Столица как концептуальный фрактал культуры

Столица как концептуальный фрактал культуры

Стохастические и алеаторные фрактальные модели пространственного и социокультурного типа можно наблюдать в таких столичных мегаполисах, как Нью-Йорк, Москва, Токио, Тель-Авив, Барселона, Сидней и др. Примечательно, что за «геометрической» фрактальностью мегаполиса чаще всего стоит концептуальное подобие города и всей национальной системы государственного и социокультурного устройства. На самом высоком уровне обобщения столица является фрактальным паттерном национальной (мифологической, теологической, идеологической) модели мира. При этом способы формирования уровней фрактального самоподобия в столичном мегаполисе соответствуют общим закономерностям, присущим всем городам (см. раздел «Фрактальные модели городского пространства»).

Высший иерархический статус столичного города не только неизбежно накладывает отпечаток соответствующей политической функциональности на культурное пространство столицы, но и обязывает к максимальной социокультурной символизации этого пространства и насыщенности фрактальными связями. При этом фрактальность столичного мегаполиса имеет четко выраженный концептуальный характер. Напомним, что концептуальное подобие выявляется на уровне понятий, концептов, ментальных конструкций, а концептуальный фрактал обычно содержит в себе фрактальные паттерны разных типов, относящиеся к разным знаковым системам и имеющие негомогенные планы выражения[100]. Семиосфера мегаполиса заполнена именно такими символическими формами, которые принадлежат разным семиотическим системам, но одновременно, в качестве фрактальных паттернов, формируют единую иерархическую структуру фрактала «Столица».

В основе столичного фрактала всегда полагается древний (исторический) или сконструированный (постмодернистский) космогонический миф, т. е. миф о происхождении и развитии государства. Любая столица, имеющая многовековую историю или возникшая в новейшие времена, представляет собой своего рода пространственно-смысловое ядро национальной культуры (фрактальный инициатор) и воплощает в себе «текст» общегосударственной идеи. Начинаясь обычно с небольшого укрепленного поселения (крепости, кремля и т. п.), древняя столица всем своим ставшим со временем эклектическим архитектурным пространством, всеми визуальными и вербальными культурными «текстами» связана с историческими и геополитическими вехами (точками бифуркации) страны и народа. В ходе исторических (эволюционных и революционных) преобразований культурное пространство столицы стихийно или планомерно превращается в коллаж, собранный из образов, символов и референций, принадлежащих одновременно общегосударственной истории и событийному ряду региональных культур. Однако этот на первый взгляд разнородный микс столичного культурного пространства есть ни что иное, как проявление динамического хаоса, присущего любой сложной саморегулирующейся системе, к каким, безусловно, относится любой крупный город.

Следствием неизбежной мультикультурности столичного мегаполиса становится превращение его в мультифрактал. Мультифрактал – это комплексный фрактал, который задается несколькими последовательно сменяющими друг друга алгоритмами, каждый из которых генерирует паттерн со своей фрактальной размерностью[101] (см. раздел «Типы фракталов в городской культуре» первой главы). Соответственно, столичный мультифрактал имеет несколько центров притяжения (аттракторов) со сложной взаимной корреляцией. Так, в любом столичном мегаполисе существуют пространственные аттракторы (престижные районы, центры потребления), временные аттракторы (суточные ритмокаскады), социокультурые (театры, музеи, стадионы, парки), идеографические (образы вождя, государственные флаги над административными зданиями и т. п.).

Необходимо отметить, что мультифрактальная структура столицы, имеющей долгую историю, всегда содержит «белый шум», обломки прежних фракталов. Примером исторической памяти городского пространства являются московские топонимы, сохранившиеся от фрактальной структуры «Советский Союз»: Алма-атинская, Таллиннская и Ташкентская улицы, Рижское шоссе, Украинский, Самаркандский и Литовский бульвары и т. п., кинотеатры «Баку», «Ашхабад», «Киргизия». В социокультурном пространстве российской столицы все еще можно найти фрагменты некогда существовавшего концептуального гиперфрактала «Страны социализма»: Варшавское шоссе, Пражская улица, площадь Хо Ши Мина, улица Вильгельма Пика, кинотеатры «Будапешт», «Гавана», «Улан-Батор» и пр. Такими же обломками фракталов «Российская империя» и «Московская Русь» оказываются Тверская-Ямская улица, Большой Каретный переулок, Сухаревская площадь, Покровские ворота, Земляной вал, Толмачёвский переулок и т. п.

Новая столица, поднявшаяся «с нуля», воспроизводит тот же принцип репрезентации историко-политических и мифологических пластов единой государственно-национальной культуры, собранной из фрагментов локальных культур и региональных культурно-исторических «текстов». Происходит это, правда, уже иными средствами: с помощью «глокальных» архитектурных и рекламных кодов постмодерна (см. раздел «Фрактальные модели новых столиц» второй главы).

Для внешнего наблюдателя (нерезидента) чаще всего именно столица становится и точкой входа в гипертекст «иной» культуры», и символическим репрезентантом (предфракталом) той или иной страны и локальной/региональной культуры. Семиотическая уникальность любой столицы формируется во всех репрезентативных системах – через архитектурно-ландшафтное пространство столичного мегаполиса, его звуки, ароматы и запахи, его водные и огненные феерии. Во время путешествия восприятие «другого» пространства максимально сенситивно, телесно, чувственно и одновременно чрезвычайно семиотизировано. Туристы, как указывает Дж. Урри, «прокладывают путь между непосредственным восприятием внешнего мира, в котором они физически перемещаются…, и дискурсивно опосредованными чувственными ландшафтами, в которых артикулирован социальный вкус и различие, идеология и значение»[102]. Все поглощается, ощущается и осмысливается в холистическом смысле – в качестве символической квинтэссенции локальной культуры. Каждый пейзаж, архитектурный элемент, высота домов и ширина улиц, каждый кусочек местной еды, каждый запах или звук, каждый жест, необходимый в социальной и физической коммуникации, – все для путешественника есть часть, концептуально равная целому, а именно всей культуре. В этом же смысле один город, посещенный туристом, – обычно это именно столица, – оказывается равен всей стране и ее культуре в целом. Образы, выделенные из столичного пространства отдельными индивидуумами или средствами массовой информации, сразу начинают выступать как символические референты этой культуры, из которых в зависимости от применяемых культурных кодов извлекаются те или иные означаемые «другой» культуры. Некоторые национальные артефакты и социокультурные практики (Статуя Свободы, французский поцелуй, русский балет и т. п.) превращаются в «гиперсимволы» своих культур. На генерализирующую сущность символа в свое время обращал внимание А. Ф. Лосев: «символ… является не просто знаком тех или иных предметов, но он заключает в себе обобщенный принцип дальнейшего развертывания свернутого в нем смыслового содержания»[103].

Фрактальные метафоры французской и русской культуры:

Такие «гиперсимволы» нередко начинают играть роль «культурных метафор», как их предложил называть американский специалист по кросс-культурному менеджменту Мартин Геннон[104]. В качестве культурной метафоры М. Геннон рассматривает «любую деятельность, явление или институцию, с которой все или большинство членов этнической или национальной культуры или даже группы похожих культур, расположенных рядом…, прочно идентифицируют себя и на которые они проявляют эмоциональную и интеллектуальную реакцию, например, японский сад и шведская стуга»[105]. Среди культурных метафор М. Геннона – американский футбол, британский дом, немецкая симфония, французское вино, русский балет, китайский семейный алтарь и др. Культурная метафора каждой нации, по мнению М. Геннона, репрезентирует основополагающие ценности, которые выражают суть национальной культуры, то есть по существу, являясь частью той или иной локальной культуры, культурная метафора представляет собой концептуальный фрактал этой культуры[106].

Однако, на наш взгляд, культурные метафоры М. Геннона служат скорее теми культурными феноменами, в которых для внешнего наблюдателя заключен весь смысл иной культуры. Именно поэтому путешественники не представляют себе Париж без романтической прогулки по набережным Сены, а Москву без похода на балет в Большой театр.

Основной проблемой внешней культурной политики столичного города являются концептуальное содержание (мифема, идеологема и т. п.) и символический хронотоп (прошлое, настоящее или будущее) фрактальных коммуникаций «турист – столица». При выстраивании концептуального каркаса столичной культуры на основе прошлого в городском пространстве акцентируются древние замки, крепости, амфитеатры. Столичный хронотоп в символической модальности настоящего основан на идеологии консюмеризма, воплощенной в торгово-развлекательных центрах. Символическими маркерами будущего являются небоскребы и другие высокотехнологичные объекты городской среды.

Так или иначе, перед любой современной столицей встает дилемма: пойти по пути пространственной и культурной консервации прошлого, исторически сложившейся системы артефактов, ментальных и физических способов организации социокультурного пространства, или, оттеснив/заместив/поглотив историческое прошлое, выстроить принципиально новую, постмодернистскую модель архитектурной и социальной коммуникации.

Важность функции столицы как репрезентанта политической и социальной истории нельзя переоценить для тех наций, которые ищут единства в национальной культуре и (до)историческом прошлом. Однако историзация современности имеет существенные ограничения в культурных инструментах и пространственной экспансии. Попытки восстановления исторических экстерьеров/интерьеров в повседневном столичном пространстве (например, «газовые» фонари на улицах или кафе-«трактиры», рестораны-«замки»), социокультурных практик (народные гуляния и т. п.) и визуальных знаков истории (вывески, написанные старинными шрифтами, и образы старины на рекламных плакатах) чаще всего оборачиваются стилизацией или китчем. В своей неизбежной театральной условности эти «воссозданные» объекты национальной культуры оказываются по существу всего лишь элементами развлекательного шоу или постмодернистского перформанса. Такую же модальность тогда имеет и фрактальный «слепок» столицы и страны в целом, который будет впоследствии тиражироваться в глобальном пространстве культурной коммуникации (международные СМИ, социальные сети, блоги и т. п.).

С другой стороны, выверенная «аутентичная» историзация, как, например, национальные узоры, почерпнутые из древних архитектурных или декоративно-прикладных орнаментов, или подлинные старинные предметы повседневности (бочки, чайники, повозки и пр.) в исторической городской среде, создает приемлемый концептуальный фрактал с базовым паттерном «прошлое». Однако он обычно реализуется только в своего рода «закрытом» пространстве, которое плохо приспособлено для живого функционирования столицы. Яркий пример – существующие во многих столичных городах пешеходные улицы, на которых расположены только объекты индустрии развлечений. Элементы современной экономической и социально-политической инфраструктуры с трудом вписываются в доиндустриальный хронотоп такого места. Концептуальный фрактал национальной культуры, сформированный таким образом, неизбежно несет в себе явные признаки анахроничности.

Более того, опора исключительно на исторический социокультурный материал приводит к своего рода «мумификации» национальной культуры, превращению столицы в город-музей и созданию вокруг столицы семантической ауры «останков древней цивилизации». Столица, в таком случае, начинает выступать в качестве «лавки древностей» исчезнувшей/исчезающей национальной культуры. Такую роль успешно играют многие города – древние (первые) столицы современных государств, не имеющие никаких иных социально-политических функций в наши дни.

В ряде столичных мегаполисов проблема исторической репрезентации национальной культуры решена с помощью концентрического зонирования – расположения так называемого «старого города» в центре разросшегося вокруг него современного мегаполиса. В этом случае улочки старинной застройки образуют сакральную область национальной культуры, некий магический лабиринт с культовым объектом – древней «осью мира», точкой Начала Начал в самом центре (храм, башня крепости, площадь с источником и пр.). В этом пространстве, как и положено во всех священных местах ритуальных практик, начинают действовать свои законы, и тогда переодетые артисты перестают выглядеть лицедеями, но перевоплощаются в «жрецов» национальной Истории. Так центр естественным образом выполняет репрезентативно-историческую функцию.

Путь модернизации предполагает принципиально иной тип культурной образности и, соответственно, концептуальной фрактальности столицы. Столица предъявляет себя как открытое пространство настоящего, в котором хаотически прорастают неясные формы будущего. Такой столичный мегаполис использует историческую символику и сохранившиеся элементы прошлого, совершенно десакрализуя их, меняя их внутреннее содержание (храм совмещается с концертным залом, стадион превращается в торговый центр, старинный особняк – в фитнес-клуб и т. п.), свободно комбинируя их в разностилевых и разномерных пространственных и социокультурных коллажах (надстраивая галереи из стекла и бетона на классические портики и т. п.). Чаще всего такой стратегии придерживаются государства с ярко выраженной полиэтничностью населения. Смешение культур и народов в одном «плавильном котле» столичного мегаполиса делает допустимым и даже оправданным историко-культурный пространственный микс. Исторические объекты тогда не священные артефакты, не театральная бутафория, но одни из многих других предметов на витрине «социального гипермаркета». Они – элементы многоуровневого маркетинга, предметы потребления – визуального (как антикварная или псевдо-антикварная статуэтка) или физиологического (как сыр из гастронома, изготовленный по рецептам старинных мастеров).

Современные туристические практики породили целый класс «универсальных» сувениров, однако в наши дни иностранный гость все больше стремится увезти с собой «частичку» Регистана или Берлинской стены, бельгийское кружево или китайский шелковый платок, латиноамериканский чайничек для чая мате или вьетнамскую плетеную тарелочку – именно как вещественные репрезентанты национальной культуры и «алиби подлинности», материализованные паттерны концептуального фрактала национальных культур. Не стилизации и суррогаты, но вещи, имеющие – переносно и буквально – вкус другой культуры. Именно поэтому иностранец стремится выпить пива в Праге и Бонне, отведать черный шоколад в Брюсселе и попробовать сыра и красного вина в Париже и Риме, икры и водки в Москве, настоящие суши в Токио… Важно, чтобы эти частички культуры были не «музейными экспонатами» (как, скажем, мексиканское сомбреро или узбекская тюбетейка), а имели очевидный прагматический характер, вписывались в повседневную культуру, использовались в быту, а не пылились в шкафу на антресоли…

В древнегреческой философии существовало понятие квинтэссенции – пятого элемента после земли, воды, огня и воздуха. Квинтэссенция – это самая главная, самая тонкая и чистая сущность. В репрезентативных пространственных формах квинтэссенцией культуры народа является, в первую очередь, столица государства. Идея национальной культуры всегда зримо и незримо присутствует в столичном пространстве – возле современных небоскребов или на старинной центральной площади; именно знаковая система общего прошлого, настоящего и будущего, аксиологическая иерархия символов, которая видна каждому жителю и гостю столицы и в общем архитектурно-пространственном ансамбле главного города страны, и в отдельных его деталях, составляют концептуальный фрактал национальной культуры. Именно фрактальная целостность столицы, концептуальное самоподобие ее фрактальных паттернов дают возможность гостям города ощутить столицу не как витрину символического гипермаркета, но как квинтэссенцию культурных смыслов, необыкновенное фрактально-символическое пространство, в котором представлены как единое целое все подлинные образцы национальной культуры.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.