5. Между племенным ренегатством и коллективным сопротивлением{187}

5. Между племенным ренегатством и коллективным сопротивлением{187}

Подводя итоги рассуждениям, представленным в этой книге, нам остается обсудить еще один важный аспект.

Анализируя новую переходную фазу, сферу явлений, связанных с культурными изменениями, мы исходили прежде всего из концепции двух демаркационных линий, которыми эта сфера отделена от африканского и европейского мира. Одна из этих границ становится явной, когда мы в ретроспективном рассмотрении обращаемся к начальным стадиям разложения племенной жизни. Африканец переходит рубеж первого племенного ренегатства, когда вступает на один из новых путей, открываемых европейской культурой. Признаком перехода через этот рубеж может быть принятие христианства, поступление в европейскую школу, заключение трудового договора, приход на военную службу, в полицию или на административную работу.

Такой шаг делается под давлением фактически наличных обстоятельств. С самого начала европейское влияние – демонстрация подавляющего превосходства в военной и экономической сферах или преимуществ образования, предъявление более высоких моральных требований – является движущей силой переходного периода. Эта сила толкает туземца к переоценке тех или иных ценностей, к пересмотру своего отношения к привычным для него формам деятельности. Тем самым он вступает в новую систему ценностей. За приобщение к новым ценностям и за новые жизненные перспективы он платит забвением прежних обязанностей, отречением от своих древних верований и убеждений. Для него начинается новая жизнь, а в ней – новая одежда, новые формы поведения, новые привычки. Туземец вступает на этот путь, очарованный преимуществами, мощью, богатством и общим престижем всего европейского. Конечной, хотя и неявной целью для него является стать обладателем, в полной или частичной мере, тех вещей, собственности или общественной роли, которые в его глазах обусловливают преимущество европейцев. В какой мере и какими путями он может приблизиться к этой цели?

Туземец может окончить европейский или американский университет, получить ученую степень и войти в высококвалифицированную профессиональную группу. Однако после возвращения на родину его ждет драматический опыт. Он обнаружит, что не обладает равными или хотя бы эквивалентными юридическими, экономическими и политическими правами.

В жизни каждого ассимилированного африканца и в развитии любого африканского общества, ушедшего от племенного строя, приходит момент, когда с неумолимой неизбежностью возникает второй рубеж, или барьер. Эту демаркационную линию можно назвать линией интегрального отторжения полной ассимиляции. В своем конкретном проявлении она выступает как юридическое признание «цветного барьера», пролегающего между людьми с разным цветом кожи, принципа расовой дискриминации, основного закона Грондвета, как проведение политики перманентной сегрегации. Это отделяет глубокой пропастью общество частично ассимилированных африканцев от их белых соседей{188}.

Реакция африканцев на этот второй рубеж столь же важна, как европейская инициатива. Африканцы, не имея возможности разделять идеалы и стремления европейцев и на равных правах сотрудничать с белыми, естественно, возвращаются к своим давним системам верований, ценностей и чувств. Африканец не согласен считать достаточной компенсацией за все то, от чего он должен был отказаться в начале своего пути к европейским благам, положение, отводящее ему роль лишь неполноценного подобия своих белых соседей. Чем он более независим, дальновиден и впечатлителен, тем сильнее его реакция. Сила этой реакции зависит от уровня притязаний и надежд, с какими он переступал первый рубеж. Она также соразмерна степени ассимиляции африканца. Литература, созданная образованными африканцами и повествующая об обидах, причиненных людям банту, и трудностях, с какими сталкивается туземная интеллигенция, является документом, свидетельствующим об упомянутой реакции.

Но не только интеллигенция реагирует подобным образом. По всей Африке наблюдается рост национализма: племенного, регионального или панафриканского. Это находит выражение в возникновении сепаратистских африканских церквей, в стремлении к реставрации племенной власти, в возобновлении брака на основе обычая лобола, в возобновлении ритуалов инициации, восстановлении туземных систем семьи и родства. Такие элементы старой культуры, как женское обрезание, ритуальное отношение к скоту, африканская музыка, танец и развлечение, вновь оживают на основе вторичного, почти этнографического интереса к расовой истории, к закону, основанному на обычае, к художественным и интеллектуальным достижениям своей расы. Африканец поэтому вынужден, по крайней мере духовно, вновь перейти первый рубеж и заново признать многие племенные ценности, которые были им отвергнуты при первом переходе.

Этот утонченный национализм или племенное чувство все еще черпает силу из огромных резервуаров старой традиции. Ведь африканские институты, воспоминания и саги живут не только на территориях, населенных африканскими племенами, но также и в тех обществах, которые частично ушли от племенного строя.

Наличие этих двух альтернатив – принятия соблазнов и надежд, связанных с европейскими идеалами, с одной стороны, и полного их отторжения – с другой, – а также взаимосвязь между ними, возможно, является самым мощным фактором, действующим в переходный период контакта культур на тех территориях, которые населены большим количеством постоянно проживающих в Африке европейских колонистов.

Обе альтернативы были созданы европейцами. Обе они, скорее всего, неустранимы. Однако, если мы осознаем это, сразу возникает много проблем.

Возможно ли установить более полное и более адекватное соотношение между обещаниями и их выполнением; между выполнением этих обещаний и действительными потребностями африканцев? Африканец может не получить того, на что надеялся. Однако он мог бы получить достаточную компенсацию за то, что потерял. Африканец, как мы видели, должен отказаться от своих политических прав, от социального статуса, безопасного образа жизни и от защиты своих древних божеств, на помощь которых он опирался в борьбе со злым роком. Что получает он взамен? Очень часто – только тень того, что ему было обещано и в чем он нуждается, и даже не эквивалент того, что он утратил.

Сравним туземную семью, живущую в племенной резервации, с ее аналогом в городской местности либо на европейской ферме. Туземное домашнее хозяйство организовано по старинному жизненному образцу, который удовлетворяет обычные потребности и приспособлен к туземному хозяйству. Все члены семьи знают, сколько труда им нужно вложить, какими ресурсами они располагают и какое вознаграждение они могли бы получить за свой труд и способности. Здесь мало вероятно невыполнение обещаний, и никого не потрясает несоответствие между затрачиваемыми усилиями и их результатами. В племенном кодексе поведения обычно предусматриваются даже стихийные бедствия.

Туземное домашнее хозяйство, утратившее племенной характер, ориентируется на более высокий жизненный стандарт, обусловленный тем, что это уже семья частично европеизированная, нуждающаяся в образовании, в соответствующей одежде, в средствах поддержания гигиены и чистоты. Экономически новое хозяйство полностью зависит от заработной платы – и здесь вступает в игру то обстоятельство, которое было зафиксировано в ходе полевых исследований в большинстве районов, где проживают большие группы людей, порвавших с племенным строем. Анализ бюджета семей показывает, что расходы, необходимые для поддержания нового жизненного стандарта, очень часто, почти неизменно, превышают регулярный заработок отца семейства. Это означает, что плохое питание, недостаточное образование детей, перегруженность жены и детей работой ради получения дополнительных, зачастую нелегальных, заработков создают условия, несовместимые с ростом жизненных ожиданий, с улучшением здоровья и другими выгодами, какие обещал переход к новым формам жизни. Здесь мы имеем факты, которые могут быть объективно проверены и которые показывают, в какой степени расхождение между обещанием и его выполнением приводит к ухудшению социальной ситуации.

Возьмем другой пример. Во многих районах сельское хозяйство туземцев улучшается за счет обучения, демонстрации лучших образцов продукции, обеспечения инвентарем и введения ветеринарного наблюдения за скотом. На тех же территориях, однако, туземцы лишены столь значительной части своих племенных земель, что нечего и говорить о каком-либо развитии земледелия, тогда как более прогрессивные методы скотоводства привели бы в итоге к разрушительному перепроизводству. Мы знаем также, что образованный африканец не может работать по профессии из-за законодательства, санкционирующего существование межрасовых барьеров, или из-за недостатка клиентов, так как туземцы, которые отошли от племенного строя, могут рассчитывать лишь на искусственно заниженную заработную плату.

Говоря все это, я просто указываю на некоторые силы, которые, если ими умело управлять, могли бы обеспечить нормальное и устойчивое развитие, а при плохом управлении могут приводить к опасным последствиям. Нельзя недооценивать значение и неизбежность африканской ассимиляции и прогресса, влияние просвещения и распространения христианства. Однако ясно, что разумная колониальная политика в сфере управления, просвещения, экономики и религиозной жизни должна оценивать возможности и опасности, которые вытекают из соотношения между тем, что было обещано, и тем, что дано. Диспропорция между тем, что обещано африканцу, когда он переходил рубеж племенной жизни, и выполнением этих обещаний при наличии барьера расовой дискриминации является главной проблемой, которая требует своего разрешения.

Я полагаю, что, во-первых, следовало бы унифицировать, скоординировать и внести некую последовательность в различные политические начинания. Мы уже упоминали о противоречии между энтузиазмом, доброй волей и рвением к просветительской деятельности с одной стороны, и существованием барьера между расами – с другой. Противоречие между потребностями колониста и деятельностью сельскохозяйственного департамента способно развить экономические амбиции так, что они могут выйти за рамки легитимных способов реализации. Всякий раз, когда европейцы намечают поселение больших групп колонистов на какой-либо территории, сегрегация и цветной барьер становятся неизбежными. Об этом следует помнить тем немногим энтузиастам, которые помимо воли своими учениями о братстве людей и благословенном труде способствуют пробуждению у туземцев больших надежд и видят возможность ассимиляции путем получения образования, перемены одежды, образцов поведения и морали. Если бы с самого начала, когда они начинают разносить благую весть о наступлении цивилизации, было бы ясно, что нельзя достичь ее идеала, и то, что дано африканцам, – это новые условия существования, лучше приспособленные к их нуждам, но всегда отвечающие интересам европейцев, то шансов получить сильную негативную реакцию и спровоцировать формирование новых, потенциально опасных разновидностей национализма было бы меньше.

Предостережение в адрес меньшинства людей доброй воли – это не все, что мог бы сказать антрополог. У него есть также несколько замечаний относительно большинства европейских интересов, которые, естественно, не связаны с благосостоянием туземцев. Крупные предприятия, организованная торговля и большинство чиновников администрации действуют прежде всего согласно европейским императивам. Их влияние часто приводит к тому, что обещания, даваемые туземцам меньшинством энтузиастов, часто выполняются неадекватно.

Поэтому антрополог должен подчеркнуть, что повышение уровня реальных доходов является необходимостью с точки зрения интересов как африканцев, так и белого населения. В конечном счете африканские и европейские интересы совпадают – так как стабильное и эффективное управление белого меньшинства может опираться только на реальное благосостояние и чувство удовлетворенности туземцев.

Более высокая степень автономности в управлении, большее количество земли, оставляемой туземцам, финансовая помощь, культурная независимость – это инвестиции, которые способствуют успеху европейского управления и приносят пользу туземцам. Каждая колониальная власть, в особенности та, перед которой стоит задача реорганизации или планирования своей политики, должна проштудировать историю Южной и частично Восточной Африки и сделать научные выводы, основанные на фактах.

Вряд ли необходимо подчеркивать, что утверждения, содержащиеся в этой книге, не являются критикой исключительно британских методов колониальной политики. Я обсуждал проблемы культурного контакта на британских территориях просто потому, что из африканских районов я знаю только эти.

Колонизация не бывает простым, гладко протекающим процессом. Нация, имеющая самый долгий и самый широкий опыт в этой области, должна была решить некоторые из самых трудных проблем методом проб и ошибок – для собственной пользы и для пользы других. Как поляку по рождению и воспитанию мне позволено сказать, что, на мой взгляд, британская колониальная система не уступает никакой другой в способности учиться на опыте, в приспособляемости и толерантности и, сверх того, в ее подлинной заинтересованности в благосостоянии туземцев.

Этнограф, который исследовал контакт культур и оценивал его силу, скрытые в нем возможности и опасности, имеет право и обязанность формулировать свои выводы таким образом, чтобы к ним со всей серьезностью отнеслись те, кто планирует и осуществляет политические решения. Он также обязан выступать как защитник туземцев. Однако он не должен идти дальше этого. Принятие решений и практическое руководство делами – не в его компетенции. Его основная обязанность состоит в том, чтобы представить факты, разработать понятийный аппарат, который мог бы иметь теоретическое значение и практическое применение, устранить теоретические фикции и бессодержательные понятия – и тем самым обнаружить наиболее существенные и действенные факторы культурного изменения. Благодаря сравнительным исследованиям антрополог может раскрыть и определить общий фактор, общую основу, на которой могут сойтись интересы европейцев и африканцев. Он может раскрыть источники разлада между ними. Он может показать, что иногда эти источники лежат в сложном конфликте интересов, а иногда – в неправильной оценке африканской действительности или в случайных недоразумениях. Совет антрополога может стать важным предостережением, а иногда вкладом в конструктивное планирование.

Знание создает возможность предвидения, а умение предвидеть необходимо и администратору, и работнику просвещения или социальной сферы, и миссионеру. Раскрытие долгосрочных тенденций, способность предвидения будущего на основе полного знания участвующих в процессе факторов, компетентный совет по специальным проблемам – вот задача этнографа, изучающего культурный контакт, которая стоит перед ним как перед экспертом, способным дать рекомендации по решению практических вопросов.

1945

Перевод выполнен В. Н. Порусом и Д. В. Трубочкиным по изданию: Malinowski B. The Dynamics of Culture Change. An Inquiry into Race Relations in Africa / Ed. by Ph. M. Kabbery. New Haven – London, 1945.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.