Загадки личности Леонардо

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Загадки личности Леонардо

Знания, не рожденные опытом, матерью всякой достоверности, бесплодны и полны ошибок.

Леонардо да Винчи

Казалось, мы довольно подробно знаем биографию Леонардо, сохранились его рисунки, наброски, картины и заметки. Он остался в воспоминаниях современников и в легендах. Но почему же тогда образ гения теряется в дымке, почему мы не в силах понять да Винчи? Почему нас снова и снова будоражат тайны Леонардо?

Самой любопытной остается тайна его личности. Оставив 18 томов записей, посвященных всем возможным науках, Леонардо, тем не менее, не доверял бумаге сокровенных размышлений. Лишь единственный вопрос, обращенный к себе, многократно повторяется в его записях: «Скажи мне, сделано ли тобою что-нибудь хоть когда-нибудь?.. Сделано ли что-ни-будь?.. Скажи мне, сделано ли?..»

Тайна Леонардо да Винчи – это тайна универсальности, идеала, потерянного в Новое время, утраченного в погоне за деталями, уточнениями, за которыми не видна стройная картина мироздания. Леонардо является доказательством того, что универсальное возможно.

Наша культура, разорванная между научной, религиозной и художественной концепциями виденья мира, может быть понята как единое целое. И именно в творчестве и личности Леонардо, возможно, и следует искать символ этого единства.

Леонардо уникален. Это было признано благодаря Вазари, который через много лет после смерти гения представил его потомкам так: «Величайшие достоинства, которыми когда-либо обладал человек, как ниспосланные свыше, так и врожденные, – или нет, все же сверхъестественные, чудесным образом соединившиеся в одном человеке: красота, грация, талант были таковы, что, к чему бы этот человек, столь счастливо одаренный, ни обращался, любое его действие было божественно; он всегда оставлял всех других людей позади, и это воочию доказывало, что он ведом рукой самого Господа». Итак, Вазари «обожествил» Леонардо, и даже рассказ о его кончине соответствовал этому «божественному образу»: «Тогда с ним случился припадок, предвестник смерти. Король встал и приподнял его голову, чтобы помочь ему; он делал все возможное, чтобы облегчить ему боль. Леонардо, поняв, что никогда не сможет удостоиться большей чести, отдал Богу душу на руках короля. Его божественный дух его покинул». На самом же деле король Франциск в день смерти Леонардо был очень далеко от его дома, в резиденции Сен-Жермен-ан-Лейе под Парижем, но разве это важно, когда речь идет о таком человеке, как Леонардо да Винчи? Вазари рисует идеальную картину, чтобы подчеркнуть величие гениального человека, сама цель помещения в биографии легендарного эпизода важнее, чем историческая достоверность.

Леонардо был признан «гением от Бога», и потому все то, к чему прикасалась его рука, оказывалось бесценно и достойно восхищения. Появилась целая армия подражателей Леонардо, умножавших число копий его работ. Исследователи второй половины XVI, затем XVII и XVIII веков восхваляют каждый предмет, который хотя бы косвенно связан с именем Мастера.

Но XIX век принес с собой развенчание идеалов – новые направления художественного творчества порвали со «скучным академизмом» и классикой, технический прогресс вознес человека над «темным Средневековьем» и эпохой Возрождения. И вот Джон Рескин, блестящий английский эссеист XIX века, профессор изящных искусств, заявил, что Леонардо, в конце концов, был всего лишь человеком и что его картины написаны всего лишь красками, наложенными на загрунтованную поверхность. Сам Леонардо оказался лишь «рабом архаической улыбки». В своих атаках на ценности прошлого еще более резок был французский импрессионист Пьер-Огюст Ренуар: «Леонардо да Винчи мне надоел. Ему бы следовало заниматься своими летательными машинами. Его Христос и апостолы насквозь сентиментальны. Я абсолютно уверен, что эти еврейские рыбаки готовы были пожертвовать своей шкурой за веру, не испытывая необходимости выглядеть как умирающие утки во время грозы».

Едва ли не самыми сокрушительными оказались нападки со стороны Зигмунда Фрейда – человека, который открыл «бессознательное» и снял табу с проблемы взаимоотношения полов и сексуальности. Работая с тем материалом, который он принимал за исторические факты, Фрейд в 1910 году написал эссе «Леонардо да Винчи. Воспоминания детства», где высказал догадку, что художник, в первые годы своей жизни остро переживавший отсутствие отца, оказался в эротических отношениях со своей матерью, крестьянкой Катериной, а позже, когда был взят в дом Пьеро да Винчи, сделался объектом чрезвычайной привязанности своей бездетной приемной матери. Фрейд придал очень большое значение детскому сну, или фантазии, пересказанной самим художником, в которой говорилось об эротической встрече с огромной птицей, опустившейся на колыбель ребенка. Сопоставив эту фантазию Леонардо со следующей его записью: «Акт воспроизводства (и все, что имеет к нему отношение) столь отвратителен, что человеческие существа очень скоро бы вымерли, если бы не обладали при этом приятными лицами и расположенностью к чувственности», – Фрейд пришел к заключению, что, по всей вероятности, Леонардо был скрытым гомосексуалистом, который сублимировал свои наклонности в преувеличенном желании получить новые знания.

В своих рассуждениях отец психоанализа совершил ошибку, удивительную для ученого: он черпал данные из широко известного художественного произведения Д. Мережковского «Леонардо да Винчи». К тому же Фрейд пользовался неточным переводом записок Леонардо, в котором птица из его детской фантазии называлась ястребом. Опираясь на неправильный перевод, австрийский ученый пустился в продолжительные, сложные рассуждения о древнеегипетских сексуально-религиозных обычаях, связанных с ястребами. После замечания о том, что египтяне поклонялись ястребиноголовой богине-матери по имени Мут, Фрейд торжественно восклицал: «Мы можем спросить, является ли такая звуковая близость к нашему слову «мать» (Mutter) просто случайной?» Но правильный перевод названия птицы не «ястреб», а «коршун», и это нарушает выстроенную Фрейдом цепочку размышлений.

Однако несмотря на множество неточностей в работе (о которых говорил и сам Фрейд), он побудил других взглянуть на таинственного «гения» как на живого человека, совершающего ошибки и подверженного комплексам в той же мере, как и все прочие люди. Был разрушен идеализированный, неземной образ Леонардо, и многим захотелось внимательнее исследовать его жизнь и творчество. Каково, например, было его отношение к вере, и был ли он, собственно, верующим? Насколько ценны изобретения гения для науки? Можно ли повторить опыты Леонардо? Каково было отношение Леонардо к женщинам? Насколько уверенно мы можем говорить о гомосексуальности Леонардо? Все эти, как и множество других, вопросы были поставлены исследователями. И некоторые из этих вопросов имеют вполне определенный ответ.

Например, был ли Леонардо верующим? О нем определенно нельзя говорить как об атеисте, но он был склонен скорее размышлять о религии, нежели принимать все на веру – без доказательств. Тем не менее, сам Леонардо просил похоронить его по христианскому обычаю и троекратно прочитать мессу – на это свое желание он четко указал в завещании.

Историография предлагает нам уже сформированные «образы Леонардо». Например, образ гениального художника, или образ ученого, или образ «безумного изобретателя». Но ведь сам Леонардо полагал, что живопись выражает ту же истину, что и подлинная наука. И поэтому мы не можем «разорвать» искусство и науку, ведь все тексты Леонардо – это своеобразный подстрочник к его искусству, а в науке можно искать разгадку его живописи – именно ее научность и делает ее загадкой.

Что же оставила нам история для изучения? Немногочисленные картины, которые разбросаны по музеям всего мира, около 7 тысяч не датированных и неупорядоченных заметок и рисунков, которые сшиты в «кодексы» и своим соседством обязаны не пожеланиям Леонардо, а лишь принадлежностью тому или иному владельцу. Наконец, более поздние биографии и легенды, которые нуждаются в «демистификации». Можем ли мы разгадать тайны Леонардо? По плечу ли нам такая задача? Свидетельства современников показывают, что Леонардо искусственно создавал свою загадку, рассчитывая на внешний эффект. Его записные книжки «зашифрованы» – прочесть их можно только с помощью зеркала, да и то не всегда, а в его конструкторских чертежах скрыты (намеренные?) ошибки.

Наиболее популярный образ Леонардо представлен нами в первой части очерка. Внебрачный сын потомственного нотариуса и безвестной крестьянки из Винчи, умерший «другом и отцом» французского короля. Исключительно одаренный от природы, он обладал стремительностью ума, всегда готового к импровизациям, острым глазом, красотой облика и впечатляющей физической силой. Эти качества он дополнял королевской осанкой, изысканностью манер, находчивостью в словесных придворных турнирах, вызывающим покроем яркой одежды, ловкостью в атлетических упражнениях, длинными, как у восточных магов, волосами и закрывающей всю грудь «прекрасной вьющейся бородой», а также странными развлечениями – страстью к конструированию невиданных химер и чудищ. Он одинаково легко сходился с простолюдинами, герцогами и королями. Он имел все, чтобы блистать при дворах, владеть умами и волновать сердца современников. Даже глубоким старцем он задает моду при французском дворе, сам король подражает ему в одежде, прическе, манерах. Франциск I говорил: «Не думаю, чтобы был когда-либо человек, знавший столько, сколько Леонардо… Это величайший философ».

Однако безукоризненность этого светлого образа нарушает тень – контраст между универсальностью и продуктивностью гения. Вазари полагал, что причина его малой плодовитости в растрачивании драгоценного времени на научно-технические затеи, «над которыми никогда не уставал работать его мозг». Так биограф сформировал негативное отношение к универсальности Леонардо. Его интерес к науке – живую увлеченность научными и техническими исследованиями – многие расценивали как измену «чистому искусству». Леонардо начали обвинять в увлечении анатомией и особенно математикой. Цуккари замечает: «Леонардо был очень достойным человеком своей профессии, но слишком мудрившим в отношении применения чисто математических правил при изображении движений и извивов фигур с помощью наугольника, линейки и циркуля».

Тем временем Леонардо да Винчи перестал быть «своим» и для ученых. Его рукописи разошлись по всей Европе, оседая частью в коллекциях любителей редкостей, а частью на чердаках. Ученый Д. Кардано, расхваливая Леонардо как живописца, но замечая при этом, что его попытка изобрести летательный аппарат «кончилась прескверно», отказывает ему в звании философа и прямо противопоставляет его такому «испытателю природы», как анатом Везалий. Галилей связывает с именем Леонардо только искусство живописи. Так был сформирован самый устойчивый образ Леонардо как автора картин, которые могут быть образцом для подражания, но не более того. Но в этом случае становилось не вполне верным и отношение к живописи да Винчи.

Но со временем ситуация изменилась. Исследование постепенно «всплывавших» рукописей Леонардо создало более полное и правильное представление о научных изысканиях да Винчи. В конечном итоге оказалось, что гений Леонардо сравним с выдающимися мыслителями античности – ведь да Винчи в своих открытиях «предвосхитил» едва ли не все завоевания научной революции XVII века и промышленной революции века следующего.

Первый доклад о Леонардо-ученом был сделан в самом конце XVIII века в Париже. Это было сообщение Д. Вентури о физико-математическом содержании 13 рукописей, прихваченных консулом Бонапартом из Милана в качестве военного трофея. После систематического изучения научных трудов Леонардо к концу XIX века обнаружилось, что художник Леонардо является одним из величайших ученых всех времен. «В сравнении с ним Микеланджело кажется лишь простодушным создателем героических гигантов, а Рафаэль – наивным портретистом мадонн, не проснувшихся к жизни», – писал один из исследователей его наследия. В «Обществе Леонардо да Винчи» во Флоренции о художнике часто говорят как об Учителе, не называя по имени.

Но период безудержно восторженного отношения к Леонардо-ученому тоже миновал, и в 1910 – 1920-е годы ученые решились уточнить роль Леонардо в формировании новоевропейской науки. Проблемой занимались крупнейшие историки науки: Дюгем, Торндайк, Олыпки. И что же? В итоге гениальность Леонардо вновь оказалась под вопросом, а Ольтттки даже высказал сожаление о времени, затраченном великим художником на свои научные причуды! Да и не ученый он вовсе. Талантливый дилетант – и не более. Образу Леонардо как ученому не хватает глубины, уединенности в тиши кабинета, страсти к знанию ради знания. Гений надумал нажить состояние на своих открытиях…

Исследователи торжествовали: неудивительно, что из проектов обогатиться за счет научных прозрений ничего не вышло, – просто Леонардо «не дорос» до науки. Многие историки убеждены, что успехам Леонардо на научном поприще мешал его неуемный темперамент художника. Искусствоведы, напротив, сожалеют о его научных пристрастиях: Леонардо, заключал Бернсон, повредил интеллектуализм. Сходные оценки когда-то давали и русскому композитору и химику Бородину, дескать, его увлечение музыкой вредило занятиям наукой, а занятия наукой вредили его таланту композитора.

Однако развенчание гениальности происходит и по другим причинам. «Божественный» Леонардо, по мнению некоторых его биографов, на поверку оказался «мелкой душонкой» – ожесточенным, озлобленным пессимистом, по сравнению с воззрениями которого унылая философия Шопенгауэра звучит более чем жизнеутверждающе. По характеристике Эфроса «Басни» Леонардо – «самый мрачный из басенных сборников мировой литературы». По свидетельствам В. Лазарева, «он не идет дальше прописных, всем известных истин, находящихся на языке у любого мещанина». Не делает ему и чести тот факт, что он по своей воле оказался на службе у вероломного Борджиа и даже, похоже, дружил с этим «моральным изгоем» Макиавелли. Характеристики для гения не самые лестные. Оказалось, что в истории Леонардо есть неприятное противоречие – он запечатлел удивительные образы, которые вовсе не совпадали с его «истинной сутью». Так что некоторые искусствоведы хотели бы, чтобы чудесные мадонны принадлежали кисти более достойного человека. Да и иные ученые полагают, что лучше бы его открытия совершил более моральный и последовательный человек.

Однако все-таки наиболее распространено восторженное отношение к Леонардо: в искусстве он считается основателем классической формы европейской живописи, в науке – одним из ее основателей с солидным послужным списком, а в технике сохраняет за собой место непревзойденного изобретателя.

Безусловно, он был человеком, имеющим свои сильные и слабые стороны, как любой человек. Но в то же время он феномен. Даже во времена торжествующего энциклопедизма Леонардо стоял особняком, возвышаясь среди титанов.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.