Блошиный рынок как “городская сцена”

Блошиный рынок как “городская сцена”

Олег Паченков Лилия Воронкова

О: Я, вообще-то, в цирке работаю.

В: В цирке? В каком?

О: Да вот в этом! (обводит рукой вокруг) Это же цирк!

Разговор одного из авторов с продавцом на Удельном блошином рынке

Введение в “блошинорынкологию”

Пожалуй, с самого начала следует признаться: мы из тех, для кого личный интерес превратился в профессию, кого исследовательское “поле” затянуло и покорило. Вначале интерес к блошиным рынкам заставил нас сделать их объектом изучения. Затем исследование блошиных рынков превратилось в страсть, переросло в некоторую одержимость этим загадочным феноменом. На протяжении уже десятка лет мы посещаем блошиные рынки по всей Европе (а также в США и даже в Бразилии), общаемся там с людьми, наблюдаем и фотографируем, при этом не устаем удивляться их бесконечному разнообразию. Более того, мы знаем немало людей, которых блошиные рынки манят и затягивают так же, как нас. Что это? Страсть потребления? Поиск развлечения? Времяпровождение? Почему так притягивает это место? Какую роль блошиный рынок играет в жизни города и его жителей? По всей видимости, за нашей профессиональной одержимостью блошиными рынками стоит в том числе и желание ответить на эти вопросы и объяснить природу собственной привязанности к этому явлению.

Словосочетание “блошиный рынок” знакомо сегодня практически любому городскому жителю. Обычно под блошиным рынком понимают место, где горожане продают подержанные вещи (изначально – собственные), а также вещи, сделанные ими самими. Кроме того, на блошиных рынках торгуют и профессиональные продавцы, обычно перепродающие вещи, имеющие символическую ценность, как правило, винтаж и антиквариат. Здесь можно присмотреть вещи для дома, отыскать запчасти для сломанных приборов, а можно просто прогуляться и провести время, глазея вокруг. И хотя на первый взгляд “блошок” или “барахолка” кажется обыкновенным дешевым рынком, в действительности это – особый мир. Как мы постараемся показать здесь, блошиный рынок – это феномен городской публичной культуры, часть “городской сцены”, средоточие общественной и культурной жизни, место общения горожан. Парадоксально, но, будучи рынком, блошиный рынок тем не менее представляет собой явление, бросающее вызов ценностям общества потребления.

Кажется странным, что феномен “блошиного рынка”, который является частью социальной жизни миллионов людей во всем мире[151], до сих пор практически не привлекал внимания социальных исследователей. Научная литература по блошиным рынкам совсем немногочисленна[152]. Большинство социальных ученых, изучающих феномен блошиных рынков, сходятся на том, что это не просто место, где деньги обмениваются на товар, а пространство близкого общения, особых социальных взаимодействий, интеракций лицом к лицу. Поэтому взаимодействия на блошином рынке ученые иногда описывают и анализируют в терминах театра, пьесы, представления, праздника[153]. Согласно исследованиям, блошиные рынки – это не только экономический, но и в не меньшей степени социальный и культурный феномен, который позволяет глубже заглянуть в жизнь города и общества в целом[154]. Блошиный рынок рассматривается даже в качестве “зеркала общества”, отражающего основные социальные процессы и связанные с ними характеристики[155].

Понятно, что любое экономическое взаимодействие предполагает нечто большее, чем просто обмен товара на деньги. Отличительная черта блошиного рынка состоит в том, что здесь покупатель часто имеет дело не с профессиональным продавцом, выполняющим свою работу, но с “обычным человеком”, оказавшимся по другую сторону прилавка. В данном случае неэкономическая составляющая взаимодействия проявляется значительно сильнее. Интеракция “продавец – покупатель” – это не просто взаимодействие по поводу товара, она вовлекает множество контекстов, включающих личную историю обоих ее участников, персональные симпатии и антипатии и пр., и пр. Такие рынки представляются как место, дающее “участникам шанс, чувство риска, неопределенности – т. е. живой опыт, который сегодня не часто встретишь в обычной социальной жизни”[156]. Не случайно исследователи блошиных рынков в западных обществах видят эти рынки как редкие в современном обезличенном и гипериндивидуалистском мире пространства, где происходит персональное общение между людьми[157].

В то же время блошиные рынки редко рассматриваются в литературе как феномен городской жизни. Еще реже их анализируют в контексте городского пространства и городской публичной жизни[158]. Наш опыт изучения и сравнения разных блошиных рынков показывает, что анализ этого феномена в контексте города помогает понять не только многие особенности блошиных рынков, но также особенности городской культуры, частью которой они являются, которую они отражают и одновременно производят. Городские блошиные рынки отражают специфику городских пространств и сред и сами оказывают влияние на формирование атмосферы, пространств, социальной и культурной жизни города и его территорий.

Для анализа мы выбрали два блошиных рынка – один в Санкт-Петербурге, другой в Берлине. Это удивительно разные и даже контрастирующие рынки, но именно это делает их интересными для сравнения. Мы решили рассмотреть феномен блошиных рынков, взяв за основу концепт “городской сцены” социального философа Алана Блума[159]. И хотя блошиный рынок, вероятно, не является хрестоматийным примером городской сцены в понимании Блума, мы полагаем, что взгляд из этой перспективы позволяет лучше понять сходства и различия между двумя рынками, двумя городами и двумя обществами.

“Удельный” блошиный рынок в Санкт-Петербурге

В конце 1990-х в Санкт-Петербурге существовало несколько блошиных рынков (барахолок), часть из которых располагалась в самом центре города. Как правило, это были небольшие стихийные рынки у станций метро, самые крупные и известные – на Сенной площади и на Владимирской площади близ собора. В начале 2000-х годов в связи с подготовкой к празднованию 300-й годовщины города было решено все блошиные рынки “стереть с лица” города – в рамках мер по его “очистке”, дабы к своему юбилею Петербург предстал перед статусными гостями “в лучшем свете”. Эта аргументация показалась бы, вероятно, странной любому европейцу, привыкшему посещать блошиные рынки в центрах Парижа, Лондона, Мадрида или Рима и отыскивать информацию о них в туристических путеводителях по этим городам. Но в отличие от многих европейских рынков[160] в Петербурге барахолки всегда окружались мрачными слухами, считались грязным местом, где “странные личности торгуют мусором с помоек, ворованными вещами и криминальным товаром”. Городские власти, по всей видимости, разделяли это обыденное отношение к барахолкам и поспешили скрыть их от глаз высокопоставленных гостей юбилейной “культурной столицы” России. Лишь нескольким блошиным рынкам, расположенным на окраинах города, удалось избежать печальной судьбы своих “центральных” собратьев – благо в новостройки иностранные делегации не возили.

Недалеко от станции метро “Удельная” расположился самый большой (и до недавних пор – единственный) в городе блошиный рынок, или, как его именуют в народе, “барахолка”. На земле разложены картонки и газетки с товарами: старые вещи, посуда, куклы, баночки, провода, инструменты, вазочки, крышечки и совсем непонятные вещи – труднее сказать, чего здесь нет. На этом уникальном пространстве каждый может отыскать свое сокровище: пионерский галстук, вазочку из-под мороженого 70-х годов, плюшевого Чебурашку, застежку для бюстгальтера 60-х годов (в заводской упаковке!), чулки с бирочкой и ценой 54 копейки, ситцевые платьица и плюшевые юбочки, кассетный магнитофон “Электроника” с кассетами МК – 60, запасные баллончики для сифона газводы (если кто-то еще помнит, что это такое). Здесь обитают интересные люди, встретить которых в таком количестве в других пространствах города попросту невозможно. Они продают вышедшие из моды, смешные, ностальгические, странные и трогательные вещи. Многие из этих вещей наделены жизнью, историей, особым духом своих, порой многочисленных, хозяев. Совместно эти люди и их вещи создают уникальную и удивительную атмосферу места, в которое превращается по выходным дням ничем не примечательный сквер, вытянувшийся вдоль железнодорожного полотна. В будни это пространство попросту незаметно, как если бы его не существовало.

Блошок на “Удельной” работает по выходным и праздничным дням с раннего утра и дотемна. Сквер, в котором он располагается, зажат между железнодорожным полотном с одной стороны и Фермским шоссе (в общем-то, это автомобильная дорога шириной в две полосы) – с другой. Ограниченный магистралями с обеих сторон, рынок вытянулся на километр в длину, при этом ширина сквера не более ста шагов. В выходные все это пространство сплошь заполнено людьми – продавцами и покупателями. Продавцы стоят нестройными рядами, вдоль сквера. В свое время была попытка обозначить ряды специальными табличками и поддерживать геометрический порядок; тогда насчитывалось восемь рядов. Но летом, в период пика активности, структура и форма рынка совершенно расплываются: многочисленные продавцы оккупируют все прилегающие к условной территории рынка площади, доходя до станции метро, чем вызывают недовольство руководства соседней ярмарки и принадлежащей ей парковки. До сих пор подавляющее большинство продавцов располагают товар прямо на земле, подложив кто газету, кто клеенку, кто коробки. Только в 2006 году стали устанавливать крытые прилавки, но на сегодняшний день их на рынке слишком мало – не более трех сотен, и далеко не все из них заняты. На рынке нет ни туалетов, ни кафе, но, правда, есть возможность пользоваться инфраструктурой близлежащего вещевого рынка. Питание продавцам и покупателям обеспечивают немногочисленные разносчики еды (два-три человека), которые готовят дома, а затем продают на рынке пирожки, чай, растворимый кофе.

Разнообразие выбора. Фото Лилии Воронковой

Сегодня на рынке торгует в среднем от пятисот до тысячи продавцов. Эта цифра колеблется в зависимости от сезона. Так, летом количество продавцов увеличивается, по словам директора, порой собирается до двух тысяч. Количество посетителей никто никогда не подсчитывал, хотя очевидно, что их в несколько раз больше, чем продавцов. Так или иначе, “Удельный” блошиный рынок еженедельно посещают тысячи горожан.

Кто и почему торгует на “Удельной”?

Согласно расхожему мнению, бытующему сегодня в Петербурге, среди продавцов на блошином рынке преобладают люди из группы, которую можно было бы назвать “андерклассом” – алкоголики, бездомные и торгующие ворованным товаром люди. В действительности таких продавцов – явное меньшинство, и более того, сообщество продавцов блошиного рынка рассматривает их как маргиналов[161]. Если пользоваться категориями социальной стратификации, то большинство продавцов “Удельной” можно отнести скорее к категории традиционных и “новых” бедных[162]: это пенсионеры и малоимущие, представители низшего среднего или рабочего классов, сферы обслуживания. По словам одного из продавцов, на блошином рынке продают “абсолютно нормальные люди, те, которым нужна прибавка к их пенсии…”.

Однозначно доминируют на этом рынке женщины в возрасте от 50 лет и старше, выглядящие “скромно, но достойно”. Они продают свои ненужные в хозяйстве вещи, а также вышедшую из моды дешевую одежду. Очевидно, и то и другое было куплено еще в дефицитные советские и перестроечные времена в явно больших, чем требовалось семье, количествах – “на всякий случай”, и много лет хранилось в кладовых, шкафах и на дачах. Многие продают то, что было сделано своими руками – связано или сшито. Мужчины, которых значительно меньше, реже продают одежду или домашнее “барахло”. Они, как правило, продают товар, связанный с их профессиональной занятостью или хобби. Типичный “мужской” товар на “Удельной” – сантехнические, столярные, слесарные и строительные инструменты и детали (в качестве знаков, указывающих на текущую или прошлую сферу занятости), а также рыболовные снасти и аксессуары, аудио-видеотехника и мобильные телефоны, а также книги, видеокассеты, CD и DVD диски (указывающие на хобби). Ну и, безусловно, значительное число продавцов – это “профессионалы”, перепродающие коллекционные или антикварные предметы: от монет до старой мебели, от наградных знаков до выкопанного “черными археологами” в окрестностях города оружия времен Великой Отечественной войны. Также профессионалы продают “пиратскую” аудио– и видеопродукцию, компьютерные игры и софт. Есть и продавцы, включенные в глобальные сети блошиных рынков: те, кто покупает барахло на блошках в Финляндии и Швеции и перепродает его здесь. Именно профессиональные торговцы могут позволить себе арендовать у администрации металлические прилавки[163].

“Мужской товар”. Фото Лилии Воронковой

Вопрос о том, что является основной причиной, толкающей продавцов “Удельной” приходить и проводить здесь выходные на протяжении десятка лет, – самый частый из тех, что нам адресуют в самых разных аудиториях. Наше исследование, в ходе которого мы провели сотни часов на этом рынке в качестве покупателей и продавцов, прослушали десятки историй о жизни его завсегдатаев, заставляет нас выделить как минимум две основные причины. Определить, какая из них первостепенна, а какая – вторична, не представляется нам самой важной задачей; хотя бы потому, что сами продавцы не склонны это делать[164].

Для большинства продавцов их занятость на блошином рынке является важным компонентом в цепи разнообразных мелких экономических стратегий в их “экономике выживания”[165], способом заработать небольшие, но все же деньги. И именно экономический аргумент они сами выдвигают на первый план в качестве оправдания своего присутствия на рынке[166]. Однако было бы неверно считать блошиный рынок исключительно экономическим институтом, помогающим выживать “новым городским бедным”. Если ваш разговор с продавцом на тему “почему вы здесь торгуете” продлится дольше пяти минут, вы наверняка услышите помимо экономических и другие аргументы. Как мы уже упомянули вначале, в социальных науках существует традиция, рассматривающая блошиный рынок как место проведения свободного времени, как социальный институт с определенными функциями: пространство, куда люди приходят общаться и получать удовольствие от встречи друг с другом, от атмосферы самого места[167]. Блошиный рынок на “Удельной” – не исключение. Это не только номинальный клуб для пенсионеров, здесь действительно собираются, отдыхают и общаются. Характерно, что эта функция блошиного рынка с самого начала была осознана и использовалась в качестве аргумента его самопровозглашенной администрацией в переговорах с городскими властями. Блошиный рынок преподносился не как экономический, но как социальный институт; инициативная группа пыталась доказать властям, что блошиный рынок имеет функцию “клуба” для пожилых людей, которые проводят вместе время: общаются и заодно зарабатывают небольшие деньги:

…люди приходят сюда, все эти пожилые, больные люди, но они приходят не только чтоб заработать, но чтоб отдохнуть. Просто расслабиться. Мы даже специально хотели тут поставить скамейки [для этих людей]… Они говорят: “Я плачу за свое место [торговое], но я и отдыхаю”, или “Я прихожу сюда отдыхать, мне больше ничего не нужно. Я просто прихожу сюда поговорить, дома мне не с кем разговаривать”. Т. е. это как клуб для людей, чтоб встречаться, отдыхать. Люди иногда организуют здесь пикники, ставят столы, просто празднуют. Мы поддерживаем их, помогаем им (Люба, директор рынка, интервью, лето 2002).

Таким образом, не только заработок вынуждает людей стоять на улице летом в жару и зимой в холод. Сюда приходят люди, которые хотят быть в окружении таких же, как они, в то время как в повседневной жизни они часто лишены такой возможности. Поэтому особенно важную роль блошиный рынок играет для пенсионеров. Здесь они окружены социально близкими им людьми, знакомыми вещами (на блошином рынке продавцы носят то же самое, что продают), знакомыми звуками (из портативных радиоприемников постоянно несется то прямая трансляция с футбольных матчей, то музыка – как правило, то, что можно определить как “советская эстрада”, – А. Пугачева, С. Ротару, Л. Лещенко, Э. Хиль, И. Кобзон), понятными разговорами на интересующие их темы (разговоры о том, что “раньше сахар был слаще, а солнце – ярче”, на блошином рынке не редкость; вторая по популярности тема – обсуждение детей и внуков).

Тот факт, что подавляющее число людей (равно как и значительное число вещей, звуков и тем для разговоров) здесь условно “советские”, делает блошиный рынок ностальгическим феноменом. Он кажется уникальным пространством, где “бывшие-и-все-еще-советские” люди, часто с трудом способные найти себе место в изменившемся мире, среди новых ценностей, стилей и образов жизни, стилей потребления и проведения досуга, организовали клуб по интересам[168]. Поход на “Удельную” по выходным превращается для его завсегдатаев не просто в способ предаться ностальгии, но в своеобразный праздник, в ходе которого можно погрузиться в знакомую и потому приятную атмосферу, поболтать, увидеться, выпить и закусить с товарищами, обсудить последние новости и сплетни, обругать политиков, пожаловаться на семью и получить поддержку, понимание и сочувствие со стороны часто незнакомых, но близких по духу людей.

“Homo soveticus”. Фото Лилии Воронковой

Так или иначе, блошиный рынок на “Удельной” представляет собой узел в социальных сетях, пространство рекреации и более того – часть особого образа жизни; а от образа жизни не так легко отказаться, даже из-за плохой погоды.

Кто, что и почему покупает на “Удельной”?

Покупатели на “Удельном” блошином рынке мало чем отличаются от покупателей на любых других блошиных рынках мира, как минимум с точки зрения намерений. Одни приходят, чтобы купить дешевые вещи, другие – чтобы обнаружить что-то редкое, откопать что-нибудь необычное, интересное и неожиданное, “поохотиться” за антикварными вещами; третьи – просто чтоб встретиться с другими людьми, пошататься по рынку, потолкаться, насладиться особенной атмосферой этого места.

Еще одной характерной чертой любого блошиного рынка является принципиальное и фактическое отсутствие границы между покупателями и продавцами. Во-первых, любой продавец блошиного рынка в течение дня оказывается “по другую сторону” прилавка, каким бы импровизированным тот ни был: почти каждый продавец находит время прогуляться по рынку, поглазеть или прикупить что-то для себя либо на перепродажу. С другой стороны, некоторые постоянные покупатели со временем начинают приходить на рынок в качестве продавцов. Во-вторых, как правило, покупатели блошиного рынка представляют те же социальные или профессиональные группы, что и продавцы, и это опять же специфика любого блошиного рынка. Специфичность “продавцов”, о которой мы писали выше, находит свое отражение и среди “покупателей”. Коллекционеры приходят сюда пообщаться с коллекционерами и прикупить что-то для своей коллекции. Впрочем, многие приносят и вещи, чтобы отдать на продажу знакомым продавцам. Малообеспеченные граждане приходят купить “по дешевке” одежду или утварь; особой популярностью на любом блошином рынке, в том числе на “Удельной”, пользуются детские вещи[169]. Люди, стоящие по “ту” сторону прилавка, часто приносят на продажу все, что, по их мнению, еще хоть как-то может быть использовано – усвоенный в дефицитное советское время этос не позволяет выбросить то, чем еще можно пользоваться, пусть и не прямо по назначению. Их порыв встречает отклик по “эту” сторону прилавка у приверженцев “общества ремонта”[170] – среди людей, разделяющих тот же этос и пришедших найти деталь, чтобы починить нечто купленное много лет назад, но все еще исправно работающее (если удастся найти ту самую деталь). И так далее[171]. Таким образом, блошиный рынок реализует функцию “зеркала” городского сообщества и жизни города не только в части продавцов, но и покупателей.

* * *

Однако не следует считать, будто блошиный рынок играет сугубо пассивную роль в жизни города, лишь отражая характерные для того социальные процессы, – их взаимоотношения более сложны и скорее диалектичны. Так, нынешнее местоположение блошиного рынка в Петербурге представляется хорошей иллюстрацией тезиса Пьера Бурдье о “гомологии” между физическим и социальным пространствами[172]. С одной стороны, блошиный рынок на “Удельной” – типичное “не-место”[173] (близость железнодорожного полотна), с другой – “гетеротопия девиации”[174] (проезжая часть Фермского шоссе тянется вдоль бесконечного непроницаемого забора, за которым находится известный в городе “Скворечник” – психиатрическая лечебница, по иронии судьбы носящая имя первого наркома финансов Советской России Скворцова-Степанова). Это маргинальное окружение, как представляется, вполне соответствует нынешнему статусу блошиного рынка в представлениях горожан. Так “(не)место”, занимаемое этим феноменом в социально-моральном пространстве городской жизни, достаточно точно находит свое отражение в географическом местоположении барахолки.

С другой стороны, в рамках диалектических отношений между городским пространством и деятельностью людей иногда именно последняя придает первому “лицо”, превращая некое безликое пространство (space или non-place) – в конкретное место (the place). Для ответа на вопрос о том, как это возможно, мы обратимся к примеру совсем иного блошиного рынка, возникшего в другом географическом, экономическом, социальном, историческом и культурном контексте.

Блошиный рынок нового типа: Мауэрпарк в Берлине

В Германии поражает воображение не только история блошиных рынков (которые ведут свое начало с 1494 года[175]), но и их количество: на сегодняшний день их насчитывается более 40 000, и около 10 % немцев посещает их два-три раза в месяц[176]. То есть вполне можно сказать, что блошиные рынки в Германии являются самостоятельной индустрией, которая включает в себя десятки тысяч рынков по всей стране, отдельные веб-сайты и специализированные информационные рекламные журналы. В немецком языке существует множество слов, характеризующих разновидности блошиных рынков и отражающих типологию связанной с ними практики. Большинство из них указывает на типы товаров, которые продаются на таких рынках: Flohmarkt, Antikmarkt, Krammarkt, Trodelmarkt, Sammelmarkt (соответственно: блошиный рынок, антикварный рынок, барахолка, рынок тряпья, рынок коллекционеров). Другие названия могут указывать на специфические группы товаров, на которых специализируется рынок: существуют специализированные детские, музыкальные, автомобильные рынки, рынки игрушек и т. д.

Берлин занимает лидирующее место среди немецких городов по количеству блошиных рынков. По нашим подсчетам, совпадающим с оценками экспертов, в Берлине около пятидесяти блошиных рынков[177]. При такой конкуренции попытка создания нового блошиного рынка кажется довольно сомнительным проектом, и только самые творческие и свежие идеи имеют шанс на успешное будущее в этом плотном контексте. Организаторы блошиного рынка в Мауэрпарке, возникшего в 2004 году, справились с этой задачей. Им не просто удалось создать в Берлине новый блошиный рынок, они вывели это явление на новый уровень – они внедрили в Берлине новый концепт блошиного рынка, который стал популярен и сегодня продолжает развиваться, превращаясь в самостоятельный сегмент на сцене блошиных рынков Берлина[178].

Блошиный рынок в Мауэрпарке был открыт двумя молодыми немцами как бизнес-проект. Он расположился в интересном и очень значимом для Берлина месте – в Мауэрпарке (буквально – Парк Стены). Это пространство в течение 38 лет было разделено на две части Берлинской стеной. В 1991 году на ее месте появился парк, который одновременно стал мемориалом: замена стены публичным пространством, доступным для горожан из обеих частей Берлина, была призвана символизировать конец разъединения Германии. Впоследствии большая часть территории парка была формально продана ее бывшим владельцем (Германской железной дорогой “Дойчебан”) частному агентству недвижимости с целью дальнейшего развития этой территории. На тот момент агентство не было готово инвестировать в это пространство деньги и предпочло сдать его под “временное использование”[179]. Авторам идеи создания блошиного рынка это место показалось более чем подходящим, и поскольку блошиный рынок является распространенным и хорошо известным в Европе видом “временного использования” городских территорий, стороны успешно договорились. Блошиный рынок в Мауэрпарке открылся 11 июля 2004 года, на тот момент места арендовали всего 66 продавцов. Через два года этот рынок упоминали все известные туристические путеводители Берлина, он стал одним из самых известных, самых посещаемых и самым большим в городе: летом 2010 года количество торговых стендов достигало 400 и еще порядка 100 человек торговали с импровизированных стендов, столов или прямо с земли, так что общая численность продавцов приближалась к 600. Число посетителей в хорошие летние дни, по словам менеджеров рынка, доходит до 30 тыс. человек.

Местоположение рынка и его контингент

Успех рынка во многом определяется его местоположением. Мауэрпаркский блошиный рынок находится на пересечении трех районов Берлина: Пренцлауэрберга (Prenzlauer Berg), Миттэ (Mitte) и Веддинга (Wedding). Интересно, что в этих районах проживают разные социальные группы населения. Обобщая, можно сказать, что Веддинг – это район с преобладанием мигрантов и “немцев с иностранным прошлым”[180]; в Пренцлауэрберге проживает творческая элита, и это один из самых престижных и дорогих районов города, а Миттэ – дорогой центральный район Восточного Берлина со смешанным населением и развитой туристической инфраструктурой.

Специфичность конкретных районов, в которых доминирует определенная группа населения, таким образом, является чертой Берлина, отличающей его от Петербурга. Для нас эта специфика важна, поскольку разнообразный состав населения окружающих Мауэрпарк районов отражается в блошином рынке как в зеркале, будучи представлен там как покупателями, так и продавцами. Именно эта “взрывная смесь”, по словам организаторов, обеспечила популярность блошиного рынка.

Из района Веддинг на блошиный рынок приходят продавцы и покупатели с “мигрантским прошлым”: в основном это берлинцы турецкого, арабского, польского или боснийского происхождения. Они торгуют домашним скарбом, найденным в квартирах, из которых выехали жильцы[181], или являются покупателями, ищущими возможность купить подешевле ювелирные изделия (многие делают это для того, чтобы потом перепродать в собственных лавках или на других блошиных рынках с выгодой), или просто ищут дешевые вещи для собственного потребления.

Пренцлауэрберг тоже обеспечивает рынок продавцами и покупателями. Большинство пренцлауэрбергцев приехали туда в 1990-е, когда район приобрел мировую славу “Мекки для альтернативщиков”. В тот момент он был средоточием альтернативных субкультур, сквотов, студентов, художников, неформалов всех мастей[182]. Постепенно Пренцлауэрберг превратился в престижный “арт-район”, местных жителей потеснили состоятельные немцы (в основном творческая интеллигенция, но не только) и множество иностранцев, которые приехали в Берлин жить и работать (американцы, британцы, испанцы, французы и т. д.). Многие из них приходят на блошиный рынок в качестве покупателей – подобрать себе занятную безделушку или странный аксессуар или просто встретиться с друзьями, прогулять детей и собак. Другие приходят в качестве продавцов: часть из них имеет галереи, мастерские, магазины или showrooms в Пренцлауэрберге, и в выходные, когда магазины закрыты, они предлагают свою продукцию здесь. Из Миттэ на рынок в основном приходят покупатели: туристы и состоятельные берлинцы, которые “охотятся” за сувенирами и “забавными” вещицами.

На контингент этого рынка можно посмотреть и под другим углом: с точки зрения не столько географии города, сколько специфики товара. Сегодня здесь доминируют три категории продавцов примерно в одинаковом процентном соотношении. Треть людей перепродают “секонд-хенд”, барахло и безделушки, подобранные на улицах или после “очистки” квартир. Они раскладывают товар в огромное количество картонных коробок, в которых многие посетители любят порыться в поисках “сокровищ” и всякой неожиданной ерунды, еще дышащей историей жизни прежних хозяев. Эта категория продавцов в наибольшей степени воспринимает свою занятость на блошином рынке как работу, что видно и в их отношениях с покупателями – в сравнении с другими типами продавцов они демонстрируют минимум непринужденности и удовольствия от пребывания здесь.

Другая треть продает художественные товары собственного изготовления. Это, как правило, молодые художники и дизайнеры из Пренцлауэрберга (и других частей Берлина с репутацией арт– и молодежных районов, таких как Фридрихсхайн или Кройцберг), и именно они в большей степени формируют специфику и атмосферу рынка. Их стенды ярки и оригинальны, они продают интересные, экстравагантные, придуманные и сделанные ими самими предметы и вещи: игрушки и брелки в виде игрушечных монстров под названием “анти ву-ду”, множество футболок и сумок с интересными и уникальными принтами, кошельки и косметички, сделанные вручную из использованных упаковок из под сока, связанные из магнитофонных пленок сумочки, подсвечники и браслеты, изготовленные из вилок, и т. п. Сами продавцы выглядят не менее экстравагантно, чем их товары, отчасти потому, что носят сами то, что продают. Такое соответствие между внешним видом продавцов и их товаром задает особый стиль места.

“Найди сокровище”. Фото Лилии Воронковой

Оставшаяся треть – это “непрофессионалы”, люди, продающие свои собственные подержанные вещи и одежду. Они приходят с детьми и друзьями, чтобы пообщаться и получить удовольствие, избавиться от скопившегося барахла и приобрести взамен старых новые вещи, иногда на этом же рынке. Интересно, что часто товар на стендах “непрофессионалов”, продающих свои подержанные вещи, напоминает товар дизайнеров, с той лишь разницей, что это секонд-хенд-вещи, в то время как дизайнеры продают все новое. Возможно, причина этого сходства в том, что перед нами своего рода круговорот вещей определенной стилистики, доминирующей в рамках определенной социальной среды. И блошиный рынок – одно из пространств, где внешний наблюдатель может увидеть этот круговорот[183].

Таким образом, на Мауэрпаркском рынке можно встретить несколько социальных сред. Их характеризует своеобразный стиль потребления и жизни, представленный в вещах, которые они носят и продают, в том, как они выглядят и как ведут себя на блошином рынке. В Берлине существует совпадение (все та же “гомология”) между этими средами и городским пространством: в отдельных районах шансы встретить людей из определенной среды значительно выше, чем в других. Калейдоскоп социальной структуры Берлина, наложенной на карту городских пространств, прекрасно представлен на блошином рынке в Маэурпарке, расположившемся между тремя очень разными районами.

Посетители рынка в Мауэрпарке

Несмотря на то что на этом блошином рынке также бессмысленно пытаться проводить четкую границу между продавцами и покупателями, мы бы хотели кратко остановиться на последних. Посетители Мауэрпаркского рынка гармонично дополняют описанную выше картину своеобразной городской среды[184]. Публика этого блошиного рынка производит впечатление яркой, красочной, шумной толпы альтернативно выглядящих молодых людей. Средний возраст как посетителей, так и продавцов Мауэрпарка варьируется от 0[185] до 40 лет, и это еще одна отличительная характеристика рынка. Сюда едет молодежь со всего города, приходят молодые любознательные туристы и жители Пренцлауэрберга – экстравагантно выглядящие художники, дизайнеры и чудаковатые “умеющие красиво жить”[186] люди. Посетители приходят целыми семьями, с колясками и собаками. Они ищут на блошином рынке винтажную одежду и вещи, вроде солнечных очков 60-х годов или старых пластинок, а также интересные предметы для интерьера. Они приходят пошататься по рынку, встретиться с друзьями, выпить пива или модный коктейль “Мохито”, в то время как их дети копошатся в песке на местных детских площадках[187].

Посетителей гораздо сложнее описать словами, чем показать на фотографиях: зеленые и фиолетовые волосы, панки с ирокезами и растаманы с дредами, всевозможные виды пирсинга и татуировок, кожаные байкерские куртки и брюки, мужские юбки и армейские ботинки, готы, эмо и хиппи – всё это не может исчерпывающе описать то разнообразие, которое царит на блошином рынке в Мауэрпарке. Общее впечатление о месте и людях, производящих его удивительную и неповторимую атмосферу, один из продавцов описал так:

Это особое место… Я не знаю, как им удалось его создать, но… У него специальная публика… Богемные люди… Законы [которые регулируют жизнь в основном обществе] здесь не работают… Чем более безумно ты здесь выглядишь, тем лучше, чем страннее ты выглядишь, тем больше ты подходишь к этому месту (женщина, дизайнер, около 30 лет, русская, живет в Берлине больше 10 лет, продает одежду своего дизайна и изготовления на блошином рынке в Мауэрпарке).

Публика Мауэрпарка. Фотоколлаж Лилии Воронковой

Удивительная способность блошиного рынка в Мауэрпарке притягивать колоритных и “странных” людей выражается также в том, что это место, где можно встретить огромное количество берлинских “фриков”[188].

Этот рынок “делают” те, кого нельзя назвать “покупателями” в строгом смысле этого слова; и тем не менее они здесь появляются и создают это место. Каждое воскресенье тысячи молодых берлинцев и туристов проводят здесь досуг, расслабляются в четырех кафе на территории рынка и в парке вокруг него. Сюда приезжают музыкальные группы и ди-джеи, которые играют на трех сценах, расположенных прямо на блошином рынке, а также множество музыкантов приходит поиграть для благодарной публики в парке перед рынком. Есть даже караоке под открытым небом, который организовал предприимчивый ирландец.

Как вы теперь можете себе представить, рынки в Мауэрпарке и “Удельный” – очень разные блошиные рынки. При всей схожести феномена и общих структурных характеристиках (торговля подержанными товарами, типы продавцов и покупателей и т. п.) они чрезвычайно различаются. Для нас проблема заключалась в том, как концептуализировать эти различия, в каких терминах их отобразить так, чтобы аналитическое описание одновременно содержало объяснение. Отталкиваясь первоначально от эмической категории “атмосфера” (информанты очень часто использовали это слово, пытаясь определить особенность Мауэрпарка среди многочисленных берлинских блошиных рынков), мы постепенно нашли ту перспективу, которая, как нам представляется, позволяет объяснить специфику, сходства и различия двух исследуемых блошиных рынков в контексте городской культуры. Наиболее точно и полно объясняющей этот феномен концептуальной рамкой нам представляется концепция “городской сцены”.

“Городская сцена”

Казалось бы, любое кафе, бар, ресторан или ночной клуб могут быть частью “городской сцены”: мы привыкли к выражениям вроде “клубная сцена” города и т. п.; немцы постоянно используют слово “сцена” в повседневном языке. Однако, по мнению Блума, не все заведения играют роль “сцены” в жизни города. Под “сценой” Блум понимает такие места, которые “вносят свой вклад в то, чтобы сделать сам город местом”[189]. Он пытается уловить и описать характеристики, отличающие “обычное” кафе, или бар, или любое другое общественное место от таких “истинных” “городских сцен”. Мы хотели бы сосредоточиться здесь на трех из этих характеристик: на двойственности приватного и публичного, театральности и трансгрессивности.

Прежде всего настоящая “городская сцена” всегда является чьим-то личным проектом, за которым всегда стоит какая-то идея, чье-то видение “сцены”, чья-то личная воля, которая воплощает этот проект в жизнь. С другой стороны, Блум связывает “сцену” с общественной жизнью в городе. Такое понимание “городской сцены” подразумевает некое скрытое базовое противоречие между приватным и публичным. Точнее, согласно Блуму, “городская сцена” характеризуется некоторой “фундаментальной двойственностью”, которая смягчает конфронтацию приватного и публичного, делая их отношения скорее диалектичными, чем конфликтными. Для него “сцена” – это “место коммуникативной энергии”, где приватность некоторым творческим образом “коллективизируется в качестве разделенной практики, которая доставляет удовольствие просто потому, что она разделяется”[190]. С этим творческим моментом и разделенностью приватного опыта в коллективе Блум связывает такое качество “городской сцены”, как театральность.

Театральность “городской сцены” возникает автоматически: из самого факта сосуществования незнакомых людей в публичном городском пространстве. Блум рассматривает “сцену” как деятельность, которая позволяет “инсценировать эстетику, досуг и игровой характер”, всегда потенциально присущие городской публичной жизни[191]. Для него “сцена” – это представление (performance), а в качестве ключевой черты перформанса Блум выделяет так называемое “взаимное видение”, которое также можно было бы назвать реципрокным: люди “приходят смотреть и быть увиденными в качестве смотрящих” (“being seen seeing”)[192]. Этот “реципрокный взгляд” является конститутивной чертой “сцены”. То, что происходит на “сцене”, говорит Блум, – это “не просто шопинг, искусство, поэтические чтения, музыка, танец и т. п., но также возможность смотреть и быть увиденным в качестве смотрящего”[193].

Понятие “being seen seeing” Блум связывает с экстраординарным опытом, носящим черты одновременно эксгибиционизма и вуайеризма; это позволяет ему соединить понятие “городской сцены” с бахтинским пониманием карнавала и концептом трансгрессии.

В случае “городской сцены” трансгрессия означает пересечение границ – границы между приватным и публичным, между смотрящим и тем, на кого смотрят, между актерами и публикой. В конечном итоге трансгрессия “сцены” дает возможность выйти за пределы рутины повседневной жизни[194].

Случайно или нет, мы находим большинство этих характеристик на блошином рынке, что позволяет говорить о его сценическом характере[195]. При этом на “Удельном” рынке в Петербурге и в Мауэрпарке в Берлине черты “городской сцены” представлены очень по-разному, что, как нам кажется, характеризует различия между городами и обществами. Если блошиный рынок – это “городская сцена”, способная инсценировать присущую городу театральность, то следует признать, что на этих двух сценах – “Удельном” и Мауэрпаркском рынках – разыгрываются довольно разные спектакли. В этом нет ничего удивительного, ведь в основе каждого сценария лежат история и культура конкретного города и общества.

Performance. Блошиный рынок, Берлин. Фото Лилии Воронковой

Блошиный рынок как “городская сцена”

Блум характеризует городскую “сцену” как двойственный во многих отношениях феномен; в том числе, пишет он, это одновременно “и способ ведения бизнеса, и увлекательный способ ухода от рутины бизнеса, когда делаешь удовольствия функциональными и функциональные отношения приятными”[196]. Такое смешение представляется наилучшей характеристикой блошиных рынков, отмеченной также большинством писавших о них ученых[197]. Это, как правило, бизнес-проект и в то же время общественное пространство; это рынок и место для фланерства, для получения удовольствия, которое далеко не всегда связано с пассивным потреблением; это одновременно рынок и театр[198].

Двойственность обеспечивает всех, кто пришел сюда как продавец или как покупатель, особенными ощущениями. С одной стороны, ощущение, что ты участвуешь в процедуре обмена товара на деньги, накладывает отпечаток отстраненности и делает взаимоотношения безличными; с другой стороны, здесь в любую минуту может начаться представление (спектакль), которое превратит вас в актера на сцене, видимого для всех. Ваш разговор с продавцом или покупателем может быть очень коротким и поверхностным, безличным, ни к чему не обязывающим, и вы можете наслаждаться своим временем и свободой одиночества в толпе. Но будьте осторожны: в любой момент самый обычный вопрос о цене товара может перерасти в эмоциональную историю, связанную, например, с жизнью продаваемой вещи и ее хозяина. Границы между различными видами деятельности (торговлей и общением), между различными модусами бытия в этом пространстве (пассивный наблюдатель или участник), между ролями (покупатель или продавец), между приватным и публичным здесь расплывчаты. Эти границы могут быть легко пересечены при помощи дискурсивных (способов и стилей говорения, аргументации и т. п.) или недискурсивных практик (внешности, поведения и т. п.). Любой здесь может втянуть случайного встречного в процесс торговли, разговор или в перформанс и, таким образом, превратить пространство в рынок или в карнавал. На блошином рынке вы никогда не знаете, где вы точно находитесь и что именно в данный момент происходит, вы здесь сами по себе или являетесь частью действия. Здесь всегда присутствует вероятность внезапной смены сценария происходящего.

Блошиный рынок является уникальным феноменом в городской жизни, где напряженность и разрыв между “приватным” и “публичным” каким-то образом сглаживаются. Здесь можно оставаться одиноким среди массы людей, но при этом всегда иметь потенциальную возможность знакомиться и общаться с посторонними. Такое общение начинается легко и спонтанно; обычные для начала общения с незнакомцами ритуалы часто игнорируются. Кроме того, диалектика приватного/публичного ярко представлена на блошином рынке в предметах – в товарах. Блошиный рынок – это пространство, где вещи из чьей-то частной жизни выставляются в общественном месте. Они не просто выносятся на всеобщее обозрение, но предназначены для пристального разглядывания и обсуждения. Продавец, торгуя собственными вещами, тем самым демонстрирует свою частную жизнь, пространство своего дома и его наполнение, привычки и вкусы свои и своих близких, воплощенные в предметах. Блошиному рынку, таким образом, присущи как вуайеризм, так и эксгибиционизм. Некоторое бесстыдство, обнаруживающее себя в такой демонстрации “приватности”, блошиный рынок превращает в зрелищный спектакль. Любопытно, что при этом продавцы обладают “властью смотрения” по отношению к покупателям, которых они в свою очередь разглядывают и обсуждают, в то время как те рассматривают приватную жизнь самих продавцов, репрезентированную в товарах. Таким образом, блошиный рынок является прекрасным примером “реципрокного смотрения”: это очень естественное место для спектакля под названием “рассматриваемый смотрящий”. Именно этот сценический опыт “рассматриваемого смотрящего” является ключевым моментом, в котором обнаруживаются глубокие различия между берлинским и петербургским рынками: эти различия могут быть хорошо объяснены через степень склонности обоих рынков и их обитателей к участию в спектакле.

В Мауэрпарке готовность “рассматривать смотрящего” кажется очевидной, в эту игру легко включаются как продавцы, так и покупатели. Люди приходят сюда в том числе (если не в первую очередь), чтобы “на других посмотреть и себя показать”, и ожидают того же от других. Это – доминирующая “внутренняя логика” данного места. Яркие костюмы продавцов и покупателей, оригинально оформленные стенды-декорации обращают на себя внимание и говорят о том, что этот блошиный рынок – пространство осознанного представления себя другим. Все вместе посетители и продавцы создают уникальную атмосферу берлинского рынка и особое очарование этой “городской сцены” – все то, что привлекает в это место все новых актеров и зрителей, которые вскоре сами становятся частью этого действа, постепенно включаясь в театральность и местную версию спектакля в роли “рассматриваемого смотрящего”.

Что стоит за этим маскарадом? Мы предполагаем, что, с одной стороны, это определенный стиль жизни или целый набор разнообразных стилей, которые могут представлять различные социальные группы и классы, но которых объединяет сознательное стремление к так называемой “альтернативной” культуре и протесту против ценностей и паттернов основного общества (mainstream)[199]. С другой стороны, это особенная театральность, желание зрелища ради самого зрелища. В терминологии Блума, это одновременно и “трансгрессивный принцип”, характеризующийся торжеством контркультурных ценностей и жизненных стилей, “маргинальных принципов” и “субверсивных философий”, но это также внутренне присущая перформансу и карнавалу глубинная трансгрессия, подчеркивающая разрыв с рутиной повседневности[200].

Данный текст является ознакомительным фрагментом.