Пример первый: невольники злые или невольники почтительные

В хрониках Срединного царства в числе весьма подробно охарактеризованных номадов, с которыми в течение более десяти столетий сражались коренные китайцы, были знаменитые гунны. Их роль в противостоянии Китая с северными степями и пустынями была исключительно велика и значима. Первоначально в китайских документах они чаще всего именовались какхун-ну (либо жуны), что в переводе с китайского буквально значило «злой невольник». Однако после ряда тяжких поражений номадов китайские сановники предложили их шаньюю (ишньюй – это великий хан) переменить наименование народа на гун-ну, что значило уже «невольник почтительный». Так хун-ну превратились в конечном итоге в гуннов, чья злая слава докатилась в конечном итоге, благодаря ратям знаменитого Аттилы, до самых западных окраин Евразийского континента.

Гунны «обитая за северными пределами Китая, переходят со своим скотом с одних пастбищ на другие. Из домашнего скота более содержат лошадей, крупный и мелкий рогатый скот; частью разводят верблюдов, ослов, лошаков и лошадей лучших пород. Перекочевывают с места на место, смотря по приволью в траве и воде. Не имеют ни городов, ни оседлости, ни земледелия; но у каждого есть отделенный участок земли. Письма нет, а законы словесно объявляются. Мальчик, как скоро может верхом сидеть на баране, стреляет из лука пташек и зверков; а несколько подросши стреляет лисиц и зайцев, и употребляют их в пищу. Могущие владеть луком все поступают в латную контачу. Во время приволья, по обыкновению следуя за своим скотом, занимаются полевою охотою, и тем пропитываются; а в крайности каждый занимается воинскими упражнениями, чтобы производить набеги. Таковы суть врожденные их свойства. Длинное их оружие есть лук с стрелами, короткое оружие сабля и копье. При удаче идут вперед; при неудаче отступают, и бегство не поставляют в стыд себе. Где видят корысть, там ни благоприличия, ни справедливости не знают. Начиная с владетелей, все питаются мясом домашнего скота, одеваются кожами его, прикрываются шерстяным и меховым одеянием. Сильные едят жирное и лучшее; устаревшие питаются остатками после них. Молодых и крепких уважают; устаревших и слабых мало почитают. По смерти отца женятся на мачехе; по смерти братьев женятся на невестках. Обыкновенно называют друг друга именами; прозваний и проименований не имеют» [Бичурин 1950: 39–40].

Из встречающихся в китайских документах описаний мы замечаем, что это люди как люди, отнюдь не чудовищны и не звероподобны. Перед нами вполне реалистичное описание обычных «двуногих».

Рис. 6.3. Типичный пейзаж горной степи в Монголии. На заднем плане становище юрт. На переднем плане – каменный курган (керексур). Судя по всему, очень похожим был здешний пейзаж и во времена господства гуннов

А вот образец того телеграфного стиля, которым излагали китайские хроники историю бесчисленных сражений с ранними гуннами или жунами, имевших место еще в VII столетии до новой эры:

«В 662 году Жуны произвели набег на удел Хин. В 660 г. Жуны простерли набеги до Желтой реки, разорили удел Вэй; и самого князя этого удела убили. В 650 году они завоевали удел Вынь, которому Великий князь, глава Поднебесных государств, не подал помощи в свое время. В 644 году произвели набег на удел Цзинь, коего князь был главою Имперского союза. В 642 году, когда князь удела Ци был разбит соединенными войсками Имперского союза, Жуны приняли сторону князя, и в пользу его произвели нападение на удел Вэй. Еще по прошествии двадцати лет Жун-ди пришли к городу Ло-и и напали на Великого князя Сян Вана. Великий князь бежал в Фань-и, городок удела Чжен. За год пред сим Великий князь Сян Ван, замышлял войну с уделом Чжен, почему женился на княжне из поколения Жун-ди, и соединившись с сим поколением воевал Чжен: но вскоре после сего выслал от себя Великую княгиню. Княгиня огорчилась. Мачеха Великого князя Сян-Вана, именуемая Хой-хэу, хотела возвести сына своего князя Дай. Поэтому Хой– хэу, Великая княгиня из Дома Жун-ди и князь Дай приняли сторону Жун-ди в столице, и отворили ворота им. Сим образом Жун-ди вошли в столицу, изгнали Великого князя Сян Вана, и князя Дай [в 636 году] поставили Сыном Неба» [Бичурин 1950: 42–43].

Вечные кровавые битвы продолжались и продолжались. Бесчисленны сообщения хроник о десятках тысяч всадников, что врывались в земли уделов Поднебесной, о разорениях и пленениях десятков тысяч подданных империи. Время от времени китайская элита предпринимает попытки проанализировать это многовековое противостояние, стремится понять динамику долгой истории войн с кочевниками. Диспут происходит на имперском совете в годы, близкие кануну нашей эры:

«Полководец Янь Ю подал представление следующего содержания: «Известно, что хунны искони наносят нам вред, но не видно, чтоб в древние времена ходили войною на них. В последующие времена три Дома: Чжоу, Цинь иХань, воевали с ними, но ни один из помянутых Домов не имел лучшего плана. Дом Чжоу /1122—247 и. до н. э.] имел средний, Дом Хань [с 206 г. до н. э. у последний, а Дом Цинь /246—207 и. до н. э./ никакого плана не имел. В царствование Сюань-ван из Дома Чжоу хунну вторглись в Китай, и прошли до Гинь-ян. Полководцы, отправленные против них, преследовали их до границы и возвратились. В то время набеги кочевых считали за укушение или жаление комаров; довольствовались только их изгнанием. Империя считала такую меру благоразумною, и это был средний план. Ву-ди, государь из дома Хань, избрал полководцев и обучил войска, которые при легкости одеяния и съестных запасов, далеко заходили во внутренность неприятельских земель, и хотя одерживали победы и получали добычи, но хунны тем же отплачивали, и бедствия войны продолжались более 30 лет. Срединное государство изнурилось, истощилось, но и хунны получили глубокие раны. Империя считала план государя Ву-ди последним. Цинь Шы-хуан-ди, не перенося и малейшего стыда, не дорожа силами народа, сбил Долгую стену на протяжении 10 ООО ли. Доставка съестных припасов производилась даже морем. Но только что кончилось укрепление границы, как Срединное государство внутри совершенно истощилось в силах, и Дом Цинь потерял престол. Вот что значит, что Дом Цинь не имел плана» [Бичурин 1950: 107–108].

Рис. 6.4. Молодых, крепких, особенно тех, которые с детства хорошо держатся в седле, степняки уважают. Однако в степи почти невероятно встретить неуклюжих всадников

Представленное полководцем Янь Ю изложение истории противостояния Китая нашествиям номадов грешит явными искажениями. Мы только что приводили отрывок из хроник VII в. до н. э., где сведения о нападениях гуннов отнюдь не напоминали «жаление комаров». Кроме того, дом Цинь, конечно же, имел тот прославленный ныне в веках план, благодаря началу грандиозного сооружения Великой (Долгой) Китайской стены, – этого неохватного по протяженности и – в конечном итоге – многотысячекилометрового форпоста против истощавших Поднебесную кочевых нашествий. Причем Цинь-ши-хуанди не только повелел возводить «Долгую» стену, но распорядился применять те приемы боя, с помощью которых номады одолевали регулярные китайские соединения:

«Дом Цинь приобрел Лун-си, Бэй-ди и Шан-гюнъ, и для ограждения себя от Ху построил Долгую стену. Ву-лин Великий князь из Дома Чжао, в 207 году ввел в своих владениях одеяние кочевых ху [кочевников], и начал обучать своих подданных конному стрелянию из лука» [Бичурин 1950: 45]. Нужно было понять, что же все таки делать для успеха борьбы с врагом: «…противопоставив неприятелю лучшую контачу в поле, под тучею стрел решать победу – вот в чем в настоящее время состоит преимущество кочевых иноземцев, а слабость Срединного государства. С тугим самострелом сидя на городской стене, или в крепком окопе упорно держаться и выжидать, пока неприятель ослабеет – вот в чем состоит преимущество Срединного государства, а слабость кочевых иноземцев [Бичурин 1950: 135].

Но вот Поднебесная слабеет, гунны одолевают, их конные рати топчут поля и грабят города уже в самой сердцевине империи. Китайский монарх идет на хитрость при вынужденном самоуничижении. В 162 г. до н. э. гуннский шаньюй получает от императора Срединного государства письмо. Послание настолько любопытно, что привести его стоит полностью:

«Хуан-ди [император] почтительно вопрошает Хуннуского великого Шаньюя о здравии. Посланных [вами] двух лошадей, я с глубочайшим почтением принял. В силу постановлений покойных государей кочевые владения, лежащие от Долгой стены на север, должны принимать повеления от шаньюя; обитающими внутри Долгой стены шляпопоясными я управляю, и пекусь, чтоб миллионы народа пропитывались земледелием, ткачеством и звериным промыслом; отцы не разлучались бы с сыновьями. Ныне слышу, что неблагонамеренные из народа, увлекаемые видами корысти, нарушают справедливость, разрывают договор, играют судьбою миллионов народа, поселяют вражду между двумя государями. Впрочем все это относится к прошедшим делам. В письме [вашем] сказано; по заключении мира и родства между двумя государствами, государи предадутся радости; прекратят войну, дадут льготу ратникам, отдых коням; из рода в род будут веселиться, как будто начали новую жизнь. Я очень одобряю это. Благоразумные мужи ежедневно обновлялись, и пеклись о доставлении новой жизни, чтоб старики были покойны, малолетние росли, каждый, охраняя жизнь свою, достигал бы конца лет, Небом ему определенных. Сим путем я и Шаньюй шествовать должны. Если соответствуя воле Неба пещись о подданных, и это из рода в род будет продолжаться в бесконечные веки, то все в поднебесной будут счастливы. Хань и Хунну суть два смежные и равные государства. Хунну лежит в северной стране, где убийственные морозы рано наступают; почему указано чиновникам посылать ежегодно известное количество проса и белого риса, парчи, шелка, хлопчатки и разных других вещей. Ныне глубокая тишина царствует в Поднебесного, миллионы народа наслаждаются миром. Я и шаньюй почитаемся отцами своих подданных. Представляя в уме минувшие события, полагаю, что маловажные вещи и мелочные дела, ошибки в соображениях министров не достаточны возмутить братское согласие. Известно, что и небо не все покрывает, и земля не все содержит. Я и шаньюй также должны оставить прошедшие мелочи, и, шествуя по великому пути, забыть минувшие неудовольствия, чтоб упрочить будущее. Пусть народы двух государств составят одно семейство. Цари и народы, плавающие в воде и пернатые в воздухе, ходящие пресмыкающиеся все ищут спокойствия и пользы, уклоняются от опасностей и вреда; и посему не задерживать идущее есть закон

Неба. Предав забвению прошедшее, я простил своих подданных, бежавших к вам… Известно, что древние государи, постановив статьи договора, не нарушали данного слова. Шаньюй должен обратить внимание на Поднебесную. По восстановлении всеобщей тишины, мира и родства Дом Хань не упредит нарушением… Как скоро Шаньюй условился о мире и родстве, то я указал [министру] написать: Хуннуский Великий Шаньюй в доставленном мне письме уже утвердил мир и родство. Беглецы не могут умножить населенности земли. Пусть хунны не входят в границы, а китайцы не выходят за границу. Нарушителей сего постановления предавать смертной казни. Сим средством можно упрочить сближение. О чем для всеобщего сведения обнародовать по Империи» [Бичурин 1950: 60].

Китайцы лишь с невообразимым трудом могли превозмогать такие унижения. Почему-то в самом начале этого длинного письма мое внимание привлекла фраза, что император с «величайшим почтением принял от шаньюя подарок из двух лошадей». Представляете, – две лошади императору Поднебесной! Такой подарок каган мог сделать, скажем, отличившемуся в бою рядовому воину, и вряд ли даже своему сотнику…

Но шло время, Срединное царство набирало силу, гунны слабели, судьба все чаще отворачивала свой лик от номадов. Союз их племен раздирали сражения за престол; в размышлениях о будущем кипели споры. Все чаще и чаще звучали голоса о необходимости предаться милости Поднебесной, чтобы спасти себя. Однако гунны-оптимисты верили в свою звезду:

«Это невозможно, говорили старейшины. Сражаться на коне есть наше господство: и потому мы страшны пред всеми народами. Мы еще не оскудели в отважных воинах. Теперь два родные брата спорят о престоле, и если не старший, то младший получит его. В сих обстоятельствах и умереть составляет славу. Наши потомки всегда будут царствовать над народами» [Бичурин 1950: 88].

Им возражали трезвые голоса:

«Ныне Дом Хань в цветущем состоянии. Усунь и оседлые владения в подданстве его. Дом Хуннов со времен Цзюйдихэу Шаньюя день ото дня умаляется и не может возвратить прежнего величия. Сколько он ни силится, но ни одного спокойного дня не видит. Ныне его спокойствие и существование зависят единственно от подданства Китаю; без сего подданства он погибнет» [Бичурин 1950: 88].

Реалисты оказались правы. Воинственные кочевники в I веке новой эры впали в ничтожество и проиграли почти все;

«Китай в порывах мщения более ста лет вел с хуннами почти беспрерывную войну, в продолжение которой постепенно потеряли они южную Монголию и Халху. В 92 году по P. X. хунны совершенно поражены были китайцами в Тарбагатае [а это уже хорошо известные нам Джунгарские ворота], и сяньбийцы в том же году овладели землями и народом их в северной Монголии. После такого поражения осталось одно поколение из дома Хуннов под родовым прозванием Ангина; оно удалилось к подошве Алтая…» [Бичурин 1950: 226].

Отныне они столь же униженно стали просить китайцев оказать им помощь, взять под свое крыло в качестве бедных и послушных родственников.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.