-то я там не так сделал. И вот я ему уже и так и сяк, и шапку снял зимой, и в профиль повернулся, а он все не узнает. В общем, бывает иногда, бывает. Чувствуешь себя полным дураком просто. А потом начинаешь подтрунивать над собой, начинаешь все прокручивать назад и думаешь: как дурак шапку снимал, в профиль поворачивался — отдал бы сразу штраф, и все.

— Раз уж пошла автомобильная тема. Когда вы впервые сели за руль?

— В первый раз за руль я сел, когда мне было лет восемь. Хватило у меня ума с друзьями открыть дедушкин 401-й «Москвич», снять его с ручника, катнуть под горку и запрыгнуть туда всем. Как мы будем тормозить, об этом никто не думал. В общем, мы, конечно, никуда не въехали чудом, кто-то из взрослых парней запрыгнул на ходу, дверь открыл и затормозил.

Потом я достаточно много ездил, когда у нас в семье был «запорожец» горбатый. Прелесть этого автомобиля была в том, что его было настолько не жалко и там настолько нечего было сломать, что когда мы приезжали куда-то на природу, в лес, то мне отец просто давал ключи, и я по лесу, по всем этим полям, просекам ездил. У меня было духовое ружье, и я там играл в разведчиков, в партизан, во все, что угодно, и ездил на машине. Сестру свою вовлекал в эти игры, кого-то еще из ребят, из друзей. А ездить на своей машине я начал уже достаточно поздно, на этом же 401 — «Москвиче», который я у дедушки угнал, он мне по наследству достался. Я на нем ездил два года без прав, без документов, безо всего. И потом в 35 лет, то есть 11 лет назад, мне подарили надень рождения такой старенький, 83-го года, «Мицубиси Паджеро». Он до сих пор у меня в семье есть, на нем дочь сейчас ездит.

— А сейчас какая у вас машина?

— У меня «хонда», не новая тоже, 98-го года. Я очень спокойно отношусь к автомобилям, для меня автомобиль не является, как бы это сказать, средством самоутверждения, я не считаю, что машина — это статус, что у артиста должна быть какая-то определенная машина. Какая есть — такая есть, она меня устраивает. Туда может запрыгнуть собака, мы можем туда набиться всей семьей, поехать на дачу. Непроходимых дорог там нет, а вот по тем заносам снежным, которые наметает, она вполне нормально проходит. При этом она достаточно комфортная и мягкая для езды по городу. И главное, их очень много, она не бросается в глаза совершенно. Я в городе растворяюсь.

— То есть вам не нравится быть на виду?

— Я стараюсь лишний раз не обращать на себя внимание. Меня тот уровень популярности, который есть, вполне устраивает, я бы даже немножко убавил.

— Вы скорее лихач или, наоборот, очень аккуратно водите?

— Не-е, я не лихач, я очень размеренно вожу. Но иногда бываю невнимателен. Задумаюсь о чем-то и могу забыть, куда я еду. Проехал уже три квартала — и понимаю вдруг, что мне надо было три квартала назад повернуть. Я могу проворонить какой-то знак, пересечение главной дороги с не главной. Я не скажу, что моя езда идеальна, но она не от безбашенности, не оттого, что грубо езжу, я не грубо езжу, я, скорее, невнимателен.

— А на большие расстояния ездили?

— Нет, далеко я не люблю, дальше 500 километров не ездил никуда. Один раз вот «паджеро» из Москвы гнал. Это было полторы-две тысячи километров.

— Вы сказали, что со своей женой познакомились на уроке физкультуры. Каково ваше отношение к спорту? Занимались, занимаетесь?

— Я занимался в детстве. К спорту как к физической культуре я, конечно, отношусь очень хорошо. Это и для здоровья полезно, и такое снятие напряжения, особенно игровые виды спорта. Да и любой вид спорта, когда человек переключается на что-то, любая тренировка такую хорошую измотанность тебе дают. Профессиональный спорт — это, конечно, немножко другое, профессиональный спорт — это не мое. Мы все время говорим, что профессиональные музыканты — это то же, что профессиональные спортсмены, только им ничего нельзя, а нам все можно. В принципе, иногда бегаю вечером с собакой. На собаку это производит фантастическое впечатление. Обычно мы с ней гуляем медленно, а тут я начинаю бежать. И она первые метров сто бежит весело, а так как собаке уже десятый год, потом она начинает забегать вперед и смотреть, все ли нормально с хозяином? С чего это мы вдруг бежим, не гуляем. Гантели у меня есть. Я физкультурник — не спортсмен.

— Вы сказали, что собаке уже десять лет. Как она появилась в вашей семье?

— Собака появилась совсем случайно. У меня вся семья: и жена и дочери — очень просили собаку. Я же был категорически против любой собаки. Мы тогда еще в маленькой квартире жили, зачем животное мучить? И однажды мне вся семья начала рассказывать, что они видели передачу по телевизору, в которой показывали таких собак, таких щеночков, называются бобтейл, прямо взахлеб это все рассказывали. А я на следующий день совершенно по другим делам встречаюсь с одним человеком, мы с ним о всяких вещах говорим. Вдруг я ему говорю: вот тут у меня вчера семья рассказывала про каких-то собак — бобтейлов, я даже не знаю, что это за собака. У меня дома, отвечает, бобтейл, у нас сейчас щенок есть как раз. Правда?— Правда.

А я иногда люблю делать какие-то эффектные вещи. Прихожу домой и говорю: собирайтесь, поехали. Меня спрашивают: куда? Я говорю: сейчас узнаете. Приезжаем в квартиру, заходим, а там три взрослых бобтейла, и нам выносят этого маленького плюшевого щенка. И вот так вот, за пазухой, мы привезли его домой. Эта собака, конечно, сейчас всеобщая любимица, ее вся семья обожает. Я ее называю королевой бобтейлов. Более счастливую собачью судьбу, наверное, трудно себе представить. Живет, как королева Англии, точно.

— Скоро 8 Марта. Что бы вы пожелали женщинам в связи с наступающим праздником?

— Конечно, самое идеальное зрелище — смотреть на женщину, которую любят. Ее видно сразу, это женщина, которая находится в гармонии с природой. И неважно, богато она живет или небогато, дорого она одета или недорого, на трамвае она едет или на машине, если она себя чувствует в гармонии с окружающим миром. Это ощущение гармонии женщине очень идет. Поэтому я пожелаю женщинам найти и сохранить, сначала найти, а потом сохранить, это ощущение гармонии с окружающим миром, потому что рецепта абсолютного счастья нет, оно не в шубах, не в бриллиантах, как мне кажется.

www.101.ru