2. Скрипторика

Справедливости ради, надо сказать (пока языком), что некоторые «трансгрессивные» авторы задумываются о результатах влияния постязыковой среды на человека. Чутко следящий за техническими достижениями российско-американский фило(соф)лог М. Эпштейн предвидит время, когда «то, что традиционно понимается под субъектом, растворится в информационных потоках, в электронных сетях. Самоуправляемые компьютерные программы, как тютчевские «демоны глухие», будут вести беседу между собой. Нет ли прямой теоретической связи между грамматологией, исходящей из отсутствия человека в письме и футурологией самодействующих компьютерных программ? Грамматология, помноженная на мощь электронных и нано технологий, представляет человека как исчезающий субъект в грядущем мире машин письма»[153].

Где же наше спасение? В скриптизации бытия! Вот направление поступательного движения всего человечества, его перпектива. Быть – значит писать. Человек – скриптор своего бытия. Письмо-скрипторику не надо путать с письмом-грамматологией, как это произощло у Деррида. Это – нечто другое, может быть совсем другое. Упрекая грамматологию в том, что она сводит на нет роль субъекта, Эпштейн, в отличие от нее, надеется сохранить субъект в процессе дальнейшего прогресса технологий «к скриптизации бытия», которая идет уже в настоящее время. В будущем скриптизация будет всеобъемлющей, такой, что можно сказать: «Пишу – следовательно, существую». Все, кто сидит за компьютерами, заняты, в сущности, скрипторикой. В ближайшее время письмо, «печатание вещей на трехмерном принтере» заменит производство. Заводы и фабрики в перспективе нескольких десятков лет превратятся в принтеры, точнее, нанопринтеры, изготовляющие любые материалы и объекты по их описаниям. Можно будет напечатать любое изделие: дом, улицу, город, а если угодно – целую планету, лишь бы был заказчик и адрес отправления. Создавать, творить – значит печатать. Все будут – (перво)печатники. «Вторые» печатники – уже напечатанные автоматы, которые будут печатать самих себя. И т. д. ad absurdum. Самотворящийся мир. Вспучивающиеся массы «информационной материи». Но где тут субъект? – спросит какой-нибудь отсталый читатель. Не надо торопиться: «он будет вам».

Скрипторика – это антропология письма, она становится идеологией пишущего класса, а поскольку в передовых странах этим заняты почти все, то в принципе она превратится в образ жизни и идеологию всего человечества. Как пророчит выдающийся киберизобретатель Рэймонд Курцвейл, человеческое тело постепенно подвергнется материальному сокращению, так что кто останется в «теле», одноврменно сможет носить в кармане полную инструкцию по собственной сборке. Носить самого себя в кармане или то, что в кармане (чип), будет считать себя носящим некий груз или защитный панцирь для выхода во враждебный биологический макрокосмос. Ведь человек не субстанция, а информационная модель, матрица, которая может быть перенесена в память компьютера или размножаться на принтерах в любом числе копий. Все это неотвратимо, следовательно, хорошо. Вот перспектива, если безоговорочно следовать прогрессу технологий, сущее приравнивать к должному, лишая человека минимальной возможности влияния на происходящее, не говоря о выборе и «свободе» (кавычки потому, что передовые технонаучные «мыслители» исповедует абсолютный фатализм и от идеалов свободы отреклись категорически: «прогресс не остановишь»; вспоминать о ней неприлично – удел реакционеров).

Исходя из закона неразрывной связи организма и среды, вместо человека можно предвидеть возникновение неких искусственных тех(су)ществ, живущих в мире, где «для общения» общение больше не нужно. Не нужна, чему уже радовался автор проекта антиязыка, и коммуникация. Потому что она будет происходить без опосредования, «от мозга к мозгу», путем сканирования мыслей друг друга одним прикосновением чипа к нейронным сетям и всё, потеряв индивидуальность, сольется в некий мыслящий океан. Или превратится в элементы WWG – единой Мировой решетки (матрицы), работа над которой ведется на переднем крае технуки, в частности, в процессе совершенствования Адронного коллайдера. И/или «глухие демоны», т. е. самоуправляемые компьютерные программы будут беседовать друг с другом вообще «без мозгов». О чем, правда? Может о том, что столь восхваляемое в постмодернизме различие/различание по закону двойного отрицания в свою очередь снимается принципом тождества (единства), только уже иного, «слипшегося» в точку постчеловеческого мира. А лучше бы, продолжают мечтать совсем последовательные «иммортологи» – поствитального («кибернетическое бессмертие»). И философы трансгресса, его рефлекса, но не рефлексии, предав различие, опять будут воспевать тождество, радуясь, что безлюдно-бессмысловому безжизненному миру больше ничего не нужно, даже коммуникации. Но пока это вожделенное инновационное состояние не достигнуто, обремененные проклятьем собственного антропологизма некоторые из них пытаются что-то сохранить от человека.

Не чуждый подобных пережитков и опасений вышеупомянутый автор трансформирует грамматологию в скрипторику, однако не по факту, в реальности, предлагая, например, изменить положение человека в компьютерном мире, попытавшись ограничить его влияние на людей, подумать о возможностях существования разных форм бытия, онтологии, а просто реинтерпретирует ситуацию путем переназывания. Отличие скрипторики от грамматологии, которая, как он признает, уничтожает субъекта вплоть до «расчеловечивания человека», в том, что ее предмет «не столько биографический, эмпирический субъект, скрипящий пером или стучащий по клавишам, сколько те формы сверхсубъективности, транссубъективности, которые возникают в процессе письма и объемлют все его суверенные территории… И если грамматология предвосхитила тенденции расчеловечивания информационных технологий, то может быть скрипторике дано будет очертить новые возможности их очеловечивания на уровне сверхэмпирического субъекта? Ради понимания этой роли пишущего, Homo Scriptor, и написана данная статья»[154]. Субъект появился! Правда, совсем новый, «не традиционный». Намерения как будто благие, но упаси боже засомневаться в благе такого направления развития и в том, что это единственно возможная судьба человечества.

Какое же тут отличие в положении человека? Если оно есть, то с точки зрения его самости и идентичности, только к худшему. Надеясь возвратить уничтожаемого грамматологией субъекта, он верит в это при условии, что субъект будет «другим», существуя в качестве «транссубъекта». Деиндивидуализированного, но субъекта? Прокламируя желание «очеловечить» пишущего субъекта, М. Эпштейн сохраняет слово, форму, подменяя содержание. В утешение человеку, которому, в связи с экспансией электронно-компьютерного мир-письма не остается места и он предстает исторически преходящим посредником между отмирающим языком и наступающей матрицей, постулируется более адекватный данной ситуации сверхэмпирический «транссубъект». В сущности, концепт. Бродящ/ая/ий по сетям персона-ж. Вместо традиционного субъекта Homo sapiens – Homo scriptor. Естественно, без телесного субстрата, без языка, без имени, не сознает, но все время пишет. Само-программирует-ся. В тишине. Для человека – гробовая тишина. Он без жизни, идентичности, мультивид (о личности речи не идет, это традиционалистская архаика) и – обладает голографическим бессмертием, которое больше не утопия. Потому что «нече(ко)му» умирать. Ни тела, ни субъектности. Можно ли в таком качестве считать его Гомо? Это скорее, гомо, трансгомо, цель трансгуманизма, обещающего, как мы видели, создать в России такой симулякр к 2045 году. В Америке, если гонка по самоуничтожению продолжиться, аналогичная замена произойдет даже раньше. Те же похороны субъекта, человека вообще, тоже «через бессмертие», только в контексте лингвистики, вернее, как не парадоксально, борьбы с ней. Опять посредством эвтаназии в обновленном путем калькирования с последних технических достижений терминологическом облачении. Поистине безмерная глубина знательности и – бессмысленного (не)понимания!

Данный текст является ознакомительным фрагментом.