Глава 1. Mashap-компиляции и mashap-экранизации: «Гордость и предубеждение и зомби», «Vampire Hunter». Сиквелы, фанфики и бриколажи
Теория литературы определяет понятие «содержание литературного произведения» как высказывание писателя о мире, как его реакцию на происходящее или происшедшее, как духовную сущность. При этом форма – это та система приемов и средств, в которой эта реакция и эта сущность находит воплощение.
Несколько упрощая, можно сказать, что содержание – это то, что хотел сказать писатель своим произведением, а форма – это то, как он это сделал. Эти два понятия объединены понятием «сюжет»: ибо сюжет относится и к сфере содержания, и к сфере формы. Важно напомнить, что в ранних работах русских формалистов (например В. Б. Шкловского) звучало предложение заменить понятия «содержание» и «форма» иными понятиями – «материал» и «прием». В содержании формалисты видели нехудожественную категорию и поэтому оценивали форму как единственную носительницу художественной специфики, рассматривали художественное произведение как «сумму» составляющих его приемов. С этой позицией спорил М. М. Бахтин, утверждая, что художественная форма не имеет смысла вне ее соотнесения с содержанием.
К содержательным компонентам литературного произведения относят тему, характеры, обстоятельства, проблему, идею; к формальным компонентам – стиль, жанр, композицию, художественную речь, ритм; к содержательно-формальным – фабулу, сюжет, конфликт.
С позиции литературоцентризма бессмысленно говорить об экранизации классики, если она игнорирует содержание экранизируемого произведения, если художественное высказывание автора романа, повести или рассказа обходится стороной, или в экранизацию вкладывается совсем иное содержание, ничего общего не имеющее с оригиналом. Речь в данном случае идет не о понимании авторского высказывания, не о трактовке его, не об интерпретации, а о самой простой информации по поводу того, «что сказал автор».
Как правило, даже в самых «отвязных» картинах их авторы стремятся сохранить содержательную канву литературного оригинала – пусть пунктирную, пусть только ее подобие. Не будь этого, не было бы резона привязывать свою работу к конкретному литературному источнику, тем более, если оно выпущено под одноименным названием; к тому же от подобного самоуправства могут удержать и репутационные риски.
Иными словами, от содержания (общей схемы, канвы как основы событий, связующих нитей) никуда не деться даже самому дерзкому экранизатору, цепляющемуся за автора и название классического произведения.
Здесь уместно привести высказывание Александра Сокурова, чье имя по решению Европейской Киноакадемии в 1995 году включено в число ста лучших режиссеров мирового кино. На вопрос: «Вы для себя ставите некую грань в режиссерской трактовке классики? Где кончается новаторство и начинается унитаз? Или же режиссер абсолютно свободен?» – Сокуров ответил: «Для меня эти границы в соблюдении человеческих приличий. Потом надо понимать, если ты создаешь кинематографическую картину, то ты не можешь создавать полное адекватное воспроизведение литературного произведения или пьесы. На экране возникнет новое произведение, новая реальность, с новой драматургией и с новым содержанием, с новыми моральными допусками… Все внутри режиссера, внутри его меры, его вкуса, его пристрастий. Я, например, никогда не допущу, чтобы в моих фильмах было насилие, сквернословие, для меня это невозможно по определению. Для меня это табу»[59].
I
Рассмотрим феномен грубой эксплуатации названия, содержания и героев классического сочинения. Речь пойдет о классике мировой литературы Джейн Остин, которую по праву считают «первой леди» английской литературы, чьи произведения обязательны для изучения во всех колледжах и университетах Великобритании. Ее знаменитый роман «Гордость и предубеждение» (1813) подвергся «вторжению и недружественному поглощению» со стороны другого романа – в жанре «мистика, ужасы, триллеры» американского писателя-сценариста Сета Грэма-Смита «Гордость и предубеждение и зомби». В 2009 году на свет появилась ядерная смесь упомянутого романа Джейн Остин и современных фантастических историй о живых мертвецах, с элементами зомби-хоррора и восточных единоборств. Роман, опубликованный издательством Quirk Books, очень быстро снискал популярность и стал одним из самых известных представителей своего жанра. В России роман переведен и напечатан в 2010 году издательствами Corpus и Астрель.
Жанрово переосмыслив классический роман Джейн Остин, автор хоррор-пародии сохраняет 85 % оригинального текста и излагает историю отношений Элизабет Беннет и мистера Дарси как эпическое сказание о борьбе молодой девушки и ее четырех сестер против заполонивших викторианскую Англию зомби. Мистер Дарси становится тренером девиц, обучающим их основам боевых искусств.
Сюжет зомби-сценария таков: уже несколько десятилетий, со времен молодости миссис Беннет, Англия страдает от неведомой кошмарной эпидемии. Мертвецы выбираются из могил, охотятся на живых людей и пожирают их. Лондон окружен огромной оборонительной стеной и разделен на несколько частей. Регулярные войска постоянно находятся в наиболее пострадавших районах. Потомки дворянских семей отправляются в Китай и Японию, чтобы овладеть боевыми искусствами. Пятеро дочерей мистера Беннета, обучаясь в Шаолиньском монастыре в Китае, перенимают боевое мастерство монахов и философию воинской чести. В совершенстве овладев также и катаной (длинный японский меч), мисс Элизабет и ее сестры снискали огромную популярность, став защитницами всей округи, опорой графства. В поместье Незерфилд-парк, все население которого уже истреблено, въезжает джентльмен по фамилии Бингли, которым интересуются его соседи супруги Беннет – выдающиеся воители и их пять незамужних дочерей[60].
Классический английский роман XIX века оказывается подопытным организмом, в который насильно впрыснута чужеродная жанровая и стилевая субстанция и добавлены специфические персонажи – мертвецы, восставшие из своих могил. Выглядит это примерно так: «Мерзкие создания ползали на четвереньках по земле, вгрызаясь в спелые кочаны цветной капусты, которые они принимали за беспризорные мозги». Или так: «Когда мистер Дарси удалился, Элизабет почувствовала, что кровь застыла у нее в жилах. Никогда в жизни ей не наносили подобного оскорбления (Дарси сказал о ней приятелю, а Элизабет услышала: «Она недурна, но не настолько, чтобы привлечь мое внимание, а я нынче не в настроении уделять время девицам, которыми пренебрегли другие мужчины». – Л.С.). Кодекс воинской чести требовал, чтобы она постояла за свое достоинство. Элизабет, стараясь не привлекать к себе внимания, потянулась к лодыжке и нащупала скрытый под платьем кинжал. Она намеревалась проследовать за мистером Дарси на улицу и перерезать ему горло». Или еще вот так: «Мисс Беннет может неплохо освоить Коготь Леопарда, если она будет упорнее заниматься и прибегнет к помощи японских мастеров. Я вижу в ней способность принимать любые позы. “И я тоже”, – сказал Дарси так многозначительно, что Элизабет залилась румянцем».
Процитирую некоторые читательские отзывы: «Передертый текст Остин с нелепыми вставками. Вставки автора, хоть и смешны, но с точки зрения литературы все же очень слабы. Соавторство с Остин получилось неравноправным. Как у гения со школьником»; «Смешно и грустно. Добавили зомби, которые по плану должны были оживить происходящее, но не смогли этого сделать, видимо, из за отсутствия мозга. Да, конечно, сам роман странен изначально, так как непонятно, почему именно в ту местность прибыл полк, если военных действий там нет, но это и не повод придумывать всякие неприличности про неприличностей. Подобного рода рожденцы современности мне кажутся следствием отсутствия таланта, жажды наживы и странного желания издать что-нибудь на бумаге»[61].
Впрочем, многим читателям, не знакомым с самим романом Джейн Остин, версия с зомби пришлась по вкусу: «Литературе уже давно не хватало какой-то встряски, и “Гордость и предубеждение и зомби” ее устроил. Не шедевр, да и не претендует, но внимания стоит. Хотя бы для того, чтоб надорвать парочку шаблонов»[62].
Итак, пятнадцатипроцентное гротескно-пародийное вмешательство С. Грэма-Смита в классический роман Джейн Остин вызвало шквал эмоций и у читателей, и у критиков. Больше всех обрадовались эпигоны-подражатели, почуявшие новые, безграничные возможности, в том числе и для экранизаций. Действительно, тема зомби всеядна и плодовита. Зомби на первом балу Наташи Ростовой. Беседа Андрея Болконского с зомби под дубом. Белый зомби, черное ухо. Моя семья, зомби и другие звери. Доктор Айзомби. Зомби исчезают в полдень. Тихий Зомби. Никогда не говори зомби. А зомби здесь тихие. Зомби и сын. Сто лет зомби. Повелитель зомби. Над пропастью зомби. Мастер и Зомби. Маргарита и зомби. Бесы, идиоты и зомби. Зомби Поттер.
По роману Сета Грэм-Смита (он же и автор сценария) в США был снят фильм с тем же названием (режиссер Дэвид О. Рассел, 2013), повествующий о молодой девушке Элизабет Беннет, которая вместе с родителями ведет жестокую борьбу против многочисленных живых трупов, заполонивших ее деревню. «Сможет ли она справиться со всем этим, особенно если учесть, что молодой и амбициозный мистер Дарси несколько отвлекает ее от этого занятия? – завлекают анонсы. – В фильме есть все: красивые любовные сцены, хруст костей, а также леденящий кровь вид оживших мертвецов»[63].
Самые ярые поклонники зомби-литературы и зомби-фильмов понимают, что превратить классический роман в полновесный триллер невозможно. Но важен эффект абсурдного контраста, который отличает всю книгу, начиная с заглавия: мистер Бингли в голубом сюртуке верхом на вороной лошади вместе с живым мертвецом. Леди Кэтрин де Бэр в окружении свиты ниндзя. Торжественный прием нежити хозяевами Пемберли. Мисс Элизабет, забыв приличия, задирает юбки и врезает мистеру Дарси с ноги в челюсть. И ответ: «Не будь вы в целом весьма благовоспитанной леди, мне пришлось бы отрезать вам язык».
Соединение классического текста с атрибутами и стилистикой низкой массовой культуры веселит невзыскательного читателя, который все еще помнит школьные приколы: «У лукоморья дуб срубили, / Златую цепь в утиль снесли, / Кота в котлеты изрубили, / Русалку паспорта лишили, / А лешего сослали в Соловки». Теперь такие приколы называются литературными экспериментами, игровыми технологиями.
Иные кинолюбители полагают, что неприятие злых насмешек, издевок над классической литературой распространено только среди консервативной русскоязычной публики, которая со школьной скамьи привыкла поклоняться классическим текстам как незыблемому столпу, как идолу. А вот зарубежные читатели с удовольствием покупают изделия издательств, создающих мешанину из жанров, калейдоскоп из канонов. Так, Джейсон Рекулак, издатель и креативный директор филадельфийского издательства «Quirk Books», доходчиво объяснил в одном из интервью, почему его компания так любит Джейн Остин и так увлекается романами в стиле мэшап (от глагола mash-up – смешивать) и в сотрудничестве с Голливудом создает мэшап-фильмы. «Все дело в контрасте. Мы собирались вторгнуться в чопорный и добропорядочный мир классической литературы с помощью дикого и вопиющего элемента. Поэтому мне нужен был самый чопорный и добродетельный роман, а что может быть чопорней и добродетельней, чем мир Англии эпохи Регентства?.. У меня есть длинный список (более трехсот заглавий и концепций), который продолжает пополняться после каждого нашего мозгового штурма. “Ромео и Джульетта и вампиры” и все такое. По каждой из книг мы работаем с авторами, которых уже знаем; и постоянно вставляем свои пять копеек в процессе создания романов. Написание каждого из них занимает от шести до двенадцати месяцев»[64].
II
Начиная с 2009 года западные издательства, а за ними и киностудии практикуют разные схемы в мэшап-проектах: «классическое произведение плюс монстры», «классическое произведение с монстрами плюс еще больше монстров» («Война миров плюс кровь, кишки и зомби»), «классическое произведение с монстрами минус монстры» («Мяуморфозы»).
Мэшап-проекты вторгаются даже в политическую историю. Так, известный российско-казахский режиссер Тимур Бекмамбетов снял картину по схеме «историческая личность плюс монстры» – «Авраам Линкольн: охотник на вампиров» (2012). «Vampire Humter», экранизация одноименного романа Сета Грэма-Смита, не скрывает своей «историософской» концепции: «Истории нужны легенды, отчаянные подвиги и благородные примеры, пламенные речи, храбрые герои и великие победы. Победители забывают предательство и трусость, лицемерие и кровь. Правда остается правдой, а ложь становится историей»[65]. Разумеется, с реальной американской историей и реальной биографией 16-го президента США, борца с рабством, национального героя Америки, картина не имеет ничего общего, ибо Линкольн сражался с такими же американцами, как и он сам, а не с монстрами-мертвяками; и не переплавлял он национальное серебро в пули и снаряды; людские жизни истреблялись не бессмертными кровососущими клыкастыми демонами, а солдатами Севера и Юга в сражениях Гражданской войны середины XIX столетия. Ведь по версии картины, именно вампиры стали причиной Гражданской войны в Америке, которая должна привести либо к их полному господству над страной, либо к их полному истреблению. Правду истории мэшап-проект подменяет экшн-легендой, которую даже неловко всерьез обсуждать и тем более опровергать, но в которую готовы поверить зрители: при этом отечественные зрители хотят продолжения в виде картины «Генсек Хрущев: охота на оборотней». Вопрос – добавляет ли что-нибудь «Vampire Hunter» к истории Гражданской войны в Америке – ставить бессмысленно. «Смотреть можно, абстрагируясь от науки, истории и здравого смысла».
Джейсон Рекулак планирует скрестить великий американский роман «Гроздья гнева» Джона Стейнбека с «Планетой обезьян» Пьера Буля. В результате должна получиться книга «Обезьяны гнева» – о мире, где правят обезьяны. Но Стейнбек все еще в безопасности – он защищен авторским правом.
Необходимо сказать и о критериях отбора книг для подобных «иронических интерпретаций»:
– оригинал должен стабильно хорошо продаваться;
– оригинал должен быть совершенно чист с точки зрения авторских прав;
– оригинал должен быть романом об отношениях, ибо это отличное пространство для иронии: человеческие отношения – самое смешное, что есть на свете, книги об отношениях дают большие возможности для текстовой интерпретации, для использования сюжетной коллизии и героев в пространстве иного литературного сюжета. Такая возможность есть далеко не всегда, в том числе и в случае с классическими произведениями.
С этих позиций Джейн Остин и сегодня – одна из самых читаемых классических писательниц, ее книги известны всем англоязычным странам. Мир ее книг настолько романтичен и воздушен, что любой, даже самый заурядный мэшап будет восприниматься как электрошок и отлично продаваться, что и есть истинная цель мэшап-производителей. Те тонкие грани чувств, которые так тщательно создавала писательница, зомби-добавка грубо стерла. Вставки о мечах, живых трупах, убитых семьях выглядят абсурдно: у культурного читателя возникает ощущение, будто автор переделки сидел с маркером над экземпляром «Гордости и предубеждения» и помечал те эпизоды, куда можно вставить зомби-кусок.
Любители мэшап-романов и мэшап-экранизаций обычно свысока наблюдают, как злятся, обижаются, негодуют консервативные читатели, видя, как бывает оскорблена их любовь к настоящей Джейн Остин. Они советуют: если вы любите классику, не любите зомби и у вас совершенно отсутствует чувство юмора, не читайте. Если вы любите классику, не любите зомби, но являетесь счастливым обладателем отменного чувства юмора, рискните прочесть и насладиться гениальной задумкой автора и комичностью книги.
Но «гениальная задумка» не обошла стороной и русскую классику. Аудиокнига «Тимур и его команда и вампиры», сочиненная в 2012 году Т. Королевой по рецепту «Quirk Books» (в той же процентной пропорции: 85+15), мыслилась как симметричный ответ российских сценаристов зарубежным мэшап-производителям. Слоган книги – «С одесского кичмана бежали два урькана!». Впечатляет и анонс: «Авангард зла уже вступил на территорию Страны Советов. Вампир Арман попытается овладеть чистыми душами и магической силой двух юных девушек – Ольги и Жени Александровых. Секретные подразделения НКВД встают на защиту советских людей от мрака и древней нечисти. Теперь линия невидимого фронта проходит через каждый дом и каждое сердце. Плечом к плечу со взрослыми в битву идут юные наследники тайного знания из ордена истребителей вампиров – команда Тимура»[66].
Но пока что в мэшап-конкуренции заграница побеждает. К 100-летию со дня смерти Л. Н. Толстого издательством «Quirk Books» была выпущена книга тиражом 200 000 экземпляров «Андроид Каренина», по мотивам романа «Анна Каренина». Герои оказываются в мире роботов и автоматов, навеянном стилистикой стимпанка. Механические слуги поднимают мятеж, и люди направляют против них новейших киборгов. Начинается роман знакомо: «Все исправные роботы похожи друг на друга, все неисправные роботы неисправны по-своему». Анна и Вронский гуляют по Луне, под скафандром у Карениной – шляпка. Каренин носит на лице полумаску-робота, которая постепенно начинает им овладевать и принимать за него решения. Брат Левина умирает от поселившегося в его теле пришельца-монстра, а эмоциональные бомбы превращают свадьбу Левина и Кити в трагедию. Солдатики оказываются ненастоящими людьми, а суперсовременными андроидами, а роботы-компаньоны проявляют куда большую человечность, чем живые люди.
Книга заняла третью строчку в списке бестселлеров New York Times, стала первой по числу заказов в британском Amazon, была названа «открытием года» на издательском рынке. Вместе с ней была запущена целая серия так называемых «иронических интерпретаций». Издатели называют это «улучшением классических произведений с помощью поп-культуры». Экранизации по таким книгам (за правами на них выстраиваются очереди) становятся локомотивом продаж; в магазинах такие книги продаются рядом с оригиналами и во многих случаях обгоняют оригиналы по ценам и продажам.
«Не надо хмуриться и сжимать кулачки в приступе патриотической обиды за великого русского классика, – советуют любители этого жанра. – Сначала прочтите. Бен Уинтерс (автор переделки) бережно отнесся к первооснове. Сам Лев Толстой, находясь в хорошем настроении, с благосклонной улыбкой и удовольствием прочел бы это “совместное произведение”. Киберпанковские элементы не только не портят основную идею романа Толстого, но еще и делают его более развлекательным, более интересным, то есть популярным»[67].
Но ответа, что же такая переделка дает для понимания литературной основы, любители киберпанка не обещают, видя, быть может, абсолютно разный подход к целям и задачам классических книг, существующих вовсе не для развлечения. Незащищенные со стороны авторских прав, они бессильны помешать мэшап-манипуляциям. Выживет ли классика в условиях только начавшейся, но уже набирающей обороты агрессивной экспансии кибер- и стимпанка – актуальный вопрос для будущих культурологических обсуждений.
III
Помимо экстравагантных мэшап-проектов в литературе и кинематографе последних лет утвердились «сиквелы» (англ. «sequel»), то есть «продолжения»: коммерчески успешную сюжетную линию книги или фильма книгоиздатели и кинопрокатчики стремятся эксплуатировать до отказа, то есть использовать, тиражировать, пытаться выдать уже знакомую историю с известными персонажами в новом изложении и делать это как можно дольше, до полного исчерпания.
Однако всякое продолжение известного, чаще всего классического текста, другими авторами, профессионалами или дилетантами, есть все же не что иное, как вторжение в него: стремление переменить судьбу героев, иначе, чем автор, устроить их жизнь, вынудить их делать то, что не предназначалось для них в замысле автора.
Самые, пожалуй, заманчивые и соблазнительные произведения для продолжений и вторжений в него – это «Евгений Онегин» и «Дубровский» А. С. Пушкина, «Анна Каренина» Л. Н. Толстого, «Унесенные ветром» Маргарет Митчелл и др. Существует множество предысторий (приквелов) американского бестселлера, повествующих о детстве Скар-лет О’Хара, и множество продолжений (сиквелов) – о том, что случилось с Реттом Батлером и Скарлет О’Хара после того, как они расстались; по некоторым из них даже сняты кинофильмы и телесериалы.
Широко практикуются школьные литературные конкурсы, где учащиеся соревнуются на лучшее продолжение романа «Дубровский». Почти все сиквелы этой повести содержат счастливый конец: умирает на охоте барин Троекуров, еще каким-то образом умирает пожилой князь Верейский, а Владимир Дубровский, проживая где-нибудь поблизости под чужим именем и зорко приглядывая (то в статусе простолюдина-садовника, то в статусе неузнаваемого соседа) за ситуацией вокруг овдовевшей Маши, находит способ в нужный момент объявиться. И конечно же, она его по-прежнему любит, они соединяются и счастливо живут до конца своих дней.
Школьники, блогеры и свободные сочинители пересматривают сюжетные линии «Евгения Онегина» и придумывают иное, чем у Пушкина, развитие событий, искренне не смиряясь с «несчастливой» и «неудачной», как в оригинале, концовкой. Сочинители (школьники, блогеры) дерзко вторгаются в текст романа, находя в нем неувязки, скрытые мотивы и тайные намеки. Инициаторы вторжений выражают недоверие персонажам и автору, подозревая в сокрытии правды, и стремятся вывести их на чистую воду.
Заниматься подобными вторжениями любят фикрайтеры (англ. fic-writer) – любители популярных, чаще всего классических, произведений. Они и создают фанфики – любительские сочинения по мотивам оригинальных литературных текстов. С некоторой натяжкой фанфи-ком можно назвать и попытку вторгнуться в текст и пытаться его существенно переосмыслить.
Так, самое большое сомнение у современных читателей вызывает дуэль Онегина и Ленского и ее видимая причина, которая не подчиняется логике сегодняшнего дня. Допустим, Ольга танцует с Онегиным, другом своего жениха, Татьяна тоже танцует с Ленским, женихом своей сестры. Ну и что? На балах все танцуют со всеми. Однако, предполагает, например, анонимный блогер[68], Ленский что-то такое знает об Онегине и подозревает, что танцами дело не ограничится. Что же может знать Ленский? Фантазия блогера крадется вслед за Татьяной, когда она во время гулянья по окрестностям набредает на дом Онегина. Там фантазия разыгрывается: «Воспользовавшись молодостью и неопытностью Татьяны, чувства которой подогревались французскими романами, он встретился с ней тайно у себя в имении и овладел ею. А Ленский, который был частым гостем у Онегина, случайно стал свидетелем их отношений»[69]. Жениться Онегин не собирался; поэтому после письма Татьяны, соблазненной им, сурово ответил ей на ее письмо.
Строфа из романа служит сочинителю прямым подтверждением случившемуся:
Как он умел казаться новым,
Шутя невинность изумлять,
Пугать отчаяньем готовым,
Приятной лестью забавлять,
Ловить минуту умиленья,
Невинных лет предубежденья
Умом и страстью побеждать,
Невольной ласки ожидать,
Молить и требовать признанья,
Подслушать сердца первый звук,
Преследовать любовь, и вдруг
Добиться тайного свиданья…
И после ей наедине
Давать уроки в тишине![70]
Соблазнив Татьяну, Онегин опасается, что Ленский может проговориться и тогда наказания не миновать. Потому-то Онегин и мстит другу. «Понятен страх Ленского за Ольгу, которая еще совсем ребенок, понятно и слово “развратитель”, обращенное к Онегину… Ведь он не остановится на одном преступлении. Ему нужно “убрать” случайного свидетеля. И что же он делает? Лицемерно, хладнокровно заставляет Ленского поверить, что теперь намерен овладеть и Ольгой. И бедному Ленскому ничего не остается, как вызвать бывшего друга на дуэль»[71].
Но, допустим, это всего только вольная интерпретация, которую можно легко опровергнуть; вторгаясь в текст, она изменяет мотивы и поступки персонажа, но не претендует на радикальное продолжение романа.
Но есть и множество настоящих продолжений – и в стихах, и в прозе, отвечающих на вопрос, что случилось с героями после финальной сцены. Это одновременно и сиквелы, и фанфики, продолжения сюжета, написанные юными любителями.
В одном из продолжений романа «Евгений Онегин» разрабатывается сюжет о том, как порознь, но одинаково страдают разлученные решением Татьяны герой и героиня. Оба мучаются, скрывая свои чувства под маской равнодушия, оба тяготятся жизнью, оба терзаются бессмысленностью существования без любви. Наконец Татьяна просит у мужа разрешения навестить родную деревню. Они едут вместе в опустелый дом. Однажды Татьяна долго не возвращалась из сада, муж пошел на поиски и увидел страшную картину: его жена лежала в мокрой траве, бездыханная, умиротворенная. Не в силах пережить смерть жены, генерал застрелился. Онегина тоже влечет в тот сад, где «счастье было так близко», и там Ольга Ларина рассказывает ему о трагической судьбе сестры. «От таких известий сердце Евгения разбилось, и он покончил с собой»[72]. Трагический финал: три смерти в сиквеле современных сочинителей.
Но все же большинство сиквелов не столь кровожадны. Авторы, подражая «онегинской строфе», дают прожить обоим героям долгую жизнь, до старости.
Те времена, когда Евгений,
(Онегин – тот, кто вам знаком)
Жизнь доживал без откровений
Седым капризным стариком.
В те времена в годах преклонных
Страдала от ночей бессонных,
Без повода частенько плача,
Косы остатки в чепчик пряча,
В шаль зябко кутаясь зимой,
Уже лет десять, как без князя,
В последней долгой жизни фазе,
Татьяна Ларина, друг мой.
В те времена, в январский вечер,
Героев состоялась встреча[73].
Герои встречаются на балу у старушки Ольги Лариной, уже прабабушки, и оба, в старческой дряхлости, засыпают в креслах и видят сны, будто они муж и жена…
Это, пожалуй, самое щадящее продолжение. Другие авторы не видят ни единого шанса на жизнь ни для Онегина, ни для Татьяны. Избавление только в смерти. Странно, что только в ней несчастный Евгений ищет спасение, и что у авторов продолжений этой романной истории даже и мысли не возникает о возможности новой любви у еще совсем молодого героя.
О, смерть, ты к нам так благосклонна
И преданна ты нам всегда,
И лучший друг, когда у склона
Нависнет новая беда.
В Евгении ты так красива,
В нем чувствуется твоя сила,
Твоя свобода, твоя вечность
И мертвой жизни бесконечность.
Онегин мертвый. Он свободен.
Но так же будет он любить,
Ибо любовь нельзя убить.
Для жизни мой герой не годен.
Конец. Спасибо вам, друзья.
Теперь прощаюсь с вами я[74].
По-видимому, сознание «продолжателей» романных историй не успокаивается: ведь роман как будто окончен, а герои живы и молоды; у них вроде бы вся жизнь впереди, но неужели они будут ее длить без любви?
IV
Книга украинского писателя, автора криминальных боевиков, Александра Золотько «Анна Каренина-2», изданная в 2013 году в «Алькор Паблишерс» (480 стр.), можно назвать и причудливым вариантом сиквела, и постмодернистским пастишем, и бриколажем. В любом случае, это имитация, нечто вторичное: дерзкая игра автора с историей и литературой.
Книга (краткое ее изложение, анонсированное в электронных библиотеках как киносценарий[75]) построена на простом художественном приеме: рамки самого известного русского любовного романа XIX века раздвигаются, а по сути дела, взрываются; судьбы героев переплетаются с судьбами героев других романов, чьи рамки также взрываются: романные миры, существующие вообще-то изолированно, на самом деле открыты для любого вторжения – независимо от места и времени действия, независимо от адреса проживания героев. Всё взаимодействует со всем, герои романов с историческими лицами, все границы подвижны и проницаемы, поколенческие различия принципиально стерты.
Героиня «второй» «Анны Карениной» – дочь Анны Аркадьевны от Алексея Вронского, то есть Анна Алексеевна, но носящая фамилию не отца, а, по законам Российской империи, фамилию мужа своей покойной матери. Оставшись полусиротой, а фактически полной сиротой, ибо Вронский, уехавший после гибели возлюбленной на войну с турками, вернувшись, поселился в Симбирске, свел знакомство с персонажами полусвета и запил. Маленькая Анна воспитывается в доме Алексея Александровича Каренина вместе со своим единоутробным братом Сережей Карениным, который с ней нелюбезен и строг; по его мнению, именно она виновата в гибели матери. Он постоянно грозит ей, что отец его, Каренин, оставит ее без наследства и средств к существованию, что, как только она подрастет, окажется на улице.
В доме Карениных романа об Анне Аркадьевне нет, но ее дочь Анна все же смогла каким-то образом его прочитать. Узнав историю своей матери, она задумала отомстить отцу, Алексею Вронскому, одиноко и бедно живущему в Симбирске. Когда в 1887 году (здесь хронология подводит автора: Анне не более 10 лет) умирает Каренин и его сын таки выгоняет Анну из дому, она покупает билет на поезд и едет к отцу, прихватив выкраденный из дома Карениных револьвер.
К моменту приезда дочери Вронский успел познакомиться и вступить в тесное общение со странной парой бывших каторжан, недавно освобожденных по амнистии. Мужчину зовут Родион Раскольников, его молодую подругу – Катя Маслова, оба стали героями разных романов, что очень нравится Вронскому. Катя Маслова, бывшая проститутка, убившая своего любовника, завидует обоим – сожителю Раскольникову (ныне вдовцу, постаревшему и подурневшему) и новому знакомому; сама ведет дневник и отправляет листки дневника в Ясную Поляну. Вронский, сохранивший остатки столичного лоска, нравится ей куда больше, и она, не раздумывая, сближается с ним.
Теперь уже и Раскольников одержим жаждой мести счастливому сопернику – остается только найти исполнителя. Выбор падает на семнадцатилетнего гимназиста Володю Ульянова (здесь хронология безошибочна), брат которого казнен за покушение на царя. Гимназист, читавший роман о Раскольникове, сочувствует ему; выстрелив из рогатки свинцовым шариком в висок, убивает Вронского. Именно в этот момент на извозчике подъезжает Анна-младшая: месть ее опоздала. Из уважения к матери гимназиста, уже потерявшей одного сына, в свидетельство о смерти Вронского городские власти вписывают апоплексический удар.
Тем временем Анна знакомится в гостинице с неким купцом и уплывает с ним на пароходе, а беременная от Вронского Катя Маслова, оставшись одна, пребывает в отчаянии, но к Раскольникову возвращаться не хочет. Родив, подбрасывает новорожденную дочь в бедную еврейскую семью по фамилии Каплан, а сама кончает жизнь самоубийством. Еврейская семья приняла подкидыша; теперь это Фанни Каплан (по отцу графиня Вронская), которая со временем узнает, кто виноват в убийстве отца. Подрастая, она все больше мечтает о мести.
Анна-младшая проводит свою молодость в пьяных кутежах, меняя одного купца на другого, третьего, четвертого. Задумываясь порой о своей непутевой жизни, она приходит к выводу, что во всем виноват Лев Толстой – и в том, что погибла мать, и в том, что брат выгнал ее из дому. Несчастная женщина решает убить писателя и отправляется в Ясную Поляну, послав по дороге телеграмму с угрозой. Толстой понимает, что это не шутка, и спасается бегством, намереваясь затеряться и спрятаться, однако по дороге простужается и умирает.
Анна опять опоздала, ее снова преследуют привычная разгульная жизнь, вино и купцы.
Но вот наступил 1917 год, и Анна, очнувшись от пьяного загула, узнает, что во главе революции, которая произошла в Петербурге, стоит убийца Вронского, бывший гимназист из Симбирска. Значит, такую революцию нужно принять. Анна уходит из города, занятого белыми, и присоединяется к отряду красных, которым командует Василий Иванович Чапаев; она ухаживает за бойцами, стирает им, готовит еду, а когда нужно, ложится к пулемету. В отряде, выросшем в дивизию, ее называют Анна-пулеметчица. «Глядя на нее, комиссар отряда Фурманов говорит: “Напишу роман, обязательно о ней расскажу, только придется фамилию изменить, а то не поверят. И помоложе сделаю”»[76].
Тем временем Фанни Каплан выросла и, не отказавшись от своей мечты, в 1918 году настигла Ульянова-Ленина возле завода Михельсона. Со словами: «Помни о смерти моего отца», – девушка выстрелила в вождя из браунинга. Ее схватили, допросили, без суда приговорили к расстрелу и через несколько дней приговор привели в исполнение – по-видимому, хотели скрыть, что в юности вождь был убийцей, исполнителем заказа.
В ходе Гражданской войны погибает штаб Чапаева и он сам. Из его дивизии в живых остается только Анка-пулеметчица – ее опознал и пощадил командир белых – Сергей Каренин, ее брат.
Как только закончилась Гражданская война, Анна поселяется в Москве, мечтая почаще видеть Ленина, но когда в 1924 году вождь умирает, жизнь ее теряет смысл. В поисках пропитания она нанимается к состоятельным людям в домработницы. «Однажды, сходив в лавку за подсолнечным маслом, она идет домой и на трамвайных рельсах вдруг вспоминает о смерти своей матери. Приближающийся трамвай кажется ей тем самым поездом. В ужасе Анна бежит, выронив бидон с подсолнечным маслом на трамвайной линии возле Патриарших прудов…»[77]
Так дочь Анны и Вронского в становится той самой булгаковской Аннушкой, которая пролила масло…
В Эпилоге романа, который возвращает читателя к началу событий (то есть является прологом), эта связь нарочито продемонстрирована:
«Середина 19-го века. Москва. На вокзал прибывает поезд, которого на перроне дожидаются Стива Облонский и Вронский.
Вронский входит в вагон и сталкивается с Анной Карениной. Она как раз заканчивает разговор с попутчиком, и Вронского поражает ее внешность и манера разговаривать.
Попутчик Карениной, немного прихрамывая, выходит из вагона, опираясь на трость с серебряной рукоятью в виде головы пуделя.
Он долго стоит в тени вокзала и наблюдает, как Вронский смотрит вслед Анне Карениной и как Анна бросает на Вронского быстрые заинтересованные взгляды.
Попутчик чуть хмурит глаза, они у него разного цвета:
– Ну что ж, Михаил Александрович Берлиоз, время пошло?»[78].
Авторская фантазия, сталкивающая исторические лица с литературными персонажами из разных русских романов, превращает пространство книги в перенасыщенный абсурдистский трэш с массой второстепенных персонажей, шпионских интриг, фантастических домыслов, причудливых сближений. Сюжет держится на одном стержне – имени «Анна»: она и дочь Карениной, она и Анка-путеметчица, она и домработница Аннушка из «Мастера и Маргариты».
Сетевые читатели резонно иронизируют: «Нужно проработать линию до наших дней. Во время Второй мировой войны она принимает фамилию Франк и пишет “Дневник Анны Франк”. Или вспоминает спасенного на фронте белогвардейца Гумилева и начинает писать стихи под псевдонимом Ахматова»[79].
«“Анну на шее” забыли! – укоряет автора другой читатель. – Через нее можно ввести в ваше повествование Чехова, от Чехова (через Ольгу Чехову) протягивается логическая цепочка к Гитлеру, а через Ольгу Книппер-Чехову тянется цепочка к Сталину. Таким образом, Чехов оказывается истинным тоталитарным кукловодом двадцатого века, который из зависти к славе Толстого отвергал его человеколюбивое учение. В общем, тут есть чем поиграть»[80].
Иными словами, художественный прием нанизывания на имя одной романной героини судеб всех других женщин с этим именем, независимо от того, в каком времени они живут, в какой роман помещены и в какой исторической реальности обретаются, делает пространство романа безразмерным, обессмысливая весь замысел. Ведь были еще королева Франции Анна Австрийская, Анна Болейн английская, русская императрица Анна Иоановна, Анна Византийская, Анна Новгородская, донна Анна из «Дон Жуана», Неточка (Анна) Незванова у Достоевского, Ася (Анна) у Тургенева, Анна Снегина у Есенина и бесчисленные современные Анны – певицы, актрисы, кинозвезды.
Единственное, о чем стоит задуматься в связи с этой постмодернистской затеей, – о взаимоотношениях автора и персонажей: всегда ли оправдан авторский произвол в решении судьбы героя – жить ему или погибать; всегда ли прав автор, обрекая героя на смерть. Ведь персонажи под пером автора обретают свою волю, суверенность, свой жизненный выбор. А тут их волю перешибает воля автора, и герой совершает безрассудные поступки, идет убивать кого-нибудь или убивает себя. Недаром Анна Каренина-младшая хочет мстить писателю Льву Толстому за то, что он послал на смерть ее мать, едет в Ясную Поляну убивать ее хозяина, и Толстой, узнав о намерениях своей героини, спешно бежит из имения и умирает в дороге (такова, оказывается, тайна его внезапного ухода из дома, которая вот уже столетие волнует биографов, историков литературы и читателей). Ведь мог бы писатель пощадить свою героиню, придумать какой-нибудь другой, более гуманный исход судьбы.
А выходит так, что и Анна Каренина оказалась плохой матерью своему сыну Сереже и своей маленькой дочери Ане, оставив их на произвол судьбы, но и Лев Толстой тоже оказался плохим отцом своим героям, жестоко распорядившись их судьбами. А что если герои оживут и предстанут перед автором как его судьи? И Анна Аркадьевна не захочет бросаться под поезд, а перед этим и Вронский не поедет к матери в тяжелый для Анны момент, а останется с ней, и их любовь вспыхнет с новой силой…
Однако хозяином положения все равно всегда остается автор-демиург – герои бессильны и бесправны перед его всепобеждающими решениями.
Факт тот, что все сиквелы, приквелы, пастиши и бриколажи, все мэшап-проекты как мозговой штурм классических романов могут появляться на свет и жить в книгах и на экране, питаясь соками, образами, идеями литературных подлинников. Без них – они неразличими и неинтересны; и только в привязке к литературному оригиналу имеют шанс обратить на себя мимолетное внимание и, просуществовав мгновение, уйти в небытие.
Резонно поставить вопрос так: допустим, автор второй «Анны Карениной» задался благородной целью рассказать о тяжкой судьбе женщины на переломе эпох, в разгар войн и революций, лишенной матери и отца, семейных связей, вынужденной продавать себя купцам, одержимой идеей мести всему свету, влюбившейся в вождя революции только потому, что он смог когда-то убить по ее заказу ее же родного отца. Почему в таком случае этот автор не написал оригинальный сценарий, почему надо было цепляться за толстовский роман и его героев?
Ответ напрашивается: потому что с тем уровнем мастерства и с тем качеством текста, с каким написан сиквел «АК-2», образ героини, носи она не чужое, толстовское, а свое имя, был бы обречен на полный провал. Встреть ее отец, только не Алексей Вронский, а персонаж с другим, не толстовским именем, в городе Симбирске любую другую пару бывших каторжников, а не Катюшу Маслову и Родиона Раскольникова, читатель наверняка пропустил бы мимо сознания эту сюжетную линию и не ощутил бы «прикола». То же самое и с другими приключениями персонажей, будь то Чапаев или Ленин, Фанни Каплан или Фурманов, не говоря уже о второстепенных и третьестепенных лицах, вскользь упомянутых а тексте «АК-2».
Но этот бриколаж (сочетание несочетаемого, арт-объект, созданный из подручных средств) не подлежит сколько-нибудь серьезной аналитике, ибо существует, подчиняясь правилу: пусть смеются, пусть ругают, лишь бы заметили.
Кажется, эту свою задачу киносценарий «АК-2» выполняет. Слово за экранизацией.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.