2.1. Личность предпринимателя на Западе: от экономической выгоды к социальной ответственности

Предприниматель является катализатором перемен. Он никогда не живет прошлым, лишь иногда – настоящим и практически всегда – будущим.

Майкл Э. Гербер

Знания и профессиональные навыки предпринимателя определяют результативность деятельности, уровень благосостояния и степень социальной защищенности как его самого, так и других вовлеченных в данный процесс участников. Это обстоятельство актуализирует постоянную необходимость комплексного исследования роли и возможностей предпринимательства в качестве стратегического фактора развития производства. Данный подход обусловливает важность изучения феномена предпринимательства в контексте не только экономических и политических, но и социокультурных перемен в деятельности общества, а также соответствующих изменений в массовой и научной формах сознания. В XVII–XVIII вв., когда в Западной Европе начал складываться тип рыночных отношений, адекватный индустриальному производству, характеризующемуся рациональностью и высокой эффективностью хозяйства, возникла необходимость в определенном типе людей, выполняющих инновационную функцию, т. е. предпринимателей.

Со Средних веков в научном сознании западного общества усиливается исследовательский интерес к характеристикам личности предпринимателя. Но неопределенность многих понятий из сферы предпринимательской деятельности как новой формы хозяйствования не позволяла давать точный и исчерпывающий портрет предпринимательства как социально-экономического феномена. Так, к крупным средневековым предпринимателям относились лица, выполнявшие подряды на строительство государственных и культурных учреждений. Откуп налоговых сборов – другого рода крупный предпринимательский подряд. Фигуры средневекового предпринимательства форматом поменьше – это в основном ремесленники, торговцы, авантюристы и первые биржевые спекулянты. С нынешней точки зрения этих людей сложно отнести к «чистому» предпринимательскому типу. Если говорить о средневековой экономике, то предпринимательство не играло в ней той роли, которую оно выполняет в современном мире. Базовые потребности большей части населения удовлетворялись в условиях натурального хозяйства. Что касается высших слоев общества, то предметы роскоши им поставляли крупные купцы, которые, достигнув финансового благополучия, часто оставляли хозяйственное поприще. Процесс обогащения в то время еще не стал системной предпринимательской практикой.

По мере достижения институциональной стабильности и юридической защищенности западное предпринимательство все более специализировалось и одновременно обретало цивилизованный облик, что, в свою очередь, способствовало активному изучению теоретической и практической сторон предпринимательской деятельности многими классиками социально-экономической мысли. Одно из первых научных определений предпринимателя принадлежит ирландскому банкиру и купцу Ричарду Кантильону (Richard Cantillon, 1680–1734), который в своей единственной книге «Очерк об общей природе торговли», опубликованной на французском языке в Лондоне в 1755 г. (до этого времени материалы существовали только в рукописном варианте), определял его как хозяйствующего субъекта, добровольно принимающего на себя обязанность несения различных рисков в процессе экономической деятельности. Р. Кантильон сформулировал тезис, согласно которому расхождения между спросом и предложением на рынке дают возможность отдельным субъектам рыночных отношений (фр. entrepreneur – посредник) покупать товары дешевле и продавать их дороже. Р. Кантильон считал землю основным источником богатства, признавал (как впоследствии и ?. Кенэ) важную роль земельных собственников в обеспечении доходов населения, пытался решить проблему реализации общественного продукта. И Кантильон, и Кенэ отождествляли прибавочную стоимость с земельной рентой. По мнению Кантильона, предприниматель может быть торговцем или землевладельцем, но в равной степени он может быть и капиталистом, использующим чужой труд; во всех случаях, однако, предпринимательская роль остается непосредственно за тем, кто принимает решения в условиях неопределенности[68].

Можно ли здесь говорить о некоей ответственности постсредневекового или раннебуржуазного предпринимателя? На наш взгляд, да. Аристотель считал ответственность одним из проявлений свободы, а свободу – одним из условий ответственности: человек вправе принимать решения и совершать действия согласно своим мнениям и предпочтениям, но он должен отвечать за их последствия и не может перекладывать вину за негативные результаты своих решений и действий на других. У раннебуржуазного предпринимателя была ответственность перед партнерами, однако существовала проблема в долженствовании ответа за свои поступки. Торговцы, авантюристы и первые биржевые спекулянты тому пример.

Эту точку зрения разделял и другой известный экономист – шотландский политэконом Адам Смит (Adam Smith, 1723–1790). Он определял предпринимателя как собственника капитала, который ради реализации какой-то коммерческой идеи и получения прибыли идет на экономический риск. На наш взгляд, это ответственность уже и перед государством, поскольку экономические риски бывают и внутренние и внешние. В определении А. Смита содержатся три основные составляющие деятельности предпринимателя: прибыль – как цель деятельности, коммерческая идея – как способ ее достижения, риск – как неизбежное негативное условие всего процесса. В своей фундаментальной работе «Исследование о природе и причинах богатства народов» (1776) Адам Смит определил человека как автономного индивида, движимого двумя мотивами – своекорыстным интересом и склонностью к обмену. А. Смит ратовал за свободное перемещение экономических сил (фактор, без которого предпринимательство было бы серьезно ограничено), которое обеспечивает достижение благосостояния человека и общества.

Талантливый финансист и один из богатейших людей своего времени в Англии, последователь и одновременно оппонент Адама Смита, экономист Давид Рикардо (David Ricardo, 1772–1823) считал, что «экономический человек» – это лицо, наделенное эгоизмом и стремящееся ко все большему накоплению богатства. Ему чужды такие качества, как нравственность, культурные ценности. Можно сказать, что Д. Рикардо в чем-то следовал средневековой католической теологии, которая утверждала, что «делание денег» подлежит моральному осуждению, поэтому ему сложно было устанавливать стандарты нравственной мотивации поведения «экономического человека»[69]. Д. Рикардо утверждал, что ценность продуктов определяется количеством труда, необходимого для их производства, и разработал теорию распределения, объясняющую, как эта ценность разделяется между различными классами общества. Мы усматриваем в этом первое научное обоснование зависимости эффективности хозяйственной деятельности не от первоначальной величины капитала и не от предзаданных условий той или иной сферы деятельности, а в первую очередь от степени трудовой активности производящего субъекта, от его персонального вклада в сам процесс производства продуктов.

И поскольку во главу угла ставится категория труда, то тем самым актуализируется тема социальной справедливости в распределении благ для наиболее активной части населения, куда входят и предприниматели. Вообще история естественноправовых идей чрезвычайно богата и не поддается осмыслению в кратком экскурсе. Необходимо отметить динамику ключевых идей раннебуржуазных юридических и политических представлений о социальной ответственности. Так, если у античных авторов принцип естественного права выводился из закона, который служит гарантией справедливости, то в Новое время естественное право, например, для Спинозы – то же самое, что естественная сила, и каждая вещь имеет столько права, сколько в ней заключается естественных сил. То же касается человека, который благодаря «праву», данному природой, может нарушить договор, если имеет для этого достаточно сил. Очевидно, что принцип естественного права оправдывает справедливость силы, но силы, ограниченной разумом и разумными законами. Долгое время носителем ответственности в человеческих сообществах была в основном элитная часть общества – жрецы, военачальники, монархи. По мере увеличения населения ответственность начинает выступать основным условием социального взаимодействия между индивидами. Итак, справедливость во времена становления раннекапиталистических отношений связывается с силой, распределением власти. Поэтому буржуазные мыслители были озабочены тем, как осуществить разделение власти, перенести ответственность с монархических структур на парламентские формы.

Основатель экономической школы физиократов французский экономист Франсуа Кенэ (Franois Quesnay, 1694–1774) рассматривал экономическую жизнь как естественный процесс, имеющий свои внутренние закономерности. Во главе государства Кенэ ставит незыблемую абсолютную власть, которая, по его мнению, одна может осуществить и сохранить порядок, основанный на свободном преследовании разумного интереса; только абсолютный монарх не заражен личным интересом, только он один может дать народу познание естественных законов, быть его верховным жрецом, по сути, ничего не делая. Ф. Кенэ был настолько тверд в своих убеждениях, что не скрывал их и всегда отстаивал. Известен анекдот о его беседе с наследником престола об обязанностях монарха. Дофин утверждал, что эти обязанности очень обременительны. Кенэ с ним не соглашался. Тогда дофин спросил: «А что бы вы делали, если бы вы были королем?» Мудрый Кенэ ответил: «Я не делал бы ничего»[70].

В основу общественной организации Кенэ кладет разделение общества на три класса: производительный класс, состоящий из земледельцев и создающий чистый доход, за счет которого содержатся все классы; класс «бесплодный», не создающий ничего нового, а только перерабатывающий добытое первым классом в другую форму, более пригодную для удовлетворения потребностей; класс собственников, ничего не создающий и не перерабатывающий, а только пользующийся чистым доходом[71]. В рамках данной классификации Кенэ не различал предпринимателей и наемных рабочих. Это нашло свое выражение в том, что лидер физиократов счел возможным утверждать, что все представители «бесплодного» класса, в том числе предприниматели, получают заработную плату (по сути – получают вознаграждение за «адаптивный» труд).

Французский экономист и государственный деятель Анн Робер Жак Тюрго (Anne Robert Jacques Turgot, baron de lAulne, 1727–1781), как и ?. Кенэ, полагал, что заработную плату получают предприниматели и в земледелии, и в промышленности как вознаграждение за свой труд. Но если Кенэ сводил весь доход предпринимателя-капиталиста к зарплате, то Тюрго увидел в этом доходе прибыль, заключающую в себе вознаграждение за заботы, труд, искусство и риск предпринимателя, а также процент на вложенный капитал[72].

Мы это можем интерпретировать следующим образом. Кенэ предложил «линейную» модель объяснения вознаграждения предпринимателя, когда больший (повседневный, ординарный) труд приносит пропорционально большую заработную плату. Эта модель, по сути, не отличается от обычной системы наемного труда: есть фиксированная выработка – есть условленная зарплата. Если выдаешь две нормы выработки – получаешь удвоенное вознаграждение. Тюрго же сделал шаг вперед. И это был шаг в направлении качественного преобразования модели: от «линейной» к «экспоненциальной». Ее суть в том, что каждое приращение «в заботе, труде, искусстве и риске…» предпринимателя обусловливает «геометрически пропорциональное» увеличение вознаграждения за предпринятые усилия. И это представляется социально справедливым. Наемный рабочий у станка, сделавший две нормы, рискует лишь тем, что может недополучить от работодателя пропорционально соответствующее вознаграждение. Но он не вкладывает в производство свои денежные средства. Предприниматель, который рискнул и произвел в два раза больше продукта, чем смог потребить рынок, может не только ничего не заработать (с учетом уже понесенных издержек), но даже и «уйти в минус». В своей классически изначальной форме эта «плата за риск» была сформулирована еще А. Смитом (в «Исследовании о природе и причинах богатства народов»), который говорил, что «в профессии, в которой на одного удачника приходится 20 терпящих неудачу, этот один должен выиграть все то, что должны были бы получить все 20 неудачников». Это так, но в чем же отличия в трактовках Тюрго и Смита? Смит трактовал «рисковое качество» сферы деятельности как объективно сложившуюся «заданность». Есть правила игры. Они вот такие. Да, риск! Принимаешь правила – принимаешь как желаемые бонусы, так и возможные последствия. Это игра схожа с моментальной лотереей. Вытянул «счастливый билетик» – получи вознаграждение! Нет – не обижайся, знал, на что шел. А у Тюрго, в отличие от Смита, просматривается постепенное возвышение роли субъекта не только в выборе условий, но и в степени влияния на сами эти условия.

В XVII–XVIII вв. в Западной Европе и Северной Америке начал складываться тип рыночных отношений развитой формы, который был адекватен индустриальному производству, характеризующемуся рациональностью и высокой эффективностью хозяйства. По всем канонам его следует называть рациональным («цивилизованным») рынком. Установка на простое «купи-продай» – это еще не рациональное рыночное хозяйство; рациональное рыночное хозяйство есть нечто гораздо более сложное и трудное. Кроме рыночных структур здесь необходим определенный тип людей, так называемая критическая масса предпринимателей, выполняющих инновационную функцию. Огромное значение в данном случае имеют традиции, ценности, привычки людей, их жизненный этос, т. е. исторически сформировавшиеся характеристики людей.

Первым документом «духа капитализма» или «капиталистической культуры» являются «Советы молодому торговцу» (1748) идеолога североамериканского капитализма Бенджамина Франклина (Benjamin Franklin, 1706–1790). В его известных тезисах «время – деньги», «кредит – деньги», «деньги по природе своей плодоносны и способны порождать новые деньги» обнаруживаются черты «американского образа жизни». Капитализм – это «философия скупости», «культ наживы и потребительства», «корысть и стяжательство». По мнению авторов этих эпитетов, они изобличают тлетворность капиталистического духа, которому соответствует античеловеческая формула «из человека делаются деньги».

Проповедь Б. Франклина действительно выражает не просто свод правил житейского поведения, которым можно не следовать и это не рассматривается как нарушение морального долга. В ней излагается определенная этическая система, запечатлевающая идеал Америки – «кредитоспособный добропорядочный человек, долг которого рассматривать приумножение своего капитала как самоцель»[73]. М. Вебер, сравнивая учение Б. Франклина с другими суждениями о предпринимательстве и капитале, показал, что речь идет не о персональном избытке предпринимательской энергии, а об этически окрашенной норме, которая регулирует уклад жизни. Не «я буду зарабатывать и умножать деньги, и все равно, что об этом думают другие», но «зарабатывание денег – мой долг, в этом – моя добродетель и источник моей гордости и уважения ко мне со стороны сограждан» – примерно так отличается этически индифферентное стремление к богатству, которое часто встречается в любой культурной среде, от свойственного капиталистическому этосу понимания накопления богатства как долга.

Классик французской экономической мысли Жан-Батист Сэй (Jean-Baptiste Say, 1767–1832) писал: «Современная Англия обязана своими несметными богатствами не столько своим ученым, хотя она насчитывает у себя многих весьма выдающихся деятелей этого рода, сколько замечательному таланту своих предпринимателей в практическом деле производства»[74]. Предприниматель, т. е. «лицо, которое берется на свой счет и риск и в свою пользу произвести какой-нибудь продукт»[75], становится у Сэя центральной фигурой хозяйственного и промышленного прогресса. Предприниматель – это всегда активный, образованный и «смелый деловой человек»[76], умеющий налаживать производство, использовать новые изобретения, расширять рынки и приобретать все новые богатства. Во втором издании «Трактата политической экономии, или Простого изложения способа, которым образуются, распределяются и потребляются богатства» Сэй делает акцент на важности фигуры предпринимателя. «Значительное влияние на распределение богатств оказывает способность индустриальных предпринимателей. В одной и той же отрасли промышленности предприниматель умный, деятельный, человек знаний и порядка, приобретает богатство, между тем как другой, не одаренный такими качествами или натолкнувшийся на слишком неблагоприятные обстоятельства, разоряется»[77].

Кстати, спустя почти 100 лет после выхода в свет «Трактата политической экономии…» Сэя Йозеф Алоиз Шумпетер (Joseph Alois Schumpeter, 1883–1950), крупнейший австрийский и американский экономист XX в., социолог и историк экономической мысли, воссоздал культ предпринимателя. В его книге «Теория хозяйственного развития» предприниматель выводится как основной двигатель экономического развития и хозяйственного процесса[78]. Причем Шумпетер нигде не оговаривается и не указывает, что его предприниматель является реконструированным предпринимателем Ж.-Б. Сэя.

Выдающийся немецкий философ, экономист, политический журналист и общественный деятель Карл Генрих Маркс (Karl Heinrich Marx, 1818–1883) сконцентрировал свои усилия на разработке социально-экономических и политических проблем. Его теория эксплуатации, основанная на том, что весь доход естественным образом и по справедливости принадлежит рабочим, до сих пор считается одной из влиятельных экономических теорий. Правда, в исследованиях К. Маркса просматривается нарастание интереса именно к организационно-творческим компонентам предпринимательства и вообще к условиям массового и непрерывного социального творчества. Однако в политической и идейной борьбе XIX – начала XX в. и в дальнейшем первостепенное значение получили злободневные выводы о сугубо капиталистической, частнособственнической эксплуататорской природе предпринимательства. Впоследствии такая акцентировка была «канонизирована».

Лидер неоклассического направления в экономической науке, английский экономист Альфред Маршалл (Alfred Marshall, 1842–1924) определял политическую экономию как науку о деятельности людей, связанной с их повседневными хозяйственными делами, но говорил, что в сферу ее исследования входят лишь такие действия, которые имеют отношение к «материальным предпосылкам благосостояния». Таким путем он определял содержание предмета и ставил ему границы. Признавая, что на поведение людей влияют не только экономические, но и религиозные факторы, Маршалл считал, что первые играют решающую роль в формировании характера существующих институтов. Но поскольку общественные институты, с которыми связана экономическая наука, непрерывно претерпевают изменения, трудно делать какие-либо специфические обобщения относительно поведения человека в обществе.

По мнению Маршалла, предпочтения заслуживает понятие «свобода предпринимательства», так как оно скорее подразумевает независимость и свободу выбора, а не соперничество, скрывающееся в понятии «конкуренция». Примечательно, что Маршалл полностью сознавал неосуществимость экономической гармонии. Так, система свободного предпринимательства у него прочно опирается на конкуренцию, поскольку в основе ее лежит рынок, где действует много мелких предпринимательских субъектов, каждый из которых сам по себе не способен оказывать влияние на общий спрос или на рыночную цену. В этом смысле свободное предпринимательство отличается от монополии лишь по степени, а не в принципе. Иначе говоря, элемент монополии неизбежно имеется в любой конкурентной системе, тем самым у Маршалла закладывалась основа развитой позже теории монополистической конкуренции. Альфред Маршалл утверждал, что предпринимателем становится не каждый желающий, а в результате естественного отбора, открытого Ч. Дарвином[79].

В конце XIX в. на Западе произошла так называемая революция ценностей. Данные процессы в экономической жизни западного общества были обусловлены локальными кризисами, происходившими один за другим в странах Западной Европы. В 1825 г. в Англии разразился первый в истории капитализма циклический промышленный кризис. Конец 1830-х – начало и середина 1840-х гг. отмечены широким развитием массовых движений во Франции. Они носили различный характер: стачки, продовольственные волнения, выступления против налогов и т. п. В начале 1848 г. Европа вступила в бурный период революций и революционных волнений, охвативших огромную территорию от Парижа до Будапешта, от Берлина до Палермо. Это и январское восстание в Италии, и февральская революция во Франции, и мартовские революции в Германии, Австрии, Венгрии, Чехии. Именно так на рубеже XIX и XX вв. через революционные потрясения завершился сложный процесс перерастания старого, «свободного» капитализма в монополистический. Поворотным пунктом в развитии монополий был глубокий экономический кризис, охвативший в 1900–1903 гг. страны Европы и Соединенные Штаты Америки. Было очевидно, что одной «невидимой руки рынка» совершенно недостаточно для организации экономической жизни. В капиталистическом обществе стало возрастать значение этических норм ведения бизнеса[80].

В начале XX в. известный немецкий историк и социолог Макс Вебер (Мах Weber, 1864–1920) в работе «Протестантская этика и дух капитализма» (1904) обратил внимание на то, что на протяжении веков социальные и культурные качества субъектов рыночного хозяйствования, включающие в себя ценности, нормы поведения, интересы и запросы, сформировали экономическую культуру, максимально соответствующую капиталистическим отношениям. Рациональному капиталистическому предпринимателю, т. е. субъекту этого хозяйствования, чужды показная роскошь и расточительство, упоение властью, нарочитая демонстрация того уважения, которым он пользуется в обществе. Его образу жизни свойственна определенная аскетическая направленность, а в характере преобладают скромность и сдержанность. Все эти черты возникают не только как прямое следствие рыночных отношений, но также имеют религиозно-культурные предпосылки.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.