2. Новые археологические открытия (1960-1990-е гг.). Радикальный поворот в истории исследований

Новый этап изучения этрусской и латинской культуры связан с исключительными по своей значимости археологическими открытиями 1960-1990-х гг. Это период массового исследования вновь обнаруженных этрусских гробниц по методу итальянского инженера K. Леричи. Открываются новые этрусские города, среди которых – Спина в долине реки По; древнейшая Мантуя, родина Вергилия, расположенная в нескольких километрах от современной; Акваросса на территории Лация и некоторые другие. Представления об этрусском городе расширяются. Ведутся раскопки центров этрусской Кампании (Капуя, Кумы). Впервые открыты прославленные античной традицией международные этрусские порты и их знаменитые святилища в Пиргах (порт Цере) и Грависках (порт Тарквиний).

Находки, сделанные в Марцаботто, Спине, Риме, и особенно в Аквароссе, наконец, позволяют составить ясное представление об этрусском доме и о его декоративном убранстве. Ранее об этом в основном судили по макетам жилищ, архитектуроподобным урнам и саркофагам, а также по интерьерам гробниц. Жилые дома Аквароссы и украшавшие их архитектурные терракоты – открытие «короля археологии», шведского монарха Густава VI Адольфа, посвятившего раскопкам этого города многие годы своей жизни (с 1958 до 197. г.).

М. Торелли четко определяет эволюционную линию, по которой развивалась жилая архитектура Этрурии – от здания восточного типа, близкого северосирийскому битхилани, до развитого типа атриумного дома, унаследованного римлянами[56].

В Аквароссе, Му?рло, Веллетри и Риме в 1960-е гг. были открыты первые дворцово-культовые комплексы. Как на территории Этрурии, так и на территории Лация они обладали общими типологическими особенностями: П-образный двор обязательно включал в себя культовую постройку или алтарь. Подобные здания также украшались монументальной коропластикой[57]. Римская «регия» – царский дом – одна из самых интригующих находок этого ряда, возвращающая нас во времена архаики. Комплекс, датируемый концом VII–V. в. до н. э., то есть эпохой Тарквиниев, был открыт и тщательно изучен Ф.-Е. Брауном в 1964–196. гг.[58]

Большое значение для воссоздания облика архаического царского Рима приобрели работы на Бычьем форуме, прояснившие многое относительно типологии и декоративного убранства храмов святилища Фортуны и Матери Матуты. Раскопки проводились с перерывами, с конца 1950-х до конца 1980-х гг. Здесь была найдена древнейшая римская скульптура – терракотовые акротериальные статуи Минервы и Геркулеса 540-530-х гг. до н. э., подтвердившие сведения о деятельности коропластов из этрусских Вей в Вечном городе[59].

Еще более древние памятники монументальной коропластики открыты Американской археологической экспедицией в Му?рло в 1966–197. гг.[60] Так же как и в римской регии, скульптура являлась частью дворцово-культового комплекса и была подчинена определенной программе.

Археологические раскопки святилища Левкотеи в Пиргах подтвердили наличие в этрусской архитектуре монументальных терракотовых горельефов, скрывавших торцы балок колумена и мутулей.

В 1964–197. гг. М. Паллоттино и Дж. Колонна постепенно из множества фрагментов собирают эффектную композицию горельефа с изображением двух эпизодов из фиванского эпоса.

Это произведение стало, пожалуй, самым известным памятником искусства, обнаруженным археологами со времени находки прославленного Аполлона из Вей[61].

Ряд произведений, связанных с комплексом в Вейях, был дополнен другими открытиями. Одно из них принадлежало Голландской археологической экспедиции, завершившей в 197. г. раскопки храма в латинском Сатрике. Сотни фрагментов терракотовых скульптур, собранные здесь еще в конце XI. в., были дополнены новыми находками, позволившими воссоздать монументальные статуи акротерия, составляющие композицию гигантомахии[62].

Таким образом, именно в 1960-1990-е гг. постепенно выстраивается ряд значительных произведений монументальной коропластики, представленной как круглой скульптурой, так и рельефом.

Другой важный вывод делает датская исследовательница италийских древностей Х. Дамгард-Андерсен, установившая, что терракотовая скульптура в Этрурии и Лации эпохи архаики в равной степени принадлежала декоративному убранству комплексов святилищ, храмов, дворцово-культовых построек, общественных зданий, жилищ и погребальных сооружений[63]. Вышесказанное позволяет сделать вывод об особенном отношении этрусков к архитектурному декору. В отличие от греков, они украшали монументальной пластикой все типы зданий. Подобный подход к архитектуре обнаруживает исключительно ритуальное жизнеустройство, столь ярко проявившееся у этрусков, в отличие от других средиземноморских народов.

Открытия 1960-1990-х гг. окончательно определяют этрусскую храмовую типологию. Помимо двух известных типов храмов, упомянутых еще Витрувием (храм с тремя целлами и глубоким портиком; храм с одной целлой и аулами), выделяется трехцелловый храм в антах, традиционные для Средиземноморья простиль и амфипростиль и появившийся под влиянием греков в конце V. в. до н. э. периптер. K сожалению, труды, обобщающие историю этрусской архитектуры, немногочисленны, в их числе только очерки А. Боэция, работы М. Торелли и Дж. Kолонны[64].

Примечательно, что этрусская храмовая типология распространяется на весь Лаций, и это лишний раз демонстрирует культурно-историческое единство данного региона в архаический период. Постройки, подтверждающие данную точку зрения, были зафиксированы в Сатрике, Ланувиях, Габиях, Веллетри, Пренесте и Риме. В этих городах встречаются все известные у этрусков типы культовых, жилых и погребальных сооружений[65].

Изучение этрусских храмовых комплексов, произведенное в 1960-1990-х гг., выявило одно важное обстоятельство: в ряде случаев (Вейи, Цере) удалось зафиксировать монументальную роспись пронаоса и обрамляющих его аул, что вполне согласуется с сообщениями античных источников об украшении подобных построек настенной живописью. Это обстоятельство лишний раз напоминает нам о древнейшей восточносредиземноморской традиции оформления святилищ с обязательным использованием настенных росписей (эгейский мир, Анатолия, Сиро-Палестинский регион). K сожалению, исследователи, среди которых М. Паллоттино и Дж. Колонна, предприняли только публикацию отдельных памятников[66]. Работы обобщающего плана, посвященные храмовой живописи, до настоящего времени отсутствуют.

Подобное наблюдение, однако, еще раз подчеркнуло исключительную значимость изучения этрусского храма, воплотившего все представления о мироздании. Архитектурная композиция в данном случае синтетически объединяет разные виды этрусского искусства – монументальную живопись и скульптуру.

Сведения по монументальной коропластике, накопленные в последние десятилетия ХХ в., так же не обобщались. Две работы, посвященные классификации этрусских скульптурных акротериев, формально-типологической систематизации этих памятников в историческом развитии, принадлежат П. Даннеру и П. Риису[67]. Другие специалисты по-прежнему ограничиваются публикациями отдельных находок[68]. Здесь наиболее интересны исследования М. Кристофани, предложившего новую атрибуцию произведений легендарного Вулки, которому были приписаны упоминавшиеся акротериальные статуи и терракотовые рельефные фризы, открытые в Риме на Бычьем форуме и в близлежащих Вейях[69]. Стиль этих произведений, датируемых 540-530-ми гг. до н. э., идентичен обломкам терракотовых рельефов храма Юпитера Капитолийского, украшенного, по сведениям античной традиции, именно Вулкой.

Статьи Дж. Колонны выделяют стилистические признаки, свойственные другим коропластам из Вей, среди которых «мастер Аполлона» и «мастер Геракла и Менервы», работавшие в 520-490-х гг. до н. э.[70] Колонна впервые предлагает варианты убедительной интерпретации монументальных скульптурных композиций этрусских храмов в Вейях и Пиргах. Он рассматривает в своих статьях специальные идеологические программы, составленные для этих произведений в древности, находя аналогичное решение в тиранических центрах Греции (Афины, города Сицилии)[71].

Наряду с Колонной, подобные программы скульптурных акротериев и фризов анализируют в своих работах М. Кристофани, Ф.-Х. Пайро-Масса, Ф. Коарелли и К. Брунн[72]. Примечательно, что Коарелли и Брунн изучают памятники латинских городов – Рима и Веллетри.

Таким образом, монументальная скульптура этрусских и латинских храмов, традиционно рассматриваемая только с культовой точки зрения, включается в общий историкополитический контекст. Декорационные программы храмов оказываются в тесной связи с амбициями царской власти и крупных политических событий, охватывавших данный регион в древности.

Иконографическое изучение памятников монументальной терракотовой скульптуры и архитектурной коропластики дает очень многое для осмысления ретроспективных историко-культурных и религиозных связей этрусского мира с Ближним Востоком[73]. В этом направлении любопытные результаты получены немецкими исследователями Э. Зимон и И. Краускопф, показавшими тесную связь с пунической традицией[74]. Автор настоящей работы в своих статьях также предлагает иконографический анализ терракотовой статуи Геракла из Вей, находящей прообразы в искусстве Ближнего Востока и, прежде всего, пунического мира[75].

Монументальная коропластика становится важнейшим источником для изучения культов святилищ и храмов, для которых она была создана. В совокупности с другими источниками – эпиграфическими и материальными – интересующие нас произведения скульптуры позволяют сделать серьезные выводы о религиозных представлениях этрусков.

Наиболее результативным в этом направлении оказалось предпринятое Колонной комплексное исследование культов святилища Портоначчо в Вейях[76]. Нельзя не упомянуть и материалы специальных международных конференций, посвященных «Божествам Пирг» (Тюбинген) и «Иноземным культам на территории Этрурии» (Орвьето)[77].

С появлением все большего числа разновременных памятников коропластики становится ясно, что именно этот материал позволяет проследить определенные этапы в этрусском искусстве, отразившиеся в стилевом развитии. Некоторые исследователи уделяют особенное внимание скульптуре из терракоты в своих очерках, посвященных истории искусства Этрурии с точки зрения развития стиля. В их числе можно назвать работы О. Бренделя, Н. Спиви, М. Торелли, М. Kристофани и С. Москати[78]. Перечисленные авторы включают искусство Этрурии в орбиту стилевого развития искусства Греции и Ближнего Востока, выделяя при этом нечто особенное, отстаивая идею своеобразного чувства формы, свойственную этрускам.

Ш. Ле Руа предлагает шире рассматривать межрегиональные и международные связи в изучении произведений италийской архитектурной коропластики[79]. С этого момента взоры исследователей все чаще обращаются на Балканы, Анатолию и восток Средиземноморья, где находят не только стилистические прообразы, но и близкие типологические аналогии[80].

Архитектурно-пластические комплексы обнаруживают особенную устойчивость, что позволяет яснее увидеть архаизирующий пласт этрусской культуры, связанный с восточносредиземноморскими и анатолийскими традициями.

K концу ХХ столетия археологические экспедиции, работавшие на территории Италии, собрали колоссальный материал по античной архитектурной терракоте. Назрела необходимость в разностороннем анализе многочисленных памятников коропластики, найденных на территориях Этрурии, Умбрии, Лация, Кампании и Великой Греции. Примечательно, что монументальные терракотовые многофигурные акротерии так и не переступили границ обозначенного региона. Они по-прежнему фиксируются на юге Этрурии и в Лации.

В 199. г. Шведский институт классических исследований в Риме собирает Первую Международную конференцию по центральноиталийским терракотам. В работе этого форума приняли участие ведущие археологи, антиковеды[81].

В целом доклады конференции характеризуют исключительно археологический подход к памятникам, которые рассматриваются только как материальный документ – неотъемлемая часть архитектурного комплекса. Наиболее интересные доклады освещают проблему взаимосвязей великогреческой и центральноиталийской традиций (Дж. Кенфильд, Ш. Уикандер, Е. Эпифанио-Ванни)[82]. Н.-А. Уинтер доказывает греческое, балканское (коринфско-пелопоннесское) происхождение системы терракотовой архитектурной декорации у этрусков около 65. г. до н. э., когда в стране, согласно античным литературным источникам, обосновались коринфские мастера. Следующий этап формирования традиции непосредственно связан с ионийским влиянием, произошедшим около 56. г. до н. э., когда окончательно оформляется роль скульптурного акротерия (Му?рло).

Статья П. Лулоф впервые за столетие предлагает убедительный вариант реконструкции монументальной коропластической композиции акротерия из Сатрика[83]. K сожалению, большинство авторов рассматривают акротерии как часть прикладного архитектурного декора, избегая проблемы взаимосвязи коропластики и круглой скульптуры, рельефа, имевших иное предназначение. Акротериальная композиция храма, играющая в Центральной Италии такую же роль, как и греческая фронтонная скульптура, оказывается, таким образом, оторванной от истории скульптуры вообще. Подобный подход затрудняет анализ и понимание акротерия как полноценного и весьма важного явления этрусского монументального искусства.

Лингвистика и археология постепенно расширяют наши представления о древнейшем прошлом Италии. Этап 1960-1990-х гг. вносит существенные дополнения в историю изучения этрусского языка и этрусской эпиграфики. В 196. г. открыты знаменитые этрусско-финикийские билингвы святилища в Пиргах, затем греческо-этрусские надписи в Грависках, архаические латинские надписи в Риме и Сатрике, другие памятники эпиграфики, подтвердившие распространение этрусского диалекта в Риме[84]. Осенью 199. г. близ Кортоны найдена обширная этрусская надпись, вызвавшая большой резонанс среди лингвистов. Этот чрезвычайно важный памятник получил подробную интерпретацию в новейшем исследовании известного отечественного антиковеда и этрусколога А.И. Немировского[85]. Труды этого ученого и представителей его школы – Н.К. Тимофеевой, Р.П. Василенко, В. Л. Цымбурского – наряду с работами А.И.Харсекина имеют основополагающее значение в отечественной этрускологии[86]. Вопросы этногенеза этрусков в трудах Немировского прочно связаны с эгейско-анатолийским регионом, оказавшим бесспорное влияние на культуру этого народа[87].

В 1970-1980-х гг. появляются первые в России очерки, посвященные искусству Этрурии. Их авторы – историки искусства пытаются обобщить материал, включить в число известных памятников произведения из отечественных музеев, в том числе немногочисленные предметы архитектурной коропластики. Работы А.П. Чубовой, Е.В. Мавлеева, Г.И. Соколова, Н.М. Лосевой и Н.А. Сидоровой впервые ознакомили широкую российскую аудиторию с открытиями в области этрусского изобразительного искусства и архитектуры[88].

Знаточеский подход к изучению предмета (решение атрибуционных вопросов) характеризует публикации отдельных памятников из коллекций киевского и воронежского музеев, Эрмитажа и ГМИИ им. А.С. Пушкина, предпринятые музейными специалистами. Решение узких атрибуционных вопросов стало основополагающим фактором в публикациях А.И. Вощининой, С.П. Борисковской, Ф.М. Штительман и др.[89]

Очень важным явлением в этрускологии становится большая международная программа по изданию нового корпуса этрусских зеркал (Corpus Speculorum Etruscorum), утвержденная в 198. г. Большой вклад в этом направлении сделан Е.В. Мавлеевым, подготовившим издание корпуса по коллекции Государственного Эрмитажа. K сожалению, в связи с кончиной автора этот труд так и не был завершен. Этрусские зеркала представляют исключительный по своей значимости историко-культурный, иконографический и эпиграфический источник, позволяющий сделать далеко идущие выводы относительно мифологических и религиозных представлений этого народа. Он особенно интересен и по той причине, что этрусские литературные произведения не сохранились даже в переложениях латинских авторов, например самого императора Клавдия.

Новый этап в этрускологии, и в истории изучения этрусского искусства в частности, непосредственно связан с комплексом археологических открытий 1950-1990-х гг. В этот период западноевропейская этрускология меняет свои ориентиры. Наиболее последовательно новые тенденции изложены в программной статье М. Паллоттино в сборнике «Rasenna» (1986), где автор, чьи взгляды также претерпели эволюцию, отмежевывается от «структурной концепции» Г. Кашниц-Вейнберга, ограничивавшей связь этрусков с окружающим миром. Перечисляя открытия второй половины ХХ в., Паллоттино, напротив, подчеркивает глубокую и органичную взаимосвязь, взаимозависимость италийских и других средиземноморских культур, «среди которых этрусская цивилизация появилась, с которыми бок о бок существовала, которым передала свое наследие…»[90]

Данный текст является ознакомительным фрагментом.