Заключение

Заключение

Итак, не бойтесь их: ибо нет ничего сокровенного, что не открылось бы, и тайного, что не было бы узнано.

Мф 10:26

«Православие древнее христианства» – такое утверждение способно сразу вызвать нарекания и негодование. Но, если повторять вослед другим, что верования древних евреев – источник христианства, тут уж никаких возражений не возникнет: так все свыклись с общепринятым воззрением, будто христианская религия, а следовательно, и православие развились из иудейской веры.

При этом мало кто возьмется оспаривать факт, что ветхозаветные праведники, и не будучи иудеями по обряду и вере, право славили Бога: в Библии «таким <…> является особенно Иов <…> величайший праведник и образец веры и терпения…» /1/. Однако до чего ж поверхностный взгляд бытует даже на самые авторитетные свидетельства – тех, кто ближе и тверже нас стоял к истокам христианской веры!

Один из первых апологетов христианства, философ и мученик Иустин (II в.), утверждал: «Те, которые жили согласно со Словом, суть христиане, хотя бы считались за безбожников: таковы между эллинами – Сократ и Гераклит, а из варваров – Авраам, Анания, Азария и Мисаил, и Илия и многие другие…» /2/. Признанный в ряду основателей латинского богословия Тертуллиан (II–III вв.) убежденно считал нашу веру прирожденной человеку: «Душа по природе – христианка» (при том, что предъявлял ему высокие требования: «Христианами не рождаются, а становятся»). Блаженный Августин (IV–V вв.) находил возможным говорить не только о православии, но и о христианстве до Христа: «То, что теперь называется христианскою религией, существовало у древних и было присуще человеческому роду от самого начала веков до пришествия Христа, с которого времени вера, уже существовавшая, стала называться христианскою» /3/.

Другое дело, что сущее искони православие (правоверие) смогло получить свое полное догматическое раскрытие только после Пришествия Христа и в результате многовековой духовной работы, закрепленной словом в установлениях семи Вселенских соборов.

Одно из важнейших оснований правой веры – исповедание Единого Бога. Мысль о том, что идея единобожия древнее и изначальнее, нежели политеизм язычества, принадлежит общему достоянию Церкви, ее разделяют богословы и просто верующие как на Востоке, так и на Западе.

«Теперь все помешались на эволюции и полагают, что большое всегда развивается из маленького, как плод – из семени. Но они забывают, что семя падает с дерева. И впрямь, у нас нет доказательств, что религия развилась из ничтожной забытой мелочи; гораздо вероятнее, что ее начало было слишком огромно и потому – несподручно» /4/.

Это суждение английского классика поддерживал автор единственного в своем роде труда о религиозных основах истории Л. А. Тихомиров: «Конечно, при происхождении людей от единого предка Адама, знавшего о существовании Единого Бога Создателя, вполне можно предполагать существование предания первых людей об этом Боге, забываемое людьми под напором верований в божества природы». И далее указывал на «деградационный характер верований древнейшего человечества» – упадок идеи единобожия, ее сокрытие за обожествлением сил природы и т. п. В целом придерживаясь концепции о развитии монотеизма в среде еврейского народа, он тем не менее упоминает о существовании «древних арабских преданий о Едином Боге» и даже отмечает в этих верованиях «смутный отголосок первичного верования в Единого Бога Создателя» /5/.

Исследователь-библеист А. П. Лопухин утверждал, что в Древнем Египте «религия достигала значительной высоты, показывавшей, что искра истины и древних преданий еще тлела под пеплом языческого заблуждения. В высшем своем умопредставлении египтяне поднимались до понятия о едином Боге, не имеющем ни начала, ни конца. Священные гимны египтян говорят об этом Боге, что “Он единый Пло-дотворитель на небе и на земле, но сам нерожден. Бог единый в истине, который сам себя родит, который существует от начала, который создал все, но сам не создан”» /6/.

Даже благоволивший Израилю марксистский историк К. Каутский вынужденно признавал: «Если у израильтян мы встречаем очень наивные представления о божестве, то у окружавших его культурных народов некоторые жрецы, по крайней мере в своих тайных учениях, дошли до монотеизма. Особенно яркое выражение он нашел у египтян <…> зачатки его можно проследить до глубокой старины со времени конца шестой династии (около 2500 г.), а основные посылки его приняли законченную форму уже в средней империи (около 2000 г.)», причем, по мнению исследователей вопроса, «исходным пунктом нового учения является Ану, город Солнца (Гелиополь)». Опираясь на другие научные выводы, Каутский говорит «о “скрытом монотеизме” в Вавилоне» и даже утверждает, что во время вавилонского пленения «иудейское духовенство заимствовало у высшего вавилонского жречества не только популярные легенды и обряды, но и более возвышенное, духовное понимание божества». Помимо этого он указывает и на другое более древнее, чем у иудеев, свидетельство монотеизма: «К монотеистическим религиям следует причислить <…> и религию Зенд-Авесты. Последняя тоже знает только одного повелителя и творца мира – Ахурамазду (Ормузда). Анхра-Манью (Ариман) есть более низший дух, как сатана» /7/.

На зависимость иудейских воззрений от окружающих арийских народов обращал внимание А. С. Хомяков: «Характер Моисеевой религии гораздо более говорит в пользу происхождения иранского, чем в пользу происхождения семитического <…> зендизм в своей древнейшей форме, как и браманизм, ясно содержит в себе понятие о творении, исходящем от существа духовного и свободного <…> Предания о потопе принадлежат, всеконечно, Ирану, может быть, то же следовало сказать и о мессианских обетованиях <…> Наконец, два главных имени еврейского предания, Ной и Адам, мне кажется, принадлежат скорее к корням иранским, чем к корням семитическим» /8/.

В древних индо-иранских текстах Ноя зовут Йима, Vima, Яма. Авестийский миф о Йиме, где как раз и повествуется о потопе, называет Йиму первым человеком, с которым говорил Творец мира /9/.

Некоторые источники считают прямым и ближайшим потомком Ноя создателя древнейших частей священной книги зороастризма «Авеста» Заратустру (Заратуштру, Зороастра). Что касается времени появления зороастризма, то иные относят его к VII или VI вв. до Р. Х., другие – к XV в., а «греческие авторы называли явно фантастическую дату – 6 тыс. лет до смерти Платона» /10/. Возможно, эта дата не столь уж фантастична. В 1980 г. на Урале, на юге Челябинской области, археологами был открыт город Аркаим (своим названием указывающий на принадлежность ариям), который закончил свое существование около четырех тысяч лет назад. Рядом с Аркаимом, в Синташтинском могильнике, было обнаружено потрясшее ученых погребение мужчины, о котором зав. кафедрой Челябинского государственного университета И. Бычкова сообщила: «Мы имеем полное право поставить там большой щит и написать: “Могила Зороастра”» /11/. Официальное сообщение русских археологов об открытии, связывающем погребение под Аркаимом с именем Заратустры, было сделано в ООН 25 июля 1992 г. Вообще реальность основателя одной из древнейших религий не подвергается сомнению. Однако, как и все, что касается русских, славянских, арийских древностей, факт этот прошел незамеченным современным сознанием. Тем не менее он чрезвычайно важен для нас, когда речь идет о происхождении христианства, православия и шире – правой веры, которое упорно и настойчиво привязывают к вере древних евреев.

Теперь, думается, нас не сможет удивить явно православное взывание «Боже Правый, Боже Единый» в ставшем отныне доступным тексте Перуджианского камня. Напротив, его следует рассматривать как верное свидетельство распространенности монотеизма в арийской среде народов задолго до появления иудеев на исторической арене, а также существования правой веры, наряду с иудейской религией, в ветхозаветный период.

Но не только идея единобожия характеризует православную веру, не меньшее значение имеет здесь представление о троичности Божества. И этот догмат (вовсе отсутствующий у иудеев, более того: до сих пор вызывающий их ярое отторжение) оказывается не менее древним, чем представления монотеизма. Триединство Бога прослеживается во многих арийских религиях, причем «хотя три фигуры главных богов в различных индоевропейских религиях различны <…> однако имеется инвариантная, а именно трехчастная структура, и она всюду одна и та же. Таким образом, общность индоевропейских религиозных представлений, возможно, вскрывается на уровне инварианта, а не на уровне частных, “культурно-специфических” проявлений»…» /12/.

Идея троичности Бога отражена в символических изображениях уже в периоды палеолита и неолита повсеместно в Европе и Азии. «В числе древних графем есть такие, которые выражают идею единства троичности <…> три знака солнца, разные по прорисовке, расположены вокруг центрального, имеющего три пучка лучей и, очевидно, воплощающего в себе единство божества, которое пребывает поочередно в трех состояниях» /13/.

Идея раскрытия Единства в Троице в ходе религиозной борьбы на протяжении истории (ибо в конечном счете вся историческая борьба религиозна) могла, как представляется, породить, с одной стороны, многобожие язычества, а с другой – изолированный в себе до единичной самодостаточности иудейский монотеизм. Но и то и другое – лишь отклонения от путей правой веры.

Следующее важное основание православного исповедания – мессианизм – также трудно признать порождением либо прерогативой еврейского народа (который как раз и не узнал и не признал пришедшего Спасителя), о чем говорил уже Хомяков и что свидетельствует опубликованный ныне текст Перуджианского камня. Народ, который создал этот текст, ожидал явления Мессии Христа и готовил его многие тысячелетия, задолго до появления начал Ветхого Завета.

Вообще, принимая без должного религиозного и научного исследования веками внедряемую версию о происхождении христианства от верований древних евреев, не принято обращать внимания, насколько мало в них общего. Если же это предубеждение подвергнуть испытанию фактами при содействии здравого смысла, то возникнет предположение, что христианство явилось словно бы в обход иудаизма (если не вопреки ему) – как наследование и развитие издревле существовавшей и никогда не забытой правой веры. Иначе говоря, «вся история правоверия от Адама до наших дней», если воспользоваться определением К. Н. Леонтьева /14/, обязана иному носителю, нежели нас приучили думать.

«Не без причины, не без внутреннего духовного повода, не без связи со всем духом Евангелия И. Христос, конечно, разрушал наличный религиозный культ, который был при Нем. Пустая отговорка, что Он, “однако, входил в храм” <…> Он в храм входил потому, что там был собравшийся народ, которому Он и проповедовал <…> Как известно, никакой литургии в ветхозаветном храме не происходило <…> Богослужение, или, точнее, замещение его <…> заключалось исключительно в жертвоприношениях <…> Что же сделал Иисус, как только вышел перед народом? “И опрокинул столы торгующих, и рассыпал деньги их, и, взяв бич, выгнал их из храма, говоря: дом молитвы не делайте домом торговли”. <…> Но что это было для того времени? Полное разрушение культа <…> Две религии разошлись, как два взаимные проклятия. А у нас-то пытаются соединить: “одно продолжает и развивает другое”. Хорошо “развитие”…» /15/.

С осознанием того, что Древняя Палестина (санскр. пал – раздваивать) явилась центром противостояния двух непримиримых по духовной сути вер – древлеправоверия и иудейства, – снимаются все кажущиеся противоречия как Ветхого, так и Нового Заветов, не требуя более смутных и неубедительных «книжных» толкований.

Тогда объясняется и невыводимость Нового Завета из Ветхого, хотя они и продолжают существовать рядом: арийское предание об умирающем и воскресающем Боге – Спасителе человечества и иудейские чаяния Мессии как земного царя, который подчинит «избранному» народу все другие народы; долгое отсутствие в иудействе представлений о бессмертии души и загробной жизни; отсутствие преемства в таинствах; несовпадение календарной стороны верований и, напротив, полное соответствие праздников православия празднованиям арийских народов, вплоть до слияния с так называемым языческим или народным календарем Древней Руси; наконец, самообожествление и осознанное («…кровь Его на нас и на детях наших» /Мф 27:25/) жертвоприношение – распятие Христа – иудеями.

Указывая фарисеям на несовместимость Ветхого и Нового Заветов, Господь неоднократно говорит: «никто не приставляет заплаты к ветхой одежде, отодрав от новой одежды, а иначе и новую раздерет, и к старой не подойдет заплата от новой» /Лк 5:36/; «никто не вливает вина молодого в мехи ветхие: иначе молодое вино порвет мехи, и вино вытечет, и мехи пропадут, но вино молодое надобно вливать в мехи новые» /Мк 2:22/. И тем ясно отрицает преемственность, которая нам почему-то представляется не вызывающей сомнений.

Чрезвычайно важное значение для данного исследования, тесно связанного с вопросами языка, имеют выводы современного богослова протоиерея Льва Лебедева: «…очевидно, что язычество – это духовное состояние людей, получивших разные языки, которое характеризуется особой приверженностью “замыслам суетным”. “Языки”-народы перестали понимать друг друга и, забыв язык первозданного Адама, неизбежно лишились возможности так понимать Бога-Творца своего, так общаться с ним, как Адам» /16/.

Не стоит гадать, какой из языков следует считать «языком Адама»: сущие языки разнятся лишь по степени близости к этому первоначальному. Но здесь важно то, что, заговорив на столь близком к современному русскому языке, Перуджианский камень открывает древние корни, которые оказываются созвучны и в Египте, и в Шумере, и в Палестине, и на Руси. Русский язык дает возможность расслышать в дальних и «заимствованных» словах их сопричастность, восхождение к древним росским корням. И это не случайность совпадений, а хранимое нашим языком ведение изначальной религии и древнейшей истории народов, в том числе самих росов.

Неожиданно и невероятно заговоривший по-русски, текст Перуджианского камня рассказывает, что рядом с иудеями в Древней Палестине жил другой народ, хранивший и несший сквозь века и тысячелетия истину правоверия. Древние арии-росы отстаивали эту истину и перед лицом нахлынувших на их земли иудеев, уклонявшихся, по свидетельству Библии, в самое жестокое язычество. Никогда не забывая Правого Бога и готовя Пришествие Спасителя-Мес-сии, народ рос выступает в истории в качестве носителя и хранителя древнего православия – правоверия. Вот, вероятно, что может означать устойчивое определение, над которым нынче принято подсмеиваться: народ-богоносец.

Но сколь проницательным при таком повороте вещей оказывается Ф. М. Достоевский: «Мы, Россия, действительно необходимы и неминуемы и для всего восточного христианства, и для всей судьбы будущего православия на земле, для единения его. Так всегда понимали это наш народ и государи его…» /17/.

И это принятие ответственности за судьбы других народов, этот не мыслимый в истории напряженный духовный труд стоили нашему народу великих страданий и великих потерь, но и влекли возрастание собственного духа. «Мы говорим “красно”, потому что каждая буква нашей речи полита океаном человеческой крови и слез в соревновании идей цивилизаций» (Г. Н. Бренев)/18/.

Доказательством тому древнейший памятник письма древнейшего народа – Перуджианский камень, который указует путь к правде о нашей истинной вере и нашей подлинной истории, о чем митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский Иоанн высказывался так:

«…Ретивые борзописцы – равно коммунистические и либерально-демократические – за долгие годы столько налгали про Россию, так извратили ее тяжелый, бурный исторический путь, что русская судьба, героическая и трагическая одновременно, на страницах бесчисленных учебников и “курсов лекций” оказалась искалеченной до неузнаваемости. Это касается и русско-еврейских отношений. Сегодня необходим титанический труд, чтобы извлечь нашу Родину из этого псевдоисторического хлама, отмыть от нечистот и вернуть ее истории фактическую достоверность, нравственность, величие» /19/.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.