Опасные игры Мопассана

Опасные игры Мопассана

Всем хорошо известна история: поражение 1870 года, уланы, бесчинствующие в деревнях, героическое сопротивление единиц и трусость большинства. Во дворе нормандской гостиницы в Руане запрягают лошадей. Дьеппский дилижанс отправляется, несмотря на снег, который падает, не прекращаясь. В тесном и холодном дилижансе все осуждающе смотрят на Пышку, имеющую дурную репутацию; жены находящихся там мужчин прячут взгляды. Но так как голод берет свое, все эти люди, засахаренные в принципах и религиозности, набрасываются лицемерной снисходительностью на корзинку с провизией, которую добрая Пышка предложила им.

Когда немецкий офицер, задержавший их на одной из остановок, заявил им, что они смогут отправиться в путь только после того, как Пышка переспит с ним, все начинают выдавать себя за настоящих честных мужчин и женщин, и занимают сторону патриотических чувств их спутницы-шлюхи. Но вскоре из-за своего рода карантина, в котором они оказались, эти добрые люди начнут оказывать на нее все более сильное давление. В результате Пышка жертвует собой ради общего дела и отдается солдафону. А на следующий день в наконец-таки освобожденном дилижансе, которая тронулась с восходом солнца, все эти люди, позабыв о тех лицемерных словах, которые они говорили накануне, повернутся к ней спиной, слишком счастливые из-за того, что могут теперь продемонстрировать свое презрение осязаемым поступком, который помог бы им позабыть то, что они сделали совсем недавно. В своей подлости они дойдут до того, что станут есть без нее, совершенно ее не замечая, ее, которая осталась без провизии, так как села в дилижанс в самый последний момент из-за своей жертвы. И Пышка будет плакать, совсем тихонько, от нанесенного ей оскорбления и гнева по поводу этой демонстрации человеческого свинства.

Этот рассказ, «потрясающий до глубины души и неприятный для буржуа», приведет в восторг Флобера, который напишет Мопассану: «Постарайся написать десяток таких сказок, и ты будешь человеком». Тургенев, который говорил, что у молодого Мопассана совсем нет таланта, изменит свое мнение после того, как прочитает полторы тысячи строк этой новеллы.

Пышка будет первой в той галерее проституток, которые так много сделают для славы Мопассана. Сестер Пышки мы будем встречать повсюду, узнавая их по деревенским лодыжкам и запястьям, их недалекости, алчности, их порочности, но в то же время и по величию их души и изяществу, в «Доме Телье», «Мадемуазель Фифи», «Мухе», «Сестрах Рондоли», «Кровати 29», «Подруге Терпению», «Одиссее одной девицы», «Вечеринке», «Порте», «Знаке», «Двадцати пяти франков лучшей» и других. Все это очаровательные создания, милые рулевые. Худые или тучные, похожие на скелеты или толстозадые, лесбиянки, гризетки или портовые шлюхи, Мими или Нини — все они вышли из прелестной новеллы.

«Вы жалуетесь на дур женщин, что все они однообразны! — писал Флобер Мопассану. — Есть очень простое средство — больше ими не пользоваться». Несомненно, так, но именно благодаря тому, что он шлялся по борделям, пивным и домам свиданий, Мопассан обогатил французскую литературу поразительной галереей, словно живых девочек, более разнообразной и красочной, чем галерея Пале-Рояля. Эти девочки, особенно если сравнить их с тонкими распутницами иностранных литератур: блудницами английской литературы XVIII века, обитательницами притонов русской литературы и литературы американской, — оказываются даже более чем живыми. Куртизанки приносили Мопассану счастье: они сыграли свою роль в том, что за границей Франции его популярность оказалась большей, чем на его родине.

Чтобы придумать персонажей и ситуации, Мопассан обращался к своей памяти; для него не было никакой надобности в том, чтобы, подобно Гонкуру или Золя, работавшими над «Девицей Элизой» и «Нана» соответственно, бегать по сомнительным кварталам с записной книжкой в руке. Этой информацией, так необходимой для автора-реалиста, он в течение долгого времени владел и даже скрывал ее до определенного момента. Что, скажем мимоходом, как раз и придает его произведениям тот неподражаемый тон правды, который так поражает.

* * *

«Он выглядит как маленький бретонский бычок», — говорил о нем Флобер. Родившийся в августе, умерший в июле, появившись на Земле и покинув ее немного спустя после того момента, как на небе появился Телец, крепко сложенный, с мясистой шеей, широким лбом, блестящими волосами, он не нуждался в том, чтобы ему приписывали добродетели, которые обычно привлекают в животных, и в частности, мужскую силу: «(…) он возбуждался по собственному желанию, — пишет Эдмон де Гонкур, — он заключал пари, что за несколько мгновений, стоя лицом к стене, он повернется с возбужденным членом, и выигрывал эти пари». Другой анекдот рассказывал, как он умел пользоваться этим своим талантом, желая эпатировать своих приглашенных, в частности, русского писателя Боборыкина, который обедал вместе с ним. «Они были в Фоли-Берже, откуда Мопассан привез женщину, и все поднялись к ней. Там, перед русским, не верившим своим глазам, он шесть раз овладел женщиной, а затем, пройдя в соседнюю комнату, где спала подруга, еще три раза доставил той удовольствие». Флобер, который с трудом верил в такие способности своего протеже, однажды вечером после обеда в компании оплатил ему бордель, чтобы своими глазами убедиться в справедливости того, что говорили. В тот вечер, когда Флобер входил в салон, одна из девиц закричала: «О! Беранже!» То, что его спутали с Беранже, а этого человека он ненавидел, так развеселило Флобера, что он чуть не лопнул со смеху.

Мопассан был похож на влюбленного Минотавра — быка с человеческим телом. Пикассо изобразил этого чудовища мифов сладострастно обнимающим тела девственниц, предоставленных его желаниям. И действительно, чувственность составляла неотъемлемую часть личности Мопассана. В ней было «что-то спонтанное, что-то здоровое и, одним словом, что-то почти невинное», — скажет Жюль Лемэтр в 1886 году. Очень рассудочному Полю Бурже, которого он увлечет за собой в бордель на виа Торреди-Нона, что неподалеку от моста Сен-Анж, он заявит, глядя в его ошеломленное лицо, пока тот поднимался с толстой шлюхой: «Теперь, мой дорогой, мне понятна ваша психология!»

Подталкиваемый своими всесильными желаниями тела и своим нежеланием повесить на себя груз освященных церковью и законом отношений, он прошел всю гамму проституции в обоих направлениях. «Бордель — единственная правда, — скажет он устами одного своего персонажа. — Я испробовал светских женщин, но мне больше этого не надо. Когда запутаешься с одной, уже не можешь освободиться, и затем с этими ломаками нужно много возиться, платить за них. Мне не нравится рядиться во фрак. И потом, нужна тысяча предосторожностей, чтобы их не скомпрометировать, не считая того, что иногда она начинает кривить лицо, тогда как здесь [в борделе] женщины всегда любезны».

Его слава спортивного человека и отличного любовника была огромной. «Этот ужасный гребец ради собственного удовольствия проделывает за один день на лодке двадцать миль по Сене», — говорит Золя. Все содержатели ресторанчиков и торговцы вином от Аржантеля до Буживаля знали его лодку, которую он называл «Розовый лепесток». Они знали также его маленьких любовниц, хотя они и менялись постоянно, прачек и подвыпивших гризеток, или проституток, ждавших клиентов на площади вокзала Сен-Лазар.

Или тех девушек, на которых он смотрел каждое воскресенье, когда они трясли своими животами в дьявольском канкане, «качая своими задами, дрожа своими грудями и распространяя вокруг себя энергичный запах потной женщины». Все эти девушки были сестрами Дюфур из «Поездки в деревню»: «(…) одной из тех женщин, которые воспламеняют вас внезапными желаниями и вплоть до ночи повергают вас в смутное беспокойство и вызывают смятение чувств». А были также как в Буживале, так и в Аньере эти восхитительные маленькие бордели прямо на пристани, к которым было так удобно причалить в лодке на минутку. «Я хотел бы иметь тысячу рук, тысячу губ и тысяч… характеров, чтобы сразу обнять всю армию этих очаровательных и незначительных существ», — вложит он в уста одного из своих персонажей.

Это были опасные игры; о риске он прекрасно знал. Свидетельством тому может служить следующее четверостишие, написанное в один из дней 1885 года на стене дома Фурнез:

Избегай вина, которое пьянит:

От него очень страдаешь на другой день.

А особенно берегись ласки

Девушек, которых находишь на дороге.

Это — совет для других.

К сожалению, расклад карт не всегда удачен, а шутливая судьба иногда возвращает даму пик — и яд уже внутри вас. К чему тогда отчаиваться? Лучше сохранить самообладание и говорить обо всем этом с насмешкой: «У меня сифилис! Наконец-то! Настоящий! — писал Мопассан одному из своих друзей. — Не презренная гонорея, не буржуазные «петушиные гребешки», а великий сифилис, от которого умер Франсуа I. И я этим горд, черт возьми! И я презираю всех буржуа. Аллилуйя, у меня сифилис, и теперь я больше не боюсь его подцепить».

Болезнь, которую ему подарила одна из «лягушек» с Сены, уже разрушала его нервную систему, словно мощными ударами топора.

В ночь с 1 на 2 января 1892 года Мопассан трижды пытался покончить с собой. 7 января он был помещен в клинику доктора Бланша. 6 июля 1893 года, то есть восемнадцать месяцев спустя, он умер от сифилиса, предварительно впав в безумие.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.