«Кому на Руси жить хорошо» Н. А. Некрасова как наглядный пример нехватки культуры мышления

«Кому на Руси жить хорошо» Н. А. Некрасова как наглядный пример нехватки культуры мышления

Чем озабочен изначально автор поэмы «Кому на Руси жить хорошо»? А тем, что он зачинает с помощью семерки случайно встретившихся мужиков спор на тему:

Кому живется весело,

Вольготно на Руси?

Первая попытка ответа на поставленный вопрос, как водится, оказывается весьма поверхностной, а значит, и неудачной:

Роман сказал: помещику,

Демьян сказал: чиновнику,

Лука сказал: попу.

Купчине толстопузому! —

Сказали браться Губины,

Иван и Митродор.

Старик Пахом потужился

И молвил, в землю глядючи:

Вельможному боярину,

Министру государеву.

А Пров сказал: царю…

И в самом деле, разве особенности социального положения дают всякому ими обладающему подлинное веселье и неограниченный ничем простор в желаниях и в их удовлетворении? Естественно, что не дает. Ведь даже царю сие, очевидно, неведомо будет. Почему? А потому, что без внутренней свободы и без тотальной честности никто из людей так и не сможет стяжать ни настоящего (безмятежного) веселья, ни лучших из возможных для всякого человека желаний, а значит, и их же плодов. Тогда как привязка к социальному статусу образует и привязку к совокупному нраву конкретной социальной группы, а равно и к коллективной ответственности. Иначе говоря, все ровно по поговорке: «С волками жить – по-волчьи выть» выходит строго. Поэтому даже царю невозможна внутренняя свобода и тотальная честность просто по его же царскому положению. Другими словами, всякое властное положение непремнно обязывает его занимающего, а значит, и понуждает даже царя быть подневольным и даже лукавым! Впрочем, задача поставлена, и герои поэмы приискивают своего рода сказочного обеспечения ее решения или бюджетного финансирования, говоря по-современному:

Крестьяне покопалися,

Достали ту коробочку,

Открыли – и нашли

Ту скатерть самобраную!

Нашли и разом вскрикнули:

«Эй, скатерть самобраная!

Попотчуй мужиков!»

Первою зарубкой на пути к истине становится поп, к которому и обращаются степенно и с достоинством наши ходатаи:

«Скажи ты нам по-божески:

Сладка ли жизнь поповская?

Ты как – вольготно, счастливо

Живешь, честной отец?…»

На это поп задает мужичкам встречный вопрос:

– В чем счастие, по-вашему?

Покой, богатство, честь —

Не так ли, други милые?

Они сказали: «Так»…

Как мы видим, автор поэмы с помощью лукавого попа исподволь видоизменяет изначальную задачу, превращая ее в поиск счастливого человека. Но само счастье с сущностной точки зрения – это лишь состояние сознания, характеризующееся полнотой соединения с миром. Таким образом, изменяя смысл искомого, автор начинает уводить внимание читателя от сути заявленной проблемы к неким внешним признакам, кои могут свидетельствовать, с одной стороны, об искомом, с другой – о чем-то вполне ином, например о комфорте или удобстве житейском. Но какой ценой дается последнее мирское благо всякому человеку? Не ценой ли душевного стесненья, когда свою совесть и собственный стыд презреть приходится? Но тогда это вовсе и не счастье получается, наоборот, вещественное изобилие лишь угнетает дух человеческий, делает его смрадным и даже «вонючим» вполне. Почему? А потому, что истовая забота нетленного о тленном делает это непременно. Поэтому-то мысль о счастье в богачестве, о которой хлопочут автор поэмы и его герои, есть мысль вполне лукавая. И долгое перечисление того, что в поповской жизни мало богатства никак не извиняет автора поэмы за то, что он долго тратится лишь на видимость поиска истины. То же самое следует сказать и на счет покоя и чести. Да и в самом деле, разве покой ради покоя человеку люб будет? Или честь ради чествования обрадует ли кого искренне? Так зачем же, спрашивается, бумагу зря переводить, выдумывая и перепроверяя очевидно ложные цели?

Теперь немного о главе «Сельская ярмонка». В ней Н. А. Некрасов наряду со всевозможными и привычными для подобного дела наблюдениями вставляет такое необычное воздыханье:

Эх! эх! Придет ли времечко,

Когда (приди, желанное!…)

Дадут понять крестьянину,

Что розь портрет портретику,

Что книга книге розь?

Когда мужик не Блюхера

И не милорда глупого —

Белинского и Гоголя

С базара понесет?

Ой люди, люди русские!

Крестьяне православные!

Слыхали ли когда-нибудь

Вы эти имена?

То имена великие,

Носили их, прославили

Заступники народные!

Вот вам бы их портретики

Повесить в ваших горенках,

Их книги прочитать.

Что ж, говоря по-нынешнему, перед нами прямо-таки отчаянная пиар-компания совершается! Но неужели атеиста Белинского крестьяне православные могли бы взять себе в авторитеты? Или разве могли бы они автора пасквильных «Мертвых душ» поставить на доступный им постамент, а тем более стяжать с его помощью искомое ими счастье? Нет и нет. Наоборот, углубившись в сию мудреную и лукавую писанину, они бы окончательно утратили все желанные им пути.

Теперь впору о хвалебной оде русскому пьянству речь повести. Да и в самом деле, разве следующие пленительные строки не удручат всякого серьезного наблюдателя?

Нет меры хмелю русскому.

А горе наше меряли?

Работе мера есть?

Вино валит крестьянина,

А горе не валит его?

Работа не валит?

Мужик беды не меряет,

Со всякою справляется,

Какая ни приди.

Мужик, трудясь, не думает,

Что силы надорвет,

Так неужели над чаркою

Задуматься, что с лишнего

В канаву угодишь?

Во как! Вино (водка) вроде смирительной рубашки на буйную русскую душу приходится. И это в контексте известных пьяных драк вообще мило выходит. Но наш поэт как будто бы этого ничего и не знает. Вместо законной тревоги и озабоченности, знай, поет вновь вину осанну:

Пошла по жилам чарочка —

И рассмеялась добрая

Крестьянская душа!

Не горевать тут надобно,

Гляди кругом – возрадуйся!

Хитро, хитро придумано, мол, гуляй, пей, веселись русский люд, ведь иначе. А что, любопытно, иначе будет? Вот тот-то и оно, что об ином почему-то ни гу-гу, лишь молчок сеется.

В главе «Счастливые» мы встречаем опять непутевое:

В толпе горластой, праздничной

Похаживали странники,

Покликивали клич:

«Эй! нет ли где счастливого?

Явись! Коли окажется,

Что счастливо живешь,

У нас ведро готовое:

Пей даром сколько вздумаешь —

На славу угостим!…»

Что удивляет и смущает в последнем рассказе? Прежде всего, странно уже то, что искатели полагают, что счастливый человек может являть себя им за плату. Тогда как счастливый на самом деле человек наличным своим особым состоянием уже абсолютно облагодетельствован, а значит, в чем-то большем уже и не нуждается. Это первое. Второе же состоит в том, что незадачливые добытчики «счастья» не ведают даже каких-либо признаков искомого ими феномена и даже не озабочены узнаванием их как совершенно необходимого им средства для решения поставленной ранее задачи. Поэтому-то и финал сей грустной истории вполне закономерен:

Смекнули наши странники,

Что даром водку тратили,

Да кстати и ведерочку

Конец. «Ну, будет с вас!

Эй, счастие мужицкое!

Дырявое с заплатами,

Горбатое с мозолями,

Проваливай домой!»

И здесь же о женской доле:

– А то, что вы затеяли

Не дело – между бабами

Счастливую искать!…

«Ключи от счастья женского,

От нашей вольной волюшки

Заброшены, потеряны

У Бога самого!…»

«Великие сподвижники

И по сей день стараются —

На дно морей спускаются,

Под небо подымаются, —

Все нет и нет ключей!

Да вряд они и сыщутся…

Какою рыбой сглонуты

Ключи те заповедные,

В каких морях та рыбина

Гуляет – Бог забыл!…»

Сей печальный рассказ Матрены Тимофеевны, с одной стороны, удручает своей беспросветностью, с другой – он же удивляет глубиной понимания проблемы. Почему? А потому, что счастье человечье на земле-матушке вряд ли и вообще возможно будет, ведь много тому препятствий всяких имеется. Например, каждый рожденный знает изначально о предстоящей смертушке своей, чем уже и опечален. А кроме того, счастье человека уж очень от всеобщего блага зависит. Достижение же всемирного довольства людского представляется лишь задачей очень далекого будущего. Поэтому-то речи о человечьем счастье, конечно же, бесплодны, а значит, и вредны будут. Другое дело, если искать тех, «Кому на Руси жить хорошо» будет! Ведь последнее – славное житье, скорее всего, означает ладность. Иначе говоря, кому ладно (впору будет), тому и хорошо станет. Вот, например, в главе «Последыш» читатель поэмы вместе со странниками видит следующую чудную картину:

Дивятся наши странники.

Пристали к Власу (местный житель. – Авт.): «Дедушка!

Что за порядки чудные?

Что за чудной старик?»

– Помещик наш:

Утятин князь! —

«Чего же он куражится?

Теперь порядки новые,

А он дурит по-старому:

Сенцо сухим-сухохонько —

Велел пересушить!»

– А то еще диковенней,

Что и сенцо-то самое,

И пожня – не его!

«А чья же?»

– Нашей вотчины.

«Чего же он тут суется?

Ин вы у Бога не люди?»

– Нет, мы, по Божьей милости,

Теперь крестьяне вольные,

У нас, как у людей,

Порядки тоже новые,

Да тут статья особая.

Какая же такая статья? – спросим и мы с читателем. А та, что из жалости к князю бывшие его крепостные крестьяне продолжают еще и в интересах его наследников делать вид, что они ему подчиняются, так же как и до царского повеления об их освобождении. В результате весь малый мир «пляшет» вокруг одного человека, всячески ублажает его, чем только может, лишь бы ему было покойно (привычно) и хорошо. Тем самым автор поэмы дает своим читателям удивительный образец русской жизни, с одной стороны, вполне сердечной, с другой – тотально лукавой. И в самом деле, разве нельзя не умилиться тому, что бывшие крепостные в надежде на еще большее себе лично послабление (родня князя пообещала общине в дар луга поемные по Волге) решили всем гуртом два-три месяца «повалять дурака». Причем крестьяне так славно вошли опять в роль крепостных, что любо-дорого на сие представление смотреть и удивляться. Чем не идиллия, чем не пример всеобщего согласия? С другой стороны, одного крестьянина, которого звали Агапом, пришлось-таки играючи принести в реальную жертву сей «инсценировке». Что тут сказать в контексте искомого смысла хорошей жизни на Руси? Попадает ли образ князя Утятина в ответ на известный вопрос всей поэмы? Если смотреть как бы изнутри самого князя, то почему бы, собственно, и нет, ведь он, узнав о «возврате» к старому («Что мужиков помещикам велели воротить!»):

Поверил! Проще малого

Ребенка стал старинушка,

Как паралич расшиб!

Заплакал! пред иконами

Со всей семьею молится,

Велел служить молебствие,

Звонить в колокола!

Другими словами, если опять оценивать жизнь с субъективной точки зрения, то получается и впрямь, что конкретно князю Утятину удается хорошая жизнь на Руси. Почему? А потому, что она, с его точки зрения, взрачна, казиста, приглядна; нравна на вид, по наружности. Ежели вести речь уже с объективной стороны, то в происходящей истории видно и другое. Спросим себя: а что именно нравно князю?

И силы словно прибыло,

Опять: охота, музыка,

Дворовых дует палкою,

Велит созвать крестьян.

Но удивляет в этой истории совсем другое, а именно: готовность крестьян к подобной сделке, ведь им придется ради будущего выгодного приобретения сносить очевидную несправедливость, сносить напрасное унижение, сносить печальное бытие. И в связи с этим возникает вполне законный вопрос: а разве может где-либо и когда-либо покупаться хорошая жизнь неправедной ценой? Ответ известен и понятен – нет, не может, нигде и никогда! С другой стороны, освобожденные крестьяне опыта иной – свободной жизни и не имеют вовсе, а значит, в пределах принятой «инсценировки» живут для себя опять же вполне себе привычным образом. Но тогда «счастье» князя и не покупается ценой крестьянского самоунижения, а они лишь жалеют его всем своим миром. Возможна ли подобная история, например, в Германии? Вряд ли. Впрочем, не все что делается общинно, хорошим может быть признано. Поэтому история о князе Утятине все-таки не попадает своей сутью в искомый нами ответ, а значит, стоит продолжать начатые поиски. Вместе с тем следует понимать, что, видимо, каких-либо гарантий на успех в этом деле у нас все же не имеется.

Ну и, наконец, перед нами эпилог поэмы – «Гриша Добросклонов». Что в нем примечательного? Пожалуй, лишь финальная часть, которая хоть намеком пытается решать поставленную в заголовке всего произведения задачу:

Быть бы нашим странникам под одною крышею,

Если б знать могли они, что творилось с Гришею.

Слышал он в груди своей силы необъятные,

Услаждали слух его звуки благодатные,

Звуки лучезарные гимна благородного —

Пел он воплощение счастия народного!…

Но что же более всего подходит под это пение? А вот, пожалуй, финальный куплет песенки «Русь» вполне подойдет:

Ты и убогая,

Ты и обильная,

Ты и забитая,

Ты и всесильная,

Матушка-Русь!…

Завершая смысловедческий анализ поэмы Н. А. Некрасова «Кому на Руси жить хорошо», вероятно, следует заметить следующее. Во-первых, автору так и не удалось получить ясного ответа на поставленный в заголовке своей работы вопрос. Во-вторых, он так и не озаботился собственной неудачей. Иначе говоря, он, с одной стороны, ее как бы и не замечает вовсе, с другой – пытается прикрываться вполне удачной одою нашему Отечеству (речь о песенке «Русь»). Но как же все-таки быть с ответом на поставленный вопрос? Или вопроса также как бы и нет вовсе? А что есть? Всеобщее довольство всех и всеми? Вряд ли. Достаточно взглянуть на Россию XXI столетия, чтобы понять, что

Сила с неправдою

Не уживается,

Жертва неправдою

Не вызывается…

А впрочем, все как раз и наоборот, и уживается и вызывается, во всяком случае, какое-то время. Меньшая часть нынешней России вполне себе торжествует и вполне себе силу имеет над Отечеством нашим, а жертвы за то «счастие» свое легко дозволяет приносить оставшемуся за его пределами народному большинству. Другими словами, современные славные наследники помянутого «Последыша» вполне собою довольны. А что наследники крепостных крестьян? Также радешеньки (во всяком случае пока) и голосуют, как и ранее, в пользу барскую. А ежели говорить по существу, то очевидная нехватка культуры мышления никак не позволяет Н. А. Некрасову понять ту истину, что Россия – это не страна для хорошей жизни, если только под нею понимать честное и комфортное душе человека житье. Она хороша лишь для человека благодатного, который постигает, по любви своей, веру и истину; цель его – царство Божие, закон – духовное чутье, искушения он презирает. Иначе говоря, Матушка-Русь приспособлена хорошо лишь для стяжания правды смысла человечьей жизни, для обретения людьми даров Святого Духа. Все остальное имеет в лучшем случае лишь видимость хорошей жизни, тогда как на поверку ею никогда ранее не являлась и являться никогда не будет. А посему твердо уверуем, что

Славно жить народу

Лишь в Руси святой!

10 июля 2007 года

Санкт-Петербург