1. Человек обыкновений

1. Человек обыкновений

Не имея возможности останавливаться на славном прошлом, когда мы были дикарями и варварами, по принятому мнению существами доисторическими, надо отметить, что доисторическая ступень не значит довременная или, как нередко полагают профессиональные историки, дописьменная. История возникает раньше письменности, по крайней мере, не сводится к ней. Явно или неявно историческим считается время появления культуры. Именно с ней связывают «начало конца» условно говоря, естественного, а говоря более строго, традиционного в первичном смысле слова, или «древнего человека». История суть культура, вместе с которой и появляется современный, исторический человек. Зарождается Личность.

Разложение первобытного, длившегося сотни тысяч лет общества, происходило с распространением земледелия и орудийного производства, образованием частной собственности, социальным расслоением и становлением государства. В сфере духа этому соответствует так называемое осевое время, датируемое 8–2 вв. до н. э. Если опираться на веберовскую классификацию «сапиентности» человека, то это был переход от аффективных и традиционных способов регулирования социальных отношений, характерных для дикости и варварства, к ценностно-рациональному. Аффективно-традиционное регулирование в определенном отношении тоже рационально, но это опосредованная, скрытая рациональность. Субъект действия здесь не индивид, который лишь «исполнитель» социального поступка, а его род, племя, община. Коллективные решения предполагают такую же ответственность. Главные регуляторы поведения: тотем, табу, ритуалы и обычаи, представления о судьбе, воля предков не допускают свободы человека. Им просто следуют. Освобождение от природных инстинктов требовало диктата социальности. В этом, буквальном и узком смысле слова аффективно-традиционные регуляторы не относятся к истории и культуре, а члена первобытного племени нельзя считать личностью. Они доценностные, т. е. еще не стали тем, что нравится или не нравится, считается добром или злом, можно принять или отвергнуть. Ценности связаны со свободой, хотя бы она была иллюзорной.

Культуру определяют всячески. Но в основе лежит представление, что это пре-образованная, обработанная и обуздываемая природа в соответствии с господствующей совокупностью идеальных или предметных ценностей. У понятия личности трактовок не меньше. Но практически все они признают, что это живой, биогенный человек с вмененной ему свободой и ответственностью. Культурный человек, человек-личность сам определяет содержание своего поведения. Он обретает возможность выбора, хотя соотносит его с заповедями религии, нормами морали, а потом и письменными законами. Личность обладает противоречивым внутренним миром, тем, что принято называть душой, а в ее стремлении к высшему, «сверхопытному» – духом. Или, если человек плохо справляется с внутренним напряжением он, с позиции медицины, становится больным. Невротиком. По З. Фрейду именно культура является общей причиной неврозов, комплексов и психических страданий людей. Личность переживает душевные коллизии, выдерживая или не выдерживая борьбу различных мотивов. Она отвечает за свои поступки как их автор. Живя страстями, человек должен быть выше их. Ориентируясь на требования общества и с этой точки зрения поступая разумно, рационально, личность в тоже время любит и ненавидит, верит и надеется, рассматривает все как хорошее или плохое, прекрасное или безобразное, тратит время на созерцание и общение. Польза лишь часть того, что имеет значение. Личность – это человек духовный, он сам контролирует свои аффекты, но его рациональность обусловлена телесными потребностями, окрашена чувством и служит продолжению его жизни как целостного биосоциального существа.

До сих пор этот тип человека обычно отождествляется с подлинным, аутентичным, «настоящим». Он автор величайших достижений в познании и покорении природы, накопил огромные сокровища духа, творец мировых религий, философии, художественной литературы, музыки, живописи и других видов искусства. Его жизнь – пример жертвенности и эгоизма, высокой доблести и низкого коварства. «Я раб, я Царь / Я червь, я Бог» (Г. Державин). Культура, личность, духовность – разные ипостаси человека как ценностно-рационального субъекта социального действия. Мало кто ставил бы под сомнение это достигнутое за тысячелетия дикости и варварства поистине историческое завоевание. Наоборот, смысл жизни, цель развития индивида видятся в том, чтобы овладевать культурой, стать личностью, достичь вершин духовности.

Видятся! Если только смотреть назад и верить тому, что люди говорят открыто или по инерции. Если же анализировать новые процессы и нарастающие тенденции, то придется обратиться к последнему, выделяемому М. Вебером типу социального действия – целерациональному. Его возникновение он связывал с промышленной революцией и распространением буржуазных рыночных отношений, но использовал скорее методологически и лишь в конце своей знаменитой работы на эту тему /предпоследний абзац/ решился на мировоззренческую оценку. «В настоящее время стремление к наживе, лишенное своего религиозно-эстетического содержания, принимает там, где оно достигает своей наивысшей свободы, а именно в США, характер безудержной страсти, подчас близкой к спортивной. Никому не ведомо, кто в будущем поселится в этой прежней обители аскезы; возникнут ли к концу этой грандиозной эволюции совершенно новые пророческие идеи, возродятся ли с небывалой мощью прежние представления и идеалы, или, если не произойдет ни того, ни другого, не наступит ли век механического окостенения, преисполненный судорожных попыток людей поверить в свою значимость. Тогда-то применительно к «последним людям» этой культурной эволюции обретут истину следующие слова: «Бездушные профессионалы, бессердечные сластолюбцы – и эти ничтожества полагают, что они достигли ни для кого ранее не доступной ступени человеческого развития»[31]. М. Вебер обсуждал эти идеи как предположения, но вот сейчас, к началу XXI века можно определенно сказать, что победило «или»: целерациональное действие из аспекта поведения личности превратилось в ее основу и привело к возникновению другого (типа) человека – Актора.

Понятие актора – (актера, действователя, дельца) стало использоваться в социологии в первой четверти XX века. В контексте определенного теоретического направления. Теперь им, по-видимому, можно характеризовать особый исторический тип человека рыночно-технологической эпохи, постепенно заменяющего собой личность. Актор-носитель рациональности как последовательного стремления к сознательно и заранее поставленной цели. Он «разумный эгоист», для кого чувства, общение, переживание теряют собственную ценность. Душа у него то, что может помешать и чаще всего мешает достижению результата. Его жизнедеятельность постепенно редуцируется просто к деятельности, желание счастья вытесняется тягой к комфорту. Активность актора индуцируется не столько его непосредственными потребностями, сколько навязанными ему в социальных отношениях и воспринимаемыми умом. Предельно сокращая фазу образно-эстетического восприятия мира, он сразу опирается на концепты или даже просто метит его знаками. Поэтому он чужд поэзии, живописи, сохраняющихся в обществе больше как наследие. Он не способен к любви и практикует секс как обездушенную любовь. Актор – «человек без сердца». Если о том же сказать этически – без ценностей. Он знает только цену. Всему.

Личность трансформируется в актора в процессе научно-технической революции, нарастания быстроты и сложности социальных действий, их опосредования вещами, точнее, их всеобщим эквивалентом – деньгами. По мере того как личность становится актором (категория духовности при этом вырождается в менталитет как мышление, очищенное от ценностей), а культура как регулятор социальных отношений заменяется технологией и социотехникой, в общественно-историческом плане она заменяется цивилизацией. «Человеческая душа, – писал Н. Бердяев, не может выдержать той скорости, которой от нее требует современная цивилизация. Это требование имеет тенденцию превращать человека в машину… Техническая цивилизация по существу своему имперсоналистична. Она не хочет знать личности. Она требует активности человека, но не хочет, чтоб он был личностью»[32]. Актор – продукт отчуждения (К. Маркс), аномии (Э. Дюркгейм). Продукт превращения закрытых (заповедями религии, нормами морали, канонами эстетики, то есть культурой), «теплых и душных» обществ в открытые – свободные и холодные, «цивилизованные». Если культура рождает личностей, носителей духовности, предполагая способность к альтруизму и служению другим, (в случае религии служению всего общества чему-то трансцендентному), то цивилизация культивирует эмпирических индивидуалистов. Они озабочены своей свободой и «самореализацией», в которую входят, прежде всего, богатство, успех, здоровье. «Зачем живем? для Высокого» – думал Н. Гоголь. Увы, это не так. В наше время совсем не так. Главное, чтобы было больше вещей, продуктов, чтобы с комфортом перемещаться от стола к унитазам. Проникнутые иронией и презрением к чему-либо возвышенному, эго-техно-центристы все, кроме «пользы», кроме «эффективности», считают лишним, «традиционализмом и идеологией». Кто не вписался в эту модель: переживает, любит, доверяет, общается, а не «коммуницирует», тот вытесняется на обочину социума, в маргиналы. Объявляется «лузером».

Принято считать, что философы, мыслящие люди озабочены угрозой стихийной гибели культуры и личности, потерей гуманистического и духовного измерения мира. Ориентация на «иметь» вместо «быть» ведет, как убедительно показал Э. Фромм, к деградации человека. Представляется очевидным, что ей надо противостоять. Однако подобная очевидность обманчива. В современном обществе активизируются силы, сознательно стремящиеся к «поднятию» актора из сферы рыночного хозяйства и возведению его в норму вообще. Именно он – «упешный человек». Противиться этому процессу пытаются силы, организационно когда-то шедшие под флагом социал-демократии, сейчас, впрочем, почти расссеянные. Их главный лозунг: «Рыночной должна быть экономика, но не общество». Культура в таком случае как бы исключается из парадигмы целерациональной деятельности, выражая потребность людей в бескорыстном общении. Однако они не делают погоды. Впереди в технологизации и либерализации жизни Америка, страна, где, как говорят сами американцы, надо не жить, а «функционировать». Концептуальное обоснование замены личности актором разрабатывалось здесь же, в рамках бихевиоризма, философского прагматизма, карнегианства, дианетики и т. п. В Европе первым известным автором, кто провозгласил необходимость покончить с «классической гуманитарной культурой», а в сущности просто с культурой, был «оптимистический технократ» Ж. Фурастье. Покончить с самого начала, в образовании, которое должно переориентироваться на подготовку человека технологического типа. Чистого функционера. Хотя такой человек духовно бедный, именно он, обладая иммунитетом к «мифологическим идеям», способен адаптироваться к все более набирающему скорость прогрессу. С большей осторожностью, видя драматическую сложность взаимодействия культуры и инструментального разума, обсуждал судьбу личности в постиндустриальном обществе А. Турен. Его «действователь» не столько включен в систему, сколько как субъект общественного движения противостоит ей[33].

В России дискредитация культуры и личности набирала силу по мере дискредитации социалистической идеологии и строившегося под ее флагом «нового общества», хотя в виду неразвитой социальной базы неолиберализма она довольно долго велась в основном через бессознательную подмену понятий, «переставления» их знаков. Вот образец такого подхода: «Диктатура рынка» не оставляет для «архаического человека» шансов на выживание. Человек архаический вдавливается в узкие ниши маргинального существования, заменяясь человеком динамическим… динамическая доминанта спускается на молекулярный уровень, пронизывает ментальность каждого члена общества»[34]. О чем речь? Под архаическим имеется в виду нерыночный, нелиберальный человек. Вся добуржуазная история, все великие творцы культуры и искусства от Греков и Возрождения до конца XX века, если в стране не было свободного рынка, как, например, в Советском Союзе – архаики, носители эсхатологического сознания. Потому что личности, а современен и достоин жизни только «динамический человек», то есть актор. Культура в этом контексте не упоминается вообще или приравнивается… к варварству, после которого сразу начинается цивилизация. Россия вступила в нее, когда отказалась от социалистических утопий и любых других ожиданий «должного». Иногда варварство смягчается до средневековья. Только «качественные характеристики жизни, утвердившиеся после 1991 года, не оставляют места средневековому восприятию мира»[35]. (Спасибо и на этом; в предыдущих работах автор, объявляющий себя либералом и сторонником диктатуры, если она рыночная, конечно, квалифицировал как варварство всю российскую историю!). Таким образом, культура, отождествляемая с варварским и средневековым мировоззрением, остается в прошлом или оценивается как то, что надо преодолеть. На смену ей идет цивилизация, где личность уступает место актору, а духовность и ценностное отношение к миру заменяется социально-гуманитарными технологиями. Это и есть «конец истории», о котором более резонансно напишет Ф. Фукуяма. Конец осевого времени человечества. Начало его, (а может быть уже и не его) новой судьбы.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.