Богомладенчество

Среди изданий Нового Завета встречаются такие, где слова, которые произносит Сам Иисус – ipsissima verba[40] – набраны красным шрифтом, а всё остальное – черным. Естественно, что в рассказах о Рождестве в таких текстах не встретится ни одного напечатанного красным слова. А между тем многие современные богословы считают безусловно достоверными только ipsissima verba.

Так, священник Рене Лорантен в предисловии к одной из своих книг рассказывает об одном кюре, который сказал ему, что давно уже не проповедует на тему Рождества, поскольку Сам Иисус об этом ничего не говорит. «Это одни сказания».

Такая позиция основывается и на том, что Рождество Христово, в отличие от Святой Пасхи, христиане стали праздновать далеко не сразу. Еще Клименту Александрийскому казалось забавным, что среди верующих во Христа есть такие «любознательные» люди, которые хотят определить не только год, но и день Иисусова рождения.

Для христиан были значимы не факты, а один-единственный факт – что Христос «был зачат от Духа Святого, родился от Девы Марии, пострадал при Понтии Пилате, был распят, умер, был погребен, сошел во ад и в третий день воскрес из мертвых», – воспоминание о Нем связывалось не с какими-то определенными датами, а прежде всего с таинством Евхаристии.

Особо о Рождестве вспоминалось в день Богоявления, которое христиане первых поколений понимали как явление миру нового Адама в Его крещении, в претворении воды в вино и в других чудесах, а также в самом Его рождении. Этот праздник отмечался 6 января, в шестой день нового года, ибо в шестой день творения Бог призвал к жизни первого Адама (в Римской империи со времен Юлия Цезаря начало года было перенесено на 1 января).

Лишь к концу IV века Рождеству посвящается особое торжество, связанное прежде всего с утверждением веры в то, что Иисус, действительно, воплотился, явился vere, sed non phantastice, то есть истинно, а не фантастически, «сообразен быв телу смирения нашего», как говорится в анафоре литургии св. Василия Великого.

Так Рождество становится догматическим праздником, чин которого утверждает физическую реальность Боговоплощения.

Завет между Богом и человеком не есть что-то абстрактное. Это сама реальность. Быть может, именно поэтому Рождество празднуется 25 декабря (этот месяц римского календаря примерно соответствует еврейскому кислеву, а именно 25 кислева начинается Ханука – радостный праздник света, утверждающий реальность присутствия Бога среди людей). Если так, то не случайно в Христе Симеон Богоприимец видит «свет во откровение языков», а тропарь праздника называет Его «Солнцем правды».

На то, что день празднования Рождества, возможно, связан с еврейским календарем и Ханукой, указывал еще профессор М. Скабалланович в своем «Толковом Типиконе». В этом нет ничего странного, ибо и другие христианские торжества – Пасха Христова, Пятидесятница и Преображение – теснейшим образом соотносятся с праздниками Ветхого Завета, постоянно упоминаемыми в Евангелии.

Нельзя пройти и мимо того, что обычай зажигать ханукальные свечи одну за другой в течение восьми дней праздника в трансформированном виде, но всё же сохранился у католиков, которые во время Адвента, то есть Рождественского поста, в первое воскресенье зажигают одну свечу, во второе – две и так далее.

По мнению Отцов Церкви, Иисус рождается, как и всякий младенец, но каким-то особенным, чудесным и уникальным образом – «не нарушив, но сохранив ненарушенными знамения девственности Матери, родившись безболезненно, как и зачат был бесстрастно», как говорит св. Григорий Палама.

Он становится, как скажет потом митрополит Сурожский Антоний, «одним из нас», принимая не просто «образ раба», но человеческую плоть (в этом случае всегда употребляется именно греческое слово ????, обозначающее плоть в биологическом смысле – со всеми ее слабостями и страстями, с ее материальностью и подверженностью тлению и смерти). При этом Он остается безгрешным и делается победителем смерти.

В этом, согласно святоотеческому учению, заключается парадоксальность Рождества Христова – оно естественно и в то же самое время чудесно.

Чудесно, с точки зрения св. Григория Паламы, Рождество и потому, что в нем «Невидимый и для шестикрылых Серафимов… ныне предлежит плотским очам… ничем Неограниченный объемлется сделанными на скорую руку и малыми яслями». Оно есть явление невидимого. В нем невместимое вмещается в малое, тайное является и от этого становится еще более непонятным и необъяснимым. Преподобный Максим Исповедник видит в Рождестве «таинство еще более непостижимое, чем всякое другое», ибо, «воплотившись, Бог дает познать Себя не иначе, как еще более непознаваемым».

Эту мысль преподобного Максима прекрасно раскрывает митрополит Антоний, который говорит, что в Воплощении «нам открывается Бог более таинственный, чем Бог небесный, непостижимый человеческому уму, а только чаемый человеческим сердцем, потому что в этом Младенце таится вся полнота невидимого, непостижимого Бога». Рождество для Отцов – торжество Богочеловечества.

В отличие от богословов, народное благочестие давно уже увидело в Рождестве праздник не столько вочеловечения или «Господа воплотившегося», сколько Иисуса Младенца, лежащего в яслях.

Кай и Герда в «Снежной королеве» у Андерсена поют: «Розы цветут, красота, красота, / Скоро мы узрим Младенца Христа». Но два таких разных писателя, как Стендаль (в конце 20-х годов XIX века) и Чарльз Диккенс (в 1846 году) в своих путевых заметках описывают почитание Святого Младенца в римской церкви Santa Maria in Ara Coeli как нечто в высшей степени простонародное и нелепое.

Однако уже в конце XIX века будущая святая Тереза, а тогда мадемуазель Мартен, получает монашеское имя в честь Младенца Иисуса, указывающее не на само Воплощение, но именно на младенчество Иисусово.

В 1935 году отец Сергий Булгаков в рождественскую ночь говорит своим прихожанам о том, что «Всемогущий предстает перед нами в образе беззащитного Младенца. Самое пламя жизни в этом Младенце как будто колеблется, угрожаемое от земного ветра и стужи, от насторожившейся злобы сильных мира сего».

Отец Сергий обращает особое внимание на беззащитность Младенца, он подчеркивает, что Младенец в яслях есть знамение воплотившегося Бога, которое «именно и состоит в отсутствии всякого знамения, в Его обнаженности от собственной славы, в уничижении, слабости, беззащитности».

Одновременно с православным протоиереем Сергием Булгаковым заговорила о Богомладенчестве и католическая монахиня – сестра Мадлен Ютен. Основательница общины Малых сестер, откликнувшаяся на призыв своего заочного учителя брата Шарля де Фуко жить в такой же тишине и неизвестности, как жил в Назарете Иисус, она всю жизнь размышляла о том, что новорожденный Младенец, Который есть сама беззащитность, нуждается в любви и заботе. Именно к любви и заботе зовет человечество Бог.

Бог является нам в предельной беззащитности. И так отдает нам Себя Самого. В Книге Бытия (1: 27 и сл.) рассказывается, как Бог вручает человеку землю с ее травами и деревьями, с ее реками, морями и животным миром, со всей красотой ее гор и водопадов. Вручает ее человеку, чтобы тот сделал выбор – сохранить ее или погубить и подвергнуть опустошению.

В Новом Завете Бог вручает человеку Самого Себя. И опять человек оказывается перед выбором, но только теперь этот выбор гораздо серьезнее: речь идет уже не о среде обитания, а о самой жизни, о ее сердцевине. Теперь именно человек оказывается в ответе за всё.

«Около двух тысяч лет тому назад в такую же ночь, как сегодняшняя, Божественная любовь вошла в мир в образе новорожденного Ребенка со всей Его хрупкостью, беззащитностью, которая поистине является образом любви, себя отдающей, никогда себя не защищающей», – так несколько лет тому назад в день Рождества Христова говорил митрополит Антоний.

Всегда предельно точный в выборе слов, он не случайно называет новорожденного Иисуса не Младенцем, а Ребенком, поскольку в современном русском языке слово «младенец» перестало быть общеупотребительным, довольно далеко оторвалось от своего первоначального значения, приобрело чисто религиозный смысл и стало применяться главным образом по отношению к Младенцу Христу, обозначая Его уникальность и необыкновенность.

Другое дело – «ребенок». Это слово применимо к каждому новорожденному, поэтому оно не выделяет Иисуса из числа остальных новорожденных, но объединяет с ними. Так человечеству открывается новая грань того праздника, который некогда был почему-то противопоставлен Богоявлению и превращен в самостоятельное торжество во времена Иоанна Златоуста, который говорит в одной из проповедей, что в этом году Рождество будет праздноваться в Антиохии впервые.

Бог вручает нам Себя Самого в виде Ребенка, Который нуждается в том, чтобы человек Его берег и защищал, проводя у Его колыбели бессонные ночи, и, главное, полностью отвечал за Него и за Его будущее.

Сестра Мадлен хотела, чтобы какой-нибудь скульптор изваял статую Богородицы с Младенцем, «показав одновременно Марию, Которая протягивает Свое Дитя нам, и Младенца, простирающего к нам руки и словно рвущегося из объятий Матери, чтобы отдать Себя миру». Оказалось, что передать этот, как говорила сестра Мадлен, «двойной порыв» очень сложно, но именно он с исчерпывающей полнотой отображает тот смысл праздника Рождества Христова, который увидели в XX веке и отец Сергий Булгаков, и митрополит Антоний, и она сама.

А что говорит об этом Иисус? Насколько соответствует Его Евангелию та «назаретская весть» (выражение сестры Мадлен), которую услышали мы в наше время? Или это «одни сказания», как сказал Рене Лорантену его собеседник?..

Разговаривая с учениками, Иисус, «взяв дитя, поставил его посреди них и, обняв его, сказал им: “Кто примет одно из таких детей во имя Мое, тот принимает Меня; а кто Меня примет, тот не Меня принимает, но пославшего Меня”» (Мк 9: 36–37). В этом тексте, кажется, всё сказано предельно ясно. Речь идет и о Воплощении, и о Богомладенчестве, и об ответственности человека за Бога, Которого он принимает в лице беспомощного Ребенка.

Важно только отметить, что греческий глагол ??????? (принимать), употребленный здесь четыре раза подряд, применяется обычно именно для того, чтобы показать, что кто-то один берет или принимает на себя ответственность за кого-то другого.

Вот они – ipsissima verba, слова Иисусовы, в которых Он Сам до предела определенно говорит о том, что за смысл заложен в празднование Его Рождества. И тогда оказывается, что и рассказ о волхвах, и всё, что говорится о яслях и о поклонении пастухов, всё-таки много больше, чем «одни сказания»…

Впервые опубл.: Русская мысль. 1999. № 4252 (7—13 января). С. 21.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.