Глава 5 ГОРОДСКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ В МЕСОПОТАМИИ
Глава 5
ГОРОДСКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ В МЕСОПОТАМИИ
Металлургия, колесо, телега, которую тянули быки, вьючные ослы (а также верблюды. — Ред.) и парусное судно составили основу для новой экономической организации. Без нее новые материалы продолжали бы оставаться предметами роскоши, новые ремесла не функционировали, последние приспособления оставались бы просто удобствами.
Жизнь общества, хотя и зависела от обстоятельств, протекая в сирийских степях и на нагорьях Ирана, равно как у тех, кто населял Средиземноморье и умеренную часть Европы, еще не столкнулась с настоятельной необходимостью преобразования всей системы неолитического хозяйства. Жители аллювиальных долин имели ощутимые преимущества, хотя и оказались в более сложных условиях постоянных наводнений. Поэтому поселения медного века преобразовались там в города бронзового века раньше. Этот процесс подробно описан в моей книге «Человек создает себя».
Древние шумеры (библ. Шинар) жили в междуречье рек Тигр и Евфрат на небольшом пространстве, первоначально не превышавшем размеры Дании (или Московской области. — Ред.), так что происходившие здесь перемены можно точно проследить по археологическим находкам. Шумер стал новой землей, только недавно поднявшейся над водами Персидского залива благодаря илу, приносимому вниз с верховий двумя реками. Вся его территория была покрыта обширными болотами, поросшими зарослями камыша, перемежавшимися песчаными и грязевыми отмелями, периодически затапливавшимися во время наводнений.
Среди камышей через извилистые речные протоки в море медленно текли мутные воды. При всем том они кишели рыбой, а тростниковые заросли — дичью, дикими свиньями и другими животными. На каждом клочке земли росли пальмовые деревья, каждый год дававшие надежный урожай питательных фруктов.
Контрастируя с засушливой пустыней, эти заросли могли казаться раем. Если убрать паводковую воду в каналы, осушить болота и оросить засушливые берега, то эти места можно было превратить в настоящий Эдем.
Земля была настолько плодородной, что воздавала сторицей. Действительно, в документах, датируемых начиная с 2500 года до н. э., указывается, что средний урожай с поля ячменя составлял восемьдесят шесть к одному (по сравнению с посеянным), поэтому земледельцы легко получали излишки, превышавшие их домашние потребности.
Излишки были необходимы, ибо жившие здесь люди не располагали источниками сырья для изготовления необходимой утвари. Леса (кроме ценных пальм и малопригодных для дела пород деревьев) и строительного камня не было, в наносном иле также не имелось камней, тем более кусков кремня, подходящих для изготовления даже простейших режущих орудий. Поэтому все необходимое, в том числе древесину и камень для строительства, приходилось ввозить из других районов.
Однако речные пути не только соединяли всю долину, но и являлись удобными дорогами, по которым было легко доставлять необходимые материалы из горных земель, расположенных в верховьях рек или на побережье Персидского залива. Поэтому торговля, являвшаяся настоятельной необходимостью, осуществлялась достаточно просто. Кстати, поскольку материал для топоров и ножей в любом случае приходилось ввозить, медь оказывалась более экономичной, чем менее прочные камни и кремни.
Первые поселенцы прибыли в Шумер вместе с орудиями и всем необходимым, аналогичным тому, что находим в бесчисленных курганах, скрывающих поселения медного века в Иране, и напоминающим находки в халафийских селениях в Сирии и Ассирии. Старейшее поселение определено у небольшого святилища в Эриду. В результате нескольких перестроек и расширения святилища здесь был насыпан искусственный холм, увенчанный историческим храмом бога Эа (Энки). Шестая реконструкция первоначального святилища образовала центр поселения из камышовых хижин культуры убайд, описанной выше.
Остатки аналогичных поселений культуры убайд обнаруживаются на месте самых крупных исторических городов Шумера — Урука, Эриду, Лагаша, Ура, однако они практически не встречаются в верховьях, на той территории, где возник позже Аккад.
Все подобные поселения культуры убайд легко отделить от старейших «исторических» поселений (где встречаются явственные письменные документы) благодаря пятнадцатиметровому слою развалин, накопившихся в сирийских и иранских «теллях» в результате многочисленных реконструкций (а также разрушений) центра поселений.
Хотя культовый центр на всех уровнях располагался на одном и том же священном месте, как, например, в Эриду, изменение стиля керамики, введение гончарного круга, последовательная замена цилиндрических печатей штампами четко отражают приток новых поселенцев с иными традициями, соединившихся с первопроходцами и образовавших гетерогенное сообщество со смешанной культурой.
Между культурой убайд и первой исторической или ранней династической цивилизациями археологи выделяют по крайней мере две культуры, определяемые соответственно как культура Урука и культура Джемдет-Насра, обе они представлены не только в Шумере и позже в Аккаде, но и отмечаются далеко к северу, в месте слияния Диялы и Тигра близ Багдада и вверх от Евфрата до древнего города Мари, напротив устья Хабура.
На основании поздних письменных источников филологи установили наличие трех лингвистических групп яфетической, то есть индоевропейской (известной только умозрительно по нескольким названиям мест), семитской (языки, родственные еврейскому и арабскому) и преобладавшей шумерской.
Правда, далеко не всегда оказывается возможным соотнести эти лингвистические обозначения с археологическими культурами, хотя и известно, что шумеры писали на шумерском до конца времени гегемонии Урука. (Лугальзаггиси, правитель Уммы, на короткое время подчинил себе почти весь Шумер, сделав своей столицей Урук. Однако семитизированный север Двуречья во главе с царем Аккада Саргоном Древним победил в битве войско Урука и 50 других царьков Шумера. После этого началась быстрая семитизация и Шумера (после 2316 г. до н. э.). — Ред.) Шумерское письмо использовалось, чтобы записывать в Мари другим алфавитом шумерские имена, где-то около начала ранней династической стадии.
К концу времени (стадии) Урук руины последовательно сменявших друг друга поселений уже образовали в Уруке курган высотой около 20 метров. Вместо цветущего поселения на его вершине располагалась квадратная городская площадь. В верхнем слое находятся руины гигантского храма, размером примерно 75 ? 30 метров (об ассирийских святилищах речь шла выше), позже посвященного богине Инанне (главная богиня Урука, «родительница всего существующего», после семитизации Месопотамии стала называться Иштар. — Ред.).
Позади храма поднимался искусственный холм, или зиккурат, высотой почти 11 метров, построенный из глины и высушенных на солнце кирпичей, а крутые ступенчатые стены были упрочнены тысячами обожженных кирпичей, уложенных на еще влажную глиняную основу.
Ступени вели на верхнюю платформу, покрытую асфальтом. На ней размещался небольшой храм размером примерно 2,23 ? 17,4 метра. В нем находилось длинное святилище с алтарем или изображением бога в глубине помещения, а по сторонам располагались небольшие комнаты. Стены коридора, в верхней части которых располагался ряд световых окон, были облицованы побеленным кирпичом или деревянными панелями. Дверные проемы также обрамлялись привозным деревом и прикрывались циновками.
Сооружение подобных монументальных храмов и искусственных холмов, производство кирпичей и керамических плиток, ввоз сосновой древесины (из Сирии или из гор Ирана), лазурита (с территории совр. Афганистана), серебра, свинца и меди для украшения усыпальниц позволяют говорить о больших трудовых затратах и наличии огромного населения. С точки зрения величины сообщества следует говорить о том, что из селения оно превратилось в город, конечно постепенно богатея. Возможно, каменщики, ремесленники и остальные рабочие трудились на возведении таких сооружений безвозмездно, поскольку это считалось общественными работами. Если им даже и не платили за их труд, то их, по крайней мере, кормили, для чего требовались постоянные и значительные запасы продовольствия.
Выполнению поставленных задач способствовало плодородие земли, обеспечивавшей производство сельхозпродукции в объемах намного больших, чем мог потребить крестьянин. Можно предположить, и поздние записи это подтверждают, что «боги» (то есть храмы) концентрировали излишки у себя, а затем эти запасы распределялись среди работавших на храм людей.
Возможно, боги являлись отражением структуры родового сообщества и рассматривались как создатели и, следовательно, основные владельцы тех плодородных угодий, что само сообщество создало из мелиорированных песков и болот коллективным трудом нескольких поколений рода (клана).
Все же, хотя боги и оставались вымыслом, они имели в своем распоряжении реальных представителей, особых слуг, которые могли многое делать, чтобы придать конкретную форму воображаемым существам, высказывая требования от их лица в соответствии со своими пожеланиями.
Храмы предполагали наличие жрецов, которые, как это происходит в «тайных обществах», что существовали у некоторых первобытных племен, монополизировали общественный культ. В начале исторических записей шумерские жрецы создали объединение вечное, как и сами боги, которым они служили и которых они поддерживали. Когда какой-нибудь жрец умирал, на вакантное место сразу же назначали его преемника. Видимо, это произошло в 4-м тысячелетии до н. э., когда весьма доходное дело управления культом соединилось с распределением поступающих в распоряжение жрецов излишков.
Устройство храмов было важной общественной работой. Следовало скоординировать и направить труд сотен участников работ, точно распланировав его на перспективу. До возведения стен очертания храма размечались веревками на местности. Проекцию цокольного этажа храма, обозначенную на битумном полу с помощью тонких красных линий, оставленных окрашенным шнуром, нашли на вершине искусственного холма еще до того, как был раскопан храм.
В ходе раскопок других шумерских городов от этого и более позднего времени до нас дошли планы храмов, нарисованные на глиняных табличках. Шумеры верили, что такие планы придумали сами боги, а затем показали их в снах священнослужителям. Но на самом деле фактическими архитекторами являлись жрецы.
В более поздних храмах, также относившихся к периоду культуры Урука и к следующему периоду культуры Аккада (культуры шумеров, завоеванных семитами из Аккада, период от Саргона Древнего до завоевания Месопотамии гутеями (кутиями) с гор, разгромившими аккадцев. — Ред.), обнаружены глиняные таблички, испещренные условными картинками и цифрами. Они представляют собой счета, являясь прямыми предшественниками тех документов, которые мы видим сегодня.
Жрецы, управлявшие храмовыми хозяйствами, должны были отчитываться перед бдительным руководителем своей корпорации. Для этого они и создали удобный способ регистрации доходов и выдачи письменных предписаний, понятных всем коллегам и преемникам. Первоначально записи велись с применением условных знаков, которые со временем превратились в письменность.
Письменность, созданная вскоре после 3000 года до н. э., стала полностью понятна и современным филологам, так что документы заговорили с нами спустя тысячелетия. С их помощью мы можем исследовать шумерские города раннего династического периода, то есть первой половины 3-го тысячелетия до н. э.
Итак, сам по себе шумерский город был огорожен каменной стеной со рвом, под прикрытием которых человек впервые обрел собственный мир, относительно защищенный от непосредственного воздействия преобразованной человеком внешней среды. Город располагался в центре искусственного ландшафта из садов, полей и пастбищ, созданных на месте камышовых болот и пустыни в результате коллективной деятельности предшествующих поколений, построивших систему запруд и проведших каналы, которые не только осушали землю и делали ее пригодной для ведения сельского хозяйства, но и обеспечивали жителей водой и рыбой, становились удобным причалом для торговцев из дальних земель.
Уже по своим размерам шумерский город резко отличался от старых поселений. Хотя по сравнению с нынешними Лондоном или Нью-Йорком он представлял собой небольшое образование, однако четко ознаменовал новый тип поселения людей. Застроенная площадь Ура составляла 150 акров (более 60 гектаров), по аналогии с современными ближневосточными городами его население должно было составлять не меньше 24 тысяч жителей.
Правитель Лагаша, одного из небольших шумерских городов, о котором мы достаточно хорошо осведомлены, заявлял, что ему подчиняются более 10 тысяч глав семей, что, в свою очередь, означает население примерно в 36 тысяч человек, возможно, речь идет только о взрослых мужчинах. Скорее всего, население Лагаша, Уммы, а также того города, который раскопан на городище с названием Хафадже (близ Багдада, на противоположном, левом берегу реки Диялы), в 3-м тысячелетии до н. э. составляло соответственно 19, 16 и 12 тысяч.
Духовное и экономическое единство нового образования более четко проявляется в храмах богов, воздвигавшихся на искусственном основании с доминировавшим на нем зиккуратом. Здесь же находились зернохранилища, торговые лавки и мастерские ремесленников.
Как представители определенного племени и клана боги владели общей землей, обрабатываемой коллективно. Городской землей, очевидно, уже владели конкретные лица, а пастбища оставались в общественном пользовании. В частности, племенная территория Лагаша, похоже, делилась на поместья, принадлежавшие примерно двадцати божествам, причем самое крупное владение, скорее всего, сохранялось за главным богом города или племени.
Супруга этого бога Нингирсу, Бау (иначе Баба. — Ред.), документы храма которой дошли до нас практически неповрежденными, владела около 44 квадратных километров земель. Как полагалось в те времена, три четверти этой территории составляли пахотные земли, обработку которых осуществляли отдельные семьи на участках различной величины.
Остальное владение Бау считалось «личным поместьем» и обрабатывалось наемными рабочими, арендаторами, платившими седьмую или восьмую части стоимости полученного продукта в качестве ренты. Или, как обычно, здесь трудились оставшиеся «члены племени».
Кроме того, при храме работали 21 пекарь, получавшие плату зерном, им помогали 27 рабынь, 40 женщин занимались тем, что обрабатывали шерсть, полученную из стада богини. Трудились и ткачихи, кузнецы и другие ремесленники, не говоря о чиновниках, писцах и священниках.
Храм также обеспечивал своих наемных работников необходимым оборудованием — металлическими орудиями труда, плугами, тягловыми животными, повозками и лодками. Кроме того, Бау также принадлежал скот, в том числе племенной бык, привезенный из Элама. Шумеры полагали, что в условиях знойных долин скот будет постепенно вырождаться, если его не обновлять скотом, привезенным с гор.
Итак, храм предстает перед нами как божественное хозяйство, точнее, увеличенная версия древней патриархальной усадьбы. Работали в нем члены неолитического хозяйства, каждый из которых был специализирован на соответствующем виде деятельности. Такое разделение и четкое задание на день являются особенностями неолитической экономики. Например, текстильное производство, которым руководила хозяйка, делилось между тремя группами работниц. Получалось, что специалисты выводились из прямого производства еды и получали довольствие из излишков, получаемых арендаторами храма и накапливаемых в его амбарах.
Новый класс специалистов-ремесленников, появившийся еще до городской революции, обеспечивался точно так же, как и раньше, и легко инкорпорировался в храмовую организацию. Однако в обмен на гарантированное обеспечение жильем и питанием кузнец, в частности, терял свою свободу и престижное положение, которым он располагал ранее. Он должен был продавать свои навыки и продукцию главе хозяйства в обмен на припасы и обеспечение сырьем. Подобная судьба угрожала и другим ремесленникам, появившимся в то время, — стекольщикам, ювелирам, резчикам печатей.
Система «божественного» (храмового) хозяйства способствовала рациональному землепользованию, прокладке необходимых каналов, что позволяло получать достаточные излишки продовольствия, необходимые для поддержки возраставшего населения. Вместе с тем храмовое хозяйство не представляло собой замкнутой системы, хотя и объединялось под довлеющим правлением Нингирсу (главного бога Лагаша).
Проводившиеся тогда переписи, основанные на первых храмовых реестрах по выдаче заработной платы, уменьшают численность городского населения. В частности, в него входили профессиональные купцы или торговцы, далеко не все из которых были связаны с определенными храмовыми хозяйствами. Поэтому они редко присутствуют в списках храмовых арендаторов, которые являются нашими главными источниками сведений о профессиях, существовавших во времена ранних династий. Во всяком случае, археологические источники свидетельствуют об активной деятельности торговцев.
Как отмечалось выше, импорт играл существенную роль в жизнедеятельности населения аллювиальной равнины. К 3000 году до н. э. медь или бронза, дерево для строительства, камень, скорее всего, для жерновов и дверных опор (на Древнем Востоке деревянные двери не соединялись на шарнирах, а поворачивались на камне с отверстием, установленном в основании косяка) приобрели особое значение для городского населения. Импорт золота, серебра, свинца, лазурита и других драгоценных материалов был насущной необходимостью для храмов. Эти и другие материалы регулярно ввозились и тщательно учитывались, о чем свидетельствуют находки в развалинах, не говоря о еще большем количестве найденных в захоронениях начиная с культуры Джемдет-Наср (это современное название городища, где раскопан шумерский город, название которого утрачено; близ холма, где раскопан шумерский город Кттти. — Ред.).
Медь в основном поступала из Магана (современный Оман), расположенного на побережье Персидского залива, а также, возможно, и из восточных гор. Олово, скорее всего, получали из Дрангианы, расположенной на востоке Ирана (и юго-западе совр. Афганистана (провинция Фарах). — Ред.), из Сирии, из Малой Азии или даже из Европы. Основным источником поступления серебра и свинца оставались горы Тавра.
Лес привозили с гор, расположенных на северо-востоке, вероятно, также с прибрежных отрогов Сирии, лучшим считался камень из Омана, лазурит — из района современного Бадахшана (Северо-Восточный Афганистан), перламутр из Персидского залива, морские раковины с полуострова Индостан. На самом деле торговля оказывалась такой оживленной, что из городов долины Инда поступали промышленные товары — амулеты с печатями, бусы и, возможно, даже гончарные круги.
Организация подобных перевозок требовала объединения работников разных народов. Выше мы уже указывали причины, по которым нанимались на работу жители окраин или кочевых племен, занятых в основном выращиванием скота. В равной степени они могли быть семитами, которые в поздние исторические времена повсеместно проявляли себя как торговцы.
Торговать приходилось в сложных условиях. Караваны должны были пересекать болота, пустыни и горные хребты, судам приходилось не только плавать по каналам и извилистым руслам рек, по мелководью и камышовым зарослям, но и храбро прокладывать пути в морских водах — в Персидском заливе и, далее, в Аравийское море.
Торговцам нужно было проходить через территории других племен, которые приходилось ублажать подкупами или принуждать оружием, чтобы они разрешили пройти и позволили запастись водой и другими необходимыми вещами, из-за чего перевозка товаров стоила больших денег. Поэтому, кроме вьючных животных, купцы нуждались в припасах и соответствующем снаряжении для путешествия и защиты от нападений, а также в средствах, чтобы давать взятки и приобретать необходимое.
В конечных пунктах устраивали полупостоянные агентства для собирания грузов, точно так же, как в свое время деловые дома Европы устраивали «фактории» и колонии на берегах Африки или Китая, в городах Леванта и Стамбуле (Константинополе). Сохранилось множество деловых документов и писем, относящихся к такой купеческой колонии, устроенной в начале 2-го тысячелетия до н. э. в Канесе, на Малоазиатском нагорье (близ совр. города Кайсери). Она занималась вывозом меди, серебра и свинца, добытых на рудниках на территории нынешней Турции. Упоминания в поздних эпосах подразумевают, что эта колония уже существовала около 2500 года до н. э. (то есть почти за 3600 лет до того, как в Малую Азию ворвались турки (после 1071 года), основавшие здесь государство на останках древних цивилизаций. — Ред.).
Благодаря этим условиям торговля на Востоке сильнее, чем сегодня, способствовала смешению культур. Возможно, с караванами путешествовали и свободные ремесленники — в поисках применения своих навыков, в то время как рабы становились частью сделок. Последние, проданные в дальние страны, пытались приспособиться и выжить.
Находящимся в чужеземной стране иностранцам требовалось создать условия, чтобы они могли отправлять свои религиозные культы. Подобное происходило и в английских колониях, расположенных в католических или мусульманских странах, где англичане ожидали, что им дадут проводить каждое воскресенье службу по англиканскому обряду.
Подтверждение сказанному находим в сцене, нарисованной местным шумерским художником на вазе, найденной в руинах города у реки Диялы (очевидно, город, раскопанный на городище Хафадже. — Ред.). На ней изображен индийский (доарийский) обряд, очевидно совершаемый в местном святилище в Аккаде. Если подобным образом передавались культы, то тем более это происходило в отношении полезных искусств и ремесел. Торговля способствовала обмену опытом.
При таких условиях торговля способствовала разнородности городского населения. По языковым и археологическим свидетельствам, в городах имелось немало представителей из различных языковых и культурных диаспор.
Свободные купцы, которым приходилось в силу своей профессии путешествовать, не могли торговать только с одним городом. Точно так же и ремесленники не могли продавать свои навыки в одном месте. В ранних документах из Лагаша мы читаем о человеке из соседнего города Уммы, работавшем на пивоварне Бау. Поскольку социальное устройство способствовало объединению столь несопоставимых элементов, древние родственные традиции постепенно утрачивали свое влияние.
Черты тотемизма заметны в символах божеств и в изображениях культовых сцен, участники которых одеты как животные. Храмовые хозяйства, земля которых, возможно, периодически распределялась среди работников (постоянных и временных) этих хозяйств, скорее всего, образовались из совместно обрабатывавшихся клановых земель. Они распределялись ежегодно, чтобы обрабатываться членами племени, как происходило ранее во многих первобытных сообществах.
Однако всякое соответствие участков земли в подобных крестьянских наделах исчезает ко времени первых документов из Лагаша. Пока большая часть «работников» Бау, похоже, удерживала участки только от 0,32 до 1 гектара, высшие храмовые чиновники отводили себе по 14,4 гектара.
Более того, хотя теоретически все члены храмового хозяйства являлись «слугами божьими», условия службы сильно различались для администрации и жрецов, с одной стороны, и арендаторов, наемных работников и рабов — с другой. Крестьяне, имевшие наделы земли, и сельскохозяйственные рабочие получали только часть произведенного ими продукта. Из продуктов, собранных и запасенных храмом, платили пекарям, пивоварам и другим ремесленникам, которые получали умеренную плату зерном. Помогавшие им рабы, предположительно, получали практически прожиточный минимум.
Действительно, уже до 2500 года до н. э. храмовые хозяйства перестали напоминать счастливые семьи. Те ошибки, которые мешали достижению гармонии хозяйств, странным образом изложены в декрете правителя Лагаша Урукагины, нацеленном на то, чтобы восстановить старый порядок, «в том виде, в каком он существовал с самого начала». (Реформы Урукагины преследовали цель увеличить число свободных общинников, защищая их от произвола ростовщиков и очень богатых. Многое Урукагине удалось, но вскоре он был разбит коалицией городов во главе с царем Уммы Лугальзаггиси, чему способствовала и деятельность «пятой колонны», помогавшей противнику. — Ред.)
Пользующиеся привилегированным положением жрецы практиковали разные формы вымогательства (плату за погребение, например). Они воспринимали принадлежавшие богу (то есть сообществу) земли, скот, оборудование и слуг как свою частную собственность или личных рабов.
«Высший жрец вошел в сад бедных… и взял оттуда древесину». «Если дом большого человека примыкает к тому, что принадлежит обыкновенному горожанину», первый может забрать убогое жилище второго и не выплачивать компенсацию его владельцу.
«Если у подданного появится прекрасный осел и его господин скажет: „Я куплю его“, то пользующийся привилегиями покупатель редко заплатит „так много, чтобы удовлетворить его владельца“». Несмотря на всю неуклюжесть языка, этот архаический текст, бесспорно, позволяет осветить настоящий конфликт классов.
Фактически производимые в условиях новой экономики излишки сосредотачивались в руках относительно небольшого по численности класса. Такая концентрация, бесспорно, оказывалась необходимой для накопления частных состояний и превращения их в резерв, достаточный для выполнения огромных задач, возлагаемых на цивилизованное общество. В то же время процесс разделил общество на классы и вызвал дальнейшие противоречия в новой экономике. Ведь он ограничивал расширение ремесленного производства и, соответственно, вел к изъятию излишков у сельского населения.
Поскольку только «боги» и их любимые слуги имели возможность покупать продукцию новых производств, в обществе практически не возникала настоящая потребность в подобных изделиях. Только некоторые ремесленники могли самостоятельно добывать средства к существованию.
Что касается крестьян, то, как и в период неолита, им приходилось искать и осваивать новые земли для получения сельскохозяйственной продукции. Продолжались оросительные работы, велась война с пустыней и болотами. Кроме того, города воевали с соседними городами с целью захвата плодородных земель. Словом, все как и во времена первобытных сообществ.
Поэтому, хотя города Шумера обладали общей культурой и зависели от вод одних и тех же рек, каждый из них оставался политически независимым, готовым сражаться с собственными соседями. Почти во всех древних законодательных документах, более ранних, чем счетные таблички, описываются войны, например между соседними городами Лагаш и Умма за обладание спорной полоской пограничной земли.
Металлическое оружие занимает важное место в инвентаре всех древних погребений. Даже в период доминирования Урука на некоторых печатях вырезались батальные сцены. (То есть в первой половине 3-го тысячелетия до н. э., когда шумерские города выясняли отношения между собой, например, между Уруком, возглавляемым царем Гильгамешем, и Кишем во главе с царем Аккой. С середины 3-го тысячелетия до н. э. в Месопотамию активно мигрируют кочевники-семиты из аравийских пустынь. Вскоре они семитизировали север Месопотамии, а затем во главе с Саргоном Древним подчинили высококультурный, но ослабленный усобицами остальной шумерский мир. — Ред.) Конечно, горожанам приходилось отражать нападения голодных обитателей окраинных районов соседних пустынь (семитов. — Ред.), завистливо глядевших на богатые города и принадлежащие этим городам земли, созданные столетиями тяжелого труда.
Новому институту приходилось противодействовать подобным конфликтам. В начале исторических времен появилось государство, воплощенное в единичной фигуре городского правителя, который являлся наемным военачальником, командовавшим ополчением и издававшим распоряжения.
Более поздние шумерские чиновники считали, что «правитель сошел с небес», за тысячи лет до мифологического наводнения или, по еврейской легенде, Всемирного потопа. (Легенда эта шумерская. В ней благочестивый герой Зиусудра спасся в построенном по совету бога Энки (Эа) корабле. В позднем вавилонском варианте Зиусудра стал Утнапиштимом. Евреи же через две с лишним тысячи лет списали эту шумерскую легенду (вошедшую затем в Библию) в период так называемого «вавилонского плена» 586–539 гг. до н. э. (увел их из захваченного Иерусалима вавилонский царь Навуходоносор, а отпустил из Вавилона, даровав льготы (видимо, за содействие в ночном захвате города — кто-то открыл персам ворота мощной крепости), персидский царь Кир II Великий). — Ред.) В археологических находках культур городов Урук и Джемдет-Наср дворцы и царские регалии совершенно затмеваются храмами и их утварью. Все же символы, содержащиеся на некоторых ранних печатях, возможно, являются и пиктографическими изображениями царских титулов. Уже на первых надписях, поддающихся расшифровке, относящихся примерно к 2750 году до н. э., появились и «царские» имена.
Первые городские правители обычно именовали себя «ишакку» — «представитель бога» и лишь затем «лугаль» или «патеси» («энси») — царь. («Лугаль» обозначал ни от кого не зависящего главу шумерского города-государства. Термином же «патеси» («энси»), первоначально, видимо, бывшим жреческим титулом, обозначался правитель государства, признававшего над собой господство какого-нибудь другого политического центра. Такой правитель играл в своем городе, как правило, лишь роль верховного жреца, политическая же власть принадлежала лугалю государства, которому данный патеси подчинялся. — Ред.)
Историк из Лагаша, свидетельства которого найдены современными учеными, пишет: «Быки бога пахали луковые наделы ишакку; луковые и огуречные наделы ишакку занимали лучшие земли бога». Самые уважаемые служители храма вынуждены были отдавать ишакку большое количество своих ослов, быков и зерна. Когда покойника приносили на кладбище для погребения, его родственники должны были платить ячменем, хлебом, пивом и всевозможными предметами домашнего обихода. По всей стране, от края до края, замечает рассказчик, «всюду были сборщики налогов». Такое жестокое угнетение привело к революции: правящая династия была свергнута, власть перешла к новому правителю по имени Урукагина. Он ликвидировал большинство сборщиков податей и отменил незаконные поборы; положил конец угнетению и жестокому обращению, жертвами которых были бедняки. Важно, что Урукагина заключил союз с богом Лагаша Нингирсу, обещая, что не потерпит, чтобы вдовы и сироты стали жертвами «сильных людей». Но реформы (или это была революция?) Урукагины не укрепили город (укрепили, но не настолько, чтобы противостоять коалиции противника и «пятой колонне», действовавшей за спиной. — Ред.). Несколько лет спустя он был разбит царем Уммы Лугальзаггиси, от этого поражения город Лагаш не смог более оправиться (и Лугальзаггиси недолго радовался победе — с севера начали наступление семиты из Аккада во главе с Саргоном Древним. — Ред.).
С одной стороны, правитель был обязан своей властью магическому отождествлению с главным богом города, ибо играл роль божества в обрядовых действах, посвященных местным богам и богам плодородия, о чем мы уже говорили выше. Очевидно, что в поздние времена на больших ежегодных праздниках правитель персонифицировал божество.
С другой стороны, магическая власть ишакку поддерживалась его полномочиями военачальника. Одной из главных тем искусства периода ранних династий является изображение правителя, карающего своих врагов.
Как земное воплощение главы местного пантеона правитель города объединил, хотя и чисто метафорически, несколько «божественных хозяйств» в нечто похожее на громадную семью. Например, в Лагаше к нескольким божествам, которым поклонялись горожане, относились как к членам патриархального семейства.
Так, Урукагина считался высшим жрецом главного бога Нингирсу. Его жена была верховной жрицей Бау, супруги Нингирсу, и так далее. В качестве военачальника ишакку командовал городским войском (ополчением). Тем не менее в ранних исторических документах именно боги городов отправляются на войну и одерживают победы. Соответственно после победы Нингирсу получал самый большой кусок захваченной территории, а затем уже упоминались остальные божества.
Как представитель «племенного» бога ишакку также получал самый большой надел из клановых земель, в Лагаше он пользовался 246 гектарами только поместья Бау, а кроме того, и «налогами», определенной частью даров, подносившихся божеству побежденными. От имени бога он получал большую часть добычи, завоеванной победившим божеством.
Таким образом, городской правитель начинал сосредотачивать у себя значительную часть излишков продуктов, получаемых с земли. Боги, несомненно, оказывались в долгу перед необыкновенной щедростью правителя. В ранних надписях говорится, что они с особой радостью жили в святилищах храмов.
Однако правители призывали также к необходимости отдавать часть излишков на восстановительные работы — рытье каналов и строительство зернохранилищ. Они напоминают также об экспедициях, отправлявшихся в Маган (Оман) и другие дальние земли за металлом, камнем, лесом и другими материалами, необходимыми для ведения войны и деятельности ремесленников. Последние, таким образом, оказывались в зависимости от ишакку, поставлявшего им сырье.
Действительно, после 2500 года до н. э. торговля металлами, жизненно необходимая для производства вооружения, перешла в руки правителей, хотя иногда и номинально. В любом случае правитель, как и государство, являлся главным покупателем металла и подобных товаров и поэтому главенствовал на рынке.
Тем не менее город-государство в Месопотамии не приобрел (как предполагал Гейшельгейм) положения современного тоталитарного государства, ибо ишакку не походил на фюрера. Храмовые объединения всегда пользовались определенной свободой, как экономической, так и духовной, однако во многом они могли зависеть от щедрости городского правителя. Все же постоянные объединения жрецов становились более устойчивыми, чем любые временные династии.
Правителя могли свергнуть во время внутренних революций или убить в результате вторжения извне. Жрецы же сохраняли преемственность, несмотря на смену правления. Завоеватели обычно уважительно относились к храмам и часто, как и местные правители, щедро их украшали. В то же самое время практически до 2400 года до н. э. и иногда до 1800 года до н. э. небольшая территория Шумера и Аккада делилась на множество независимых городов-государств, предлагавших альтернативные рынки для чужеземных купцов, промышленных продуктов и изделий ремесленников.
Фактически каждый честолюбивый городской правитель искал в обозначенных выше противоречиях оправдание подобных усобиц и раздробленности, стремясь к приоритету своих богов и своего города. Даже около 2000 года до н. э. шумерские храмовые историки полагали, что тот или другой город всегда пользуется правом осуществлять высшее руководство над своей землей.
Иногда некоторые и современные авторы видят во всеобщем культе таких богов, как Энлиль (бог земли), чей главный храм находился в Ниппуре, отражение политического союза в доисторические времена. Однако сохранившиеся документы не представляют отчетливых свидетельств доминирования одного города над остальными примерно вплоть до 2400 года до н. э., когда правитель Уммы Лугальзаггиси завоевал ряд городов. Однако его «империя» оказалась эфемерной. Номы, входившие в состав его государства, прямо управлялись местными правителями, а Лугальзаггиси был лишь выбран в каждом номе верховным жрецом. Иначе говоря, он сам подчинялся властям отдельных городов-государств, а его государство представляло, таким образом, только конфедерацию городов-государств, объединенных персоной общего верховного жреца в порядке личной унии.
Кроме того, вскоре после захвата этих территорий Лугальзаггиси пришлось столкнуться с Саргоном Древним, царем Аккада. (В прошлом Саргон (Шаррукин) был садовником и виночерпием Урзабабы, царя шумерского города Киш. Хорошо узнав изнутри силу и слабости шумеров, Саргон при слабых преемниках Урзабабы добился самостоятельности основанного им города Аккада, а затем стал набираться сил, создавая войско нового типа с большим количеством лучников. — Ред.) Более поздний текст о войне Лугальзаггиси с Саргоном повествует, что за Лугальзаггиси шло 50 патеси и союзных царьков. По-видимому, в этой борьбе многие местные правители оставались долгое время верными Лугальзаггиси, а это, в свою очередь, означает, что его верховная власть не была слишком тяжелой. Сначала Саргон предложил Лугальзаггиси породниться с ним путем династического брака. Лугальзаггиси отказал. Тогда Саргон перешел к военным действиям и вскоре разгромил в битве своего противника. Лугальзаггиси был взят в плен, отправлен в клетке для собак в Ниппур и в медных оковах проведен в торжественной процессии к воротам Энлиля, после чего его, вероятно, казнили (принесли в жертву).
Саргон — быстро достигший успеха правитель, выскочка из нового города Аккада, некоторые полагают, что он был сыном садовника (Саргон сам был садовником. А о своем происхождении он писал: «Мать моя была бедна, отца я не ведал… Зачала меня мать, родила меня втайне, положила в тростниковую корзину, вход замазала смолой и пустила по реке». — Ред.). Он смог добиться реального объединения Месопотамии, которое продолжалось примерно столетие. Точно так же повели себя позже шумерские правители Ура, царь Вавилона Хаммурапи и др. Однако вместе с приходом Саргона раннединастический период (ок. 2900 — ок. 2316 до н. э.) закончился.
При новом экономическом порядке вождь был не только облечен священной царской властью, он стал полновластным владетелем и правителем государства. Сама природа этого порядка вызвала к жизни новый способ передачи человеческого опыта — точный и объективный — и создала науки нового типа — точные, способные предвидеть результаты.
Выше уже говорилось об изобретении письменности и создании литературы в Шумере. Явление это заслуживает особого внимания, причем вовсе не потому, что стало шагом, имевшим не только поразительные последствия для последующей истории человечества, но и потому, что нигде еще в мире весь процесс организации письма, письменного языка не подтверждается серией современных документов, начиная с первых опытов до окончательного принятия согласованной орфографии. К счастью для нас, шумеры использовали с самого начала таблички из глины, сохранявшие информацию после обжига.
Постоянные объединения священников столкнулись со сложной задачей управления невероятными ранее накоплениями богатств, принадлежавших шумерским божествам. Администрирование подобных объединенных храмовых доходов от имени божественного хозяина требовало введения точных отчетов обо всех полученных доходах и тратах. Слуги бога должны были обязательно предоставлять отчет о своей деятельности.
Следовало составить отчет, понятный не только самому чиновнику, но также и его преемнику, и всем партнерам по совместному предприятию. Никакая личная система напоминаний типа завязывания узелка на память не использовалась. Руководителю пивоварни полагалось отметить, какого качества и в каком количестве он получил пиво, указать его крепость, символами обозначить так, чтобы написанное не превращалось в шифр и не только напоминало ему о чем-то значимом для него, но и было понятным для его преемника, проверяющего земли и угодья, и другим коллегам.
Изобретение системы письма стало поводом для того, чтобы понять, что значение следует соединить с символами, и тогда общество сможет использовать их в своих целях. Символы (иероглифы) на старейших табличках представляют собой в основном картинки, которые часто произвольно толковались. Их можно назвать пиктограммами (и состоящую из них систему письма назвали пиктографической).
Даже простейшая пиктограмма уже оказалась практически удобной. Чтобы обозначить осла, не нужно было усердно вырисовывать на табличке его фотографически точное изображение: достаточно было упрощенного и схематичного наброска.
Использовавшиеся на древнейших табличках обозначения отличались некоторым разнообразием, но достаточно быстро стандартизировались. Сказанное означает, что люди согласились с неким изображением осла и стали его использовать.
Идея заключалась в развитии того, чтобы придать символическое значение рисункам на печатях, отмечаемым со времен культуры убайд, поскольку с их помощью делали оттиски на глине. На печатях обнаруживаются даже прообразы особых знаков, использовавшихся как цифры.
Заметим, что многие понятия было просто невозможно передать посредством рисунков. Трудность преодолели, согласившись придать изображению некоторое значение. Так, например, сосуд с узким горлом приняли за заданную меру объема, скажем гур. Нанося на корпус сосуда штрихи, получали, что гур ячменя (две полоски) отличался от гура пива (три полоски). Такой прием мы встречаем уже в артефактах 4-го тысячелетия до н. э.
Знаки использовались не только для обозначения предметов, но и для передачи абстрактных понятий, благодаря чему пиктографическое письмо стало идеографическим. Принимая новые изображения и приходя к соглашению по поводу спорных модификаций и комбинаций, эту систему постепенно расширяли, чтобы выразить большую часть необходимых идей. Позже по данному пути пошли китайцы.
Шумеры отправились по другому направлению. Большинство распространенных шумерских названий являются словами из одного слога, так, скажем, для рта используется слог «ка». Так, изображение головы человека обозначалось слогом «ка», и понятие «рот» также выражалось слогом «ка». Таким образом, он приобретал фонетическое значение и мог использоваться как фонетический символ или фонограмма.
Сочетание подобных фонограмм можно было использовать для записи названий и составления слов вместо того, чтобы изобретать для них новые знаки (идеограммы). Такую идею шумеры разработали в ранние династические времена. Они сохранили количество своих традиционных рисунков и продолжали использовать их как идеограммы. Но они также применяли их фонетически, чтобы писать слова. Часто они писали слово и добавляли идеограмму (тогда их обозначали как детерминативы), чтобы передать, какой род слова она обозначает.
Поэтому количество находившихся в обращении знаков не менялось вместе с развитием письменности (как происходило в Китае, где первые письменные памятники относятся к XV–XII вв. до н. э.), но на самом деле уменьшалось, в самых первых табличках использовалось порядка 2000 знаков, уже после 3000 года до н. э. количество постоянно использовавшихся знаков уменьшилось до 800, а к 2500 году до н. э. их стало примерно 600.
Одновременно упрощались сами знаки. Для удобства и скорости письма картинки становились настолько приблизительными, что часто не имели никакого сходства с предметами, обозначаемыми идеограммой. В конце концов они больше не прочерчивались, но образовывались комбинациями клиновидных оттисков на глине, наносимых специальными заостренными палочками. Поэтому месопотамское письмо и называли клинописью.
Очевидно, что рукописный шрифт изобрели шумеры для записывания шумерского языка только что описанным способом. Однако население, особенно городское, становилось многонациональным (в процессе семитизации Месопотамии с середины 3-го тысячелетия до н. э.) и позже состояло, по крайней мере в Аккаде или Северной Вавилонии, большей частью из семитского элемента. Как раз после 2500 года до н. э. последние шумерские иероглифы фонетически использовались для записи имен шумерских правителей. Вскоре шумеры начали применять шрифт для официальных и деловых документов, написанных на аккадском (семитском) языке (после завоевания Шумера Саргоном Древним. — Ред.), используя как семитские знаки, так и идеограммы.
Так же необходима, как шрифт, оказалась система обозначений чисел (изображение условными знаками). Число убитых во время общей охоты оленей или овец в деревенском стаде обычно обозначалось отметинами на палочке прямоугольной формы. Чтобы обозначить обширные стада храма периода городской цивилизации или содержимое городского зернохранилища, такой способ обозначения оказывался совершенно непригодным.
Следовало сойтись в использовании общего приспособления, чтобы избавиться от проблем, связанных с нанесением сотен зазубрин на палке или тысяч точек на табличке, ее заменившей. Теперь цифры от 1 до 9 просто отмечались соответствующим количеством штрихов, а 10 обозначали новым символом — кругом, выводимым вдавливанием палочки вертикально в глину, 20 — двумя вдавливаниями и т. д. При измерении объемов пива использовали новый символ, огромный полукруг, его делали большей по объему палочкой, вводя обозначение шестидесяти. Измеряя зерно, начинали со 100, как свидетельствуют самые старые таблички. Так, десятичное (1, 10, 100) и шестидесятеричное обозначения однажды стали использоваться одновременно. В Шумере десятичную систему забросили и стали использовать после 2500 года до н. э. так называемый шестидесятеричный подсчет.
Удобные знаки, системы письма и нумерации стремились сохранить с помощью образования. Стараясь выполнить свои обязанности администраторов, жрецы учились читать и писать. Им полагалось обучиться значениям и фонетическим ценностям, произвольно прикрепленным к знакам их коллегами. Они поступили точно так же, как в случае с ребенком, каждого приходится учить значениям, выделяемым обществом для звуков его живого языка.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.