Эллины: разводы наяву и во сне

Эллины: разводы наяву и во сне

В те времена, когда складывалась древнегреческая мифология (а процесс этот завершился примерно к седьмому веку до н. э.), развод, по-видимому, считался у греков делом достаточно обычным. Разводились и люди, и боги, причем без особых бюрократических проволочек. Одним из первых знаменитых разводов стал развод Пелея и Фетиды.

Всем известна свадьба Пелея и Фетиды, положившая начало Троянской войне. Тогда боги выдали дочь морского бога Нерея замуж за смертного героя Пелея – было предсказано, что сын богини превзойдет своего отца, после чего все до единого боги отказались от невесты. Пелей, как смертный, напротив, был рад оставить после себя выдающегося наследника. Но чадолюбие царя стало причиной его раздора с женой. Дело в том, что от брака, в котором один из родителей был смертным, традиционно рождались смертные же дети. Однако Фетида не хотела мириться с такой несправедливостью и всех родившихся у нее детей засовывала в огонь, дабы проверить, бессмертен ребенок или нет. Впрочем, некоторые мифографы утверждают, что богиня таким образом выжигала в ребенке его смертную составляющую, а оставшуюся в результате этой операции божественную сущность отправляла на Олимп. Но при всех условиях Пелей, вместо обещанного ему выдающего сына, не получал никакого наследника вообще.

Богиня успела «обессмертить» шестерых детей, когда незадачливый муж наконец решил вмешаться.

Когда Фетида опустила в огонь очередного ребенка, Ахилла, Пелей запротестовал. Результатом был полный и окончательный развод. Обиженная богиня оставила и мужа, и сына и вернулась в море, к отцу и к своим многочисленным сестрам. А Пелею пришлось нянчить младенца в одиночку. По-видимому, он опасался, что не справится с ребенком, и малолетнего Ахилла отослали на воспитание к кентавру Хирону, а потом – к царю Ликомеду.

Еще один «божественный» развод, о котором сообщает Гомер, назревал, но не состоялся. Бог Гефест заподозрил (и не без оснований) свою супругу Афродиту в любовной связи с Аресом. Знаменитый кузнец закрепил над ее ложем невидимую, но очень крепкую золотую сетку, в которую и были пойманы оба любовника. После чего Гефест «завопил во весь голос, богов созывая бессмертных», дабы обличить преступную жену. Боги немедленно сбежались («что до богинь, то они из стыдливости дома остались») и принялись смеяться над незадачливыми влюбленными. А обманутый супруг возгласил, что не снимет сетку, пока отец Афродиты не отдаст ему подарков, «врученных ему за бесстыдную женщину эту». Такое требование было равносильно требованию о разводе. Но тут вмешался Посейдон и предложил решить дело миром. В конце концов сошлись на том, что Арес заплатит оскорбленному мужу пеню, Гефест снял сетку, и скандал был замят.

Из других богинь, которым неоднократно грозил развод, можно отметить Персефону, хотя в данном случае «грозил» – слово неподходящее, поскольку сама Персефона против развода, судя по всему, ничего не имела. Ее родной дядя Аид похитил девушку (с разрешения ее отца Зевса) и сделал своей женой, но возмущенная таким произволом мать Персефоны, Деметра, отказалась исполнять обязанности богини плодородия, после чего всякое плодородие на земле сошло на нет. Наступила неведомая ранее зима, начался голод, а главное – люди перестали приносить жертвы богам. Деметра требовала вернуть ей дочь, и Аиду пришлось выполнить ультиматум богини. Однако, отпуская Персефону на землю, бог загробного царства предложил молодой жене проглотить зернышко граната. Известно, что гранат у греков был символом брака, и, по-видимому, брака нерасторжимого. Во всяком случае, Деметра, встретившись с дочерью, немедленно стала выяснять, не случилось ли ей отведать граната. Если бы все обошлось, то, по словам богини, брак можно было бы считать расторгнутым. Но надежды Деметры не сбылись, и Персефона осталась замужем; правда, брак этот «гостевой» (две трети года жена проводит вдали от супруга) и, видимо, не слишком удачный. Известно, что Персефона изменяла мужу: сначала с собственным отцом, Зевсом, потом с рожденным от него сыном Дионисом-Загреем (Сабасием). Не вполне понятные отношения у нее и с Адонисом, который формально никогда не был ее любовником, но которого она, однако, ежегодно подолгу удерживает под землей вопреки протестам влюбленной в юношу Афродиты.

Несмотря на всем известную историю с гранатовым зерном, попытки развести Персефону с Аидом не прекращались. В тринадцатом веке до нашей эры царь лапифов Пирифой пожелал получить владычицу загробного мира в жены. Вместо того чтобы соблазнить или похитить богиню, Пирифой решил честно обратиться к ее супругу – видимо, слухи о том, что в божественном семействе не все ладно, давно уже ходили по Греции. В качестве свата был приглашен царь Афин Тесей. Оба героя спустились в подземное царство и обратились к Аиду с предложением о выдаче Персефоны. Однако Аид вовсе не жаждал развода, тем более по инициативе смертных авантюристов. Он пригласил сватов присесть, после чего те намертво приросли к камню. Через несколько лет Тесея выручил проходивший по загробному царству Геракл. Пирифой, судя по всему, сидит до сих пор. А Персефоне так и не удалось разойтись с мужем.

Примерно к тому же времени относятся несколько разводов, обошедшихся без участия богов. Интересно, что во всех известных авторам случаях жены вступали во второй брак – видимо, развод не считался пятном на репутации, причем очень часто в качестве сватов выступали первые мужья.

Известно, что Геракл разошелся со своей первой женой Мегарой и выдал ее замуж за своего же племянника Иолая. Царь Трои Приам до того, как женился на Гекубе, был женат на Арисбе и имел от нее сына. Однако это не помешало троянцу разойтись с супругой и выдать ее за некоего Гиртака.

Знаменитый Ясон, женатый на Медее и имевший от нее двух сыновей, оставил жену, чтобы вступить в брак с коринфской царевной Главкой. Разъяренная Медея послала сопернице отравленную одежду. Погибла и сама Главка, и ее отец, царь Коринфа, а Медея бежала в Афины. Ее дети были убиты (по одной из версий – коринфянами, по другой, поздней, – самой Медеей). Но столь трагический и скандальный развод не помешал волшебнице немедленно женить на себе афинского царя Эгея и родить ему ребенка. Впрочем, этот брак тоже не заладился – Медея стала строить козни против Тесея, наследника Эгея, и царь изгнал Медею из Афин вместе с их сыном.

История Елены Аргивской известна всем, пересказывать ее не имеет смысла. Однако стоит обратить внимание на то, что Елена прибыла в Трою отнюдь не в качестве падшей женщины. Покинув первого мужа, она стала законной женою Париса (какого бы мнения ни придерживался на этот счет Менелай). После гибели Париса Елена вступает в третий брак, и тоже достаточно блестящий – ее мужем становится сын Приама и Гекубы, Деифоб. И тот факт, что первый муж Елены в это время стоял у стен осажденной Трои, если и смущал троянцев, то отнюдь не с моральной или юридической точки зрения.

Все это наводит на мысли о том, что развод во времена по крайней мере до Троянской войны включительно не был для греков чем-то из ряда вон выходящим. Он никак не отражался на репутации женщины и, по-видимому, не сопровождался никакими бюрократическими процедурами. Супруги просто расставались полюбовно, или же один из них сбегал, или же неверную жену отсылали обратно к отцу с требованием о возвращении брачных даров, после чего брак автоматически считался расторгнутым.

Первым известным нам законодателем, который навел порядок в семейной жизни греков, был Ликург – полумифический спартанец, живший, вероятно, между десятым и восьмым веками до н. э. Сами его законы до нас дошли лишь в пересказе, но быт и нравы спартанцев, слегка подправленные позднейшими реформаторами и окончательно сложившиеся к середине шестого века до н. э., были описаны множеством изумленных авторов. Изумлялись в свое время и авторы настоящей книги, несмотря на то что были воспитаны в условиях толерантности и привыкли к разнообразию мира. Итак, поговорим о Спарте.

Вообще говоря, при той жизни, которую вели спартанцы, о браке, а значит, и о разводе в нашем понимании говорить трудно. Свадьбы спартанцы не играли, брачный договор не подписывали, ни выкупа за невесту, ни приданого не знали, поскольку у них почти не было частной собственности. Золотые и серебряные деньги и изделия были запрещены, а железные деньги при огромном весе имели ничтожную стоимость для того, чтобы спартанцы не слишком увлекались шопингом. Плутарх пишет, что «для хранения суммы, равной десяти минам, требовался большой склад, а для перевозки – парная запряжка» (на десять мин в Греции можно было купить примерно десять бочек простого вина, или сто хитонов, или трех-четырех рабов). Железо, из которого изготавливали деньги, специально портили, закаляя его в уксусе, – от этого оно становилось хрупким, теряло свою реальную ценность и оказывалось чем-то вроде наших бумажных денег. Купить на них что-либо за пределами Спарты было невозможно. Впрочем, спартанцы и не ездили за пределы своего государства – Ликург установил для них «железный занавес», и выезд без особого разрешения был запрещен, а попытка эмиграции каралась смертью.

Жили спартанцы, по словам Плутарха, «точно в военном лагере». Семилетних мальчиков отбирали у родителей, и они воспитывались и жили в лагерях до тридцати лет. Детей почти не кормили: они должны были сами воровать себе пищу, чтобы воспитать ловкость и силу. По тому же принципу строились и брачные отношения. Каждый спартанец обязан был жениться, но жену надлежало украсть, а посещать ее первые годы можно было лишь тайно. Плутарх описывает это так:

«Похищенную принимала так называемая подружка, коротко стригла ей волосы и, нарядив в мужской плащ, обув на ноги сандалии, укладывала одну в темной комнате на подстилке из листьев. Жених, не пьяный, не размякший, но трезвый и как всегда пообедавший за общим столом, входил, распускал ей пояс и, взявши на руки, переносил на ложе. Пробыв с нею недолгое время, он скромно удалялся, чтобы, по обыкновению, лечь спать вместе с прочими юношами. И впредь он поступал не иначе, проводя день и отдыхая среди сверстников, а к молодой жене наведываясь тайно, с опаскою, как бы кто-нибудь в доме его не увидел. Со своей стороны и женщина прилагала усилия к тому, чтобы они могли сходиться, улучив минуту, никем не замеченные. Так тянулось довольно долго: у иных уже дети рождались, а муж все еще не видел жены при дневном свете».

После того как спартанцу исполнялось тридцать лет, он получал право жить с семьей, но обедать дома не мог: все мужчины обязаны были питаться за общественными столами. Плутарх рассказывает о спартанском царе Агиде, который, вернувшись из победоносного военного похода, решил в виде исключения пообедать дома с женой. Запасов у царя, судя по всему, не было, и он «послал за своей частью», однако получил отказ…

Воспитывать собственных сыновей старше семи лет спартанцы не могли… Домашняя работа, ремесла и искусства были категорически запрещены (разрешались только музыка и хоровое пение, преимущественно патриотического содержания). Так что понятия дома и семьи для спартанца носили характер достаточно абстрактный, если только он не желал петь вместе с женой патриотические песни.

Плутарх пишет:

«Каждый в Спарте распоряжался не только своими детьми, рабами, имуществом, как это было в других государствах, но имел также права и на собственность соседей. Это делалось для того, чтобы люди действовали сообща и относились к чужим делам, как к своим собственным… Если возникала нужда, можно было пользоваться слугами соседей как своими собственными, а также собаками и лошадьми, если только они не были нужны хозяевам. В поле тоже, если кто-либо испытывал в чем-нибудь недостаток, он открывал, если было нужно, чужой склад, брал необходимое, а потом, поставив назад печати, уходил».

Для того чтобы довести идею коллективизма до полной логической завершенности, спартанцы решили относиться, «как к своим собственным» не только «к чужим делам», но и к чужим женам:

«Теперь муж молодой жены, если был у него на примете порядочный и красивый юноша, внушавший старику уважение и любовь, мог ввести его в свою опочивальню, а родившегося от его семени ребенка признать своим. С другой стороны, если честному человеку приходилась по сердцу чужая жена, плодовитая и целомудренная, он мог попросить ее у мужа».

Разумеется, делалось это не ради плотских утех, а «дабы, словно совершив посев на тучной почве, дать жизнь добрым детям, которые будут кровными родичами добрых граждан». Кроме того, по сообщению Плутарха, «у спартанцев допускалось влюбляться в честных душой мальчиков». Правда, вступать с ними в связь считалось позором, «ибо такая страсть была бы телесной, а не духовной». Женщинам маленькие радости тоже не возбранялись: «У спартанцев допускалась такая свобода любви, что даже достойные и благородные женщины любили молодых девушек…»

Ликург в законодательном порядке «изгнал пустое, бабье чувство ревности», после чего «общие чувства к одному лицу становились началом и источником взаимной дружбы влюбленных». А поскольку понятия прелюбодеяния и измены в таких условиях тоже потеряли смысл, Спарта, по уверению самих жителей, стала государством полной и абсолютной нравственности, где не было и не могло быть прелюбодеев.

Ликург вопросил оракула, достаточно ли хороши его законы, чтобы «привести город к благоденствию и нравственному совершенству», и получил ответ, что «город пребудет на вершине славы». Что, в общем, и случилось.

Острой потребности в разводах спартанцы, жившие в условиях такой крайней толерантности, конечно, не испытывали. Любить и без развода можно было кого угодно, а для того, чтобы заняться сексом с чужой женой, достаточно было объявить, что ты желаешь «дать жизнь добрым детям». И ссорились жены с мужьями, по-видимому, редко – хотя бы потому, что мужья почти (а до тридцати лет и совсем) не бывали дома. И даже упрекнуть жену за невкусный обед спартанец, питавшийся из общего котла, не мог.

Тем не менее развод в Спарте разрешался, и к нему могли даже принудить, если брак оказывался бездетным. А если супруги не хотели разводиться, то мужу дозволялось взять вторую жену, хотя это и не было слишком принято. Известна описанная Геродотом история царя Анаксандрида, жившего в шестом веке до н. э. и женатого на собственной племяннице. Брак этот долго оставался бездетным, что по спартанским понятиям считалось большим позором, а для царя, обязанного обеспечить себе преемника, и вовсе было неуместно.

«При таких обстоятельствах эфоры призвали Анаксандрида к себе и сказали: “Если ты сам не заботишься о своем потомстве, то мы не допустим, чтобы угас род Еврисфена. Так как твоя супруга не рожает, то отпусти ее и возьми себе другую. Если ты это сделаешь, то спартанцы будут тебе за это признательны”. Анаксандрид же ответил, что не сделает ни того, ни другого: не подобает им советовать и уговаривать его отвергнуть неповинную супругу и ввести в дом другую. Он не намерен подчиняться им.

После этого эфоры и геронты держали совет и затем предложили Анаксандриду вот что: “Мы понимаем твою привязанность к теперешней супруге. А ты сделай в угоду нам по крайней мере вот что (иначе спартанцам придется принять против тебя другие меры). Мы не требуем, чтобы ты отпустил твою теперешнюю супругу. Ты можешь, как и прежде, любить ее и оставить все супружеские права, но должен взять вторую жену, которая родит тебе детей”. Анаксандрид на такое предложение согласился. После этого у него были две жены, и он вел два хозяйства…»

Впрочем, первая жена Анаксандрида все же оказалась не бездетной и родила своему мужу троих сыновей (одним из них был знаменитый Леонид)…

Младший современник Анаксандрида, спартанский царь Аристон, тоже был сначала бездетен и решил взять новую жену. Но эту новую жену он предварительно развел с мужем вопреки желанию самого мужа (что касается жены, то ее желания никто не спрашивал). Супругом царской избранницы был близкий друг Аристона, некто Агет. Однажды царь предложил ему обменяться любыми сокровищами на выбор. Тот согласился и выбрал одну из царских драгоценностей, после чего Аристон потребовал жену Агета. Несчастный муж пытался протестовать, но договор был скреплен клятвой, а право мужа распоряжаться женой как своей собственностью ни у кого сомнения не вызывало. Агету пришлось разойтись со своей женой, а царь развелся со своей и вступил в новый брак.

В других городах-государствах Греции семейные традиции были менее экзотическими, здесь царила обычная патриархальная семья. Общность жен не приветствовалась, многоженство было не принято, но и разводы не возбранялись. До наших дней дошел прекрасно сохранившийся свод законов критского города Гортина, который был высечен на каменных плитах в пятом веке до н. э., а составлен, судя по всему, на пару веков раньше.

«Если муж и жена разводятся, то жена пусть имеет свое имущество, которое имела, когда пришла к мужу, и половину дохода, если он будет от ее имущества, и половину из того, что наткала, если будет, и пять статеров в том случае, если муж будет виновником развода.

Если муж будет утверждать, что он не виноват, то пусть судья решит, принеся присягу».

По-видимому, гортинские жены часто не удовлетворялись такими условиями развода, и законодателям пришлось это предусмотреть:

«Если она унесет что-либо другое из имущества мужа, то пусть уплатит пять статеров и вернет то, что унесла у него, и то, что похитила у него отдаст.

Если она от чего-либо (от обвинения) будет отказываться, то пусть судья заставит поклясться Артемидой перед Амиклейским храмом…»

Давать ложную клятву именем Артемиды жёны, конечно, не решались. Тем более что у них было время обдумать все последствия божественного гнева: на размышления давалось двадцать дней. Но, судя по всему, богиня не гневалась на тех женщин, которые, не похищая мужниного имущества самостоятельно, просили, чтобы это сделал для них кто-нибудь другой. Законодатели, не слишком полагаясь на богиню, предусмотрели и это:

«Если кто-либо похитит для поклявшейся, то пусть уплатит пять статеров и вернет стоимость вещи.

Если кто-либо из посторонних будет содействовать краже, то пусть уплатит десять статеров и двойную стоимость вещи, в похищении которой поклялся судья».

Гортинские законы заботились и о детях, родившихся у разведенных женщин:

«Если родит разведенная женщина, то пусть она принесет ребенка в дом мужа при трех свидетелях.

Если он не примет, то пусть у матери будет право воспитывать ребенка или подкинуть. Пусть будет иметь силу клятва родственников и свидетелей, которые принесли ребенка…

Если разведенная женщина подбросит ребенка до того, как принесет его мужу, как предписано, то пусть заплатит за свободного пятьдесят статеров, за раба – двадцать пять, если проиграет дело.

Если у нее нет какого-либо дома, куда принести ребенка или она его (мужа) не увидит, то, если она подкинет ребенка, за нею не будет вины».

Законами регламентировались не только разводы, но и браки. Особое внимание уделялось выдаче замуж девушек-наследниц (у которых не было братьев от того же отца). Этих девушек надлежало выдавать замуж за ближайших родственников, первым кандидатом считался старший брат отца, причем, если он не хотел жениться, его можно было принудить к этому через суд.

«Дочь-наследница пусть выходит замуж за старшего брата отца.

Если совершеннолетний родственник, имеющий право жениться на дочери-наследнице, не захочет жениться на желающей выйти замуж совершеннолетней дочери-наследнице, то пусть родственники дочери-наследницы подают в суд, а судья пусть присудит его жениться в течение двух месяцев».

Справедливости ради надо признать, что строгость гортинских законов настолько искупалась необязательностью их исполнения, что следующий же параграф гласил:

«Если он не женится, как предписано, то пусть дочь-наследница имеет все имущество, и если есть кто-либо другой из родственников, имеющий право на ней жениться, то пусть она выходит за него замуж».

Исполнительная система в Гортинах явно отставала от законодательной, и законы носили в каком-то смысле рекомендательный характер. Тем не менее обязанность вступления в брак для определенных категорий лиц была четко прописана. Но эта обязанность полностью искупалась не только необязательностью исполнения, но и возможностью развестись с нежеланным супругом без всяких дополнительных (кроме этой нежеланности) причин:

«Если девушка, выданная замуж отцом или братом, окажется дочерью-наследницей и не захочет быть замужем за тем, за кого ее выдали при его желании быть женатым, то, если у нее есть дети, пусть, получив из имущества согласно предписанию законов, выходит замуж за другого из филы».

Брачное законодательство Афинского государства до нас дошло в основном в пересказах, но греческие авторы так много и часто писали о семейной жизни и о женщинах, что оно в значительной мере реконструировано.

Вообще, надо отметить, что афиняне не слишком жаловали женщин, особенно законных жен. В знаменитой речи против проститутки Неэры (которую, возможно по ошибке, приписывали Демосфену) говорится: «Гетер мы заводим ради наслаждения, наложниц – ради ежедневных телесных потребностей, тогда как жен мы берем ради того, чтобы иметь от них законных детей, а также для того, чтобы иметь в доме верного стража своего имущества». Кроме того, афиняне, как и другие греки, увлекались мальчиками – это не каралось ни законом, ни общественным мнением и считалось весьма похвальным, в том числе и для самого мальчика. Поэтому не вызывает удивления фраза, которую Ксенофонт в своем «Домострое» приписывает Сократу: «А есть ли кто, с кем ты меньше разговариваешь, чем с женой?»

Греческие писатели охотно поливали грязью весь женский род, комедиографы делали это с тем большей безопасностью для себя, что афинские женщины на постановки комедий не допускались. И Аристофан устами предводительницы хора (а хор выражал идеи автора) публично заявляет:

Сознаться надо, по натуре женщины бесстыдны,

И нет зловреднее созданий, кроме тех же женщин.

Знаменитый трагик Еврипид, хотя женщинам и дозволялось посещать трагедии, тоже не убоялся прекрасного пола, а равно и своей жены Хирилы. Он прославился в Афинах не только как драматург, но и как женоненавистник. Женщины в его трагедиях – источник всех бед, им свойственны самые низкие инстинкты, например, Елена в «Троянках» бросает мужа не из любви к Парису, а оттого, что «не роскошно в Аргосе жила». Аристофан даже написал комедию «Женщины на празднике Фесмофорий», в которой изобразил борьбу Еврипида с афинянками, мечтающими отомстить ненавистному трагику.

Кстати, в конце концов Еврипид таки развелся с женой, но его женоненавистничество не помешало ему вступить во второй брак, который, видимо, оказался более удачным. По крайней мере, в конце жизни драматург создал еще одну трагедию, посвященную Елене Троянской, в которой объяснил, что все приписываемые знаменитой красавице безобразия творил ее призрак, созданный богами, а сама Елена, будучи верной женой, в это время добродетельнейшим образом пребывала в Египте, дожидаясь возвращения Менелая из-под стен Трои.

Но если Еврипид и раскаялся в своем отношении к женщинам, то остальные афиняне в массе своей делать этого отнюдь не собирались. В конце четвертого века до н. э. комедиограф Менандр вторит Аристофану:

Средь всех зверей и на земле и на море

Есть самый страшный зверь, и этот зверь – жена.

(…)

Жена всегда есть зло, и вот поэтому —

Удача, если зло еще терпимое.

(…)

Кто жизнь желает провести в приятности —

Будь холостым, пускай другие женятся!

И тем не менее афиняне женились. Потом они иногда разводились, но нередко женились снова. Первые дошедшие до нас (в пересказе) афинские законы, которые относятся к семейному законодательству, принадлежали знаменитому реформатору Солону, жившему в начале шестого века до н. э. Сам Солон, как пишет Плутарх, «не был равнодушен к красавцам», любовь к мальчикам он ставил «в число благородных, почтенных занятий» и к этому занятию «некоторым образом призывал людей достойных». Однако к гетеросексуальному браку Солон тоже относился вполне терпимо и посвятил немало трудов его законоустройству.

Солон, без сомнения, закрепил уже существовавшую до него традицию, но кое-что добавил и от себя. Например, он отменил обычай давать девушкам приданое и разрешил им брать в дом мужа только три гиматия (верхняя одежда) и «вещи из домашней обстановки небольшой ценности». Разводы Солон, судя по всему, не слишком поощрял и стремился сделать все, чтобы укрепить семью. Так, известен его закон, который обязывал мужчину, женившегося на богатой сироте, «иметь свидание с ней по крайней мере три раза в месяц». Если же муж был не способен к брачному сожительству, то сирота получала право вступать в любовную связь с кем-то из его ближайших родственников. Не вполне понятно, почему такие вольности дозволялись только богатым сиротам. Впрочем, на бедных невестах мужчины, неспособные к брачному сожительству, вероятно, не женились: не было смысла. А после принятия закона об отмене приданого даже дочь богатых родителей ничего не могла принести в дом мужа, если только она не была сиротой-наследницей.

Из прочих нововведений Солона, которые, вероятно, способствовали укреплению брачных уз, можно отметить законы, ограничивающие дееспособность женщин и их право путешествовать. Выезжая из города, женщина могла иметь при себе «пищи и питья не больше, чем на обол, иметь корзинку не больше локтя». Поскольку на один обол можно было купить только четыре килограмма зерна или один литр дешевого вина, то с таким запасом трудно было уехать далеко. А если женщина пускалась в дорогу ночью, то она не имела права идти пешком и должна была ехать на повозке, в обязательном порядке снабженной фонарем. Короче говоря, удрать от мужа афинянке было не так-то просто.

Облагодетельствовав Афины новым законодательством, сам Солон под сенью своих законов жить не стал. Не всем гражданам понравились его нововведения (которые, впрочем, касались не только семейной жизни, но прежде всего государственного устройства), и Солон, заявив: «Трудно в великих делах сразу же всем угождать», эмигрировал в Египет. А законы остались, хотя жизнь и вносила свои коррективы. Так, приданое афиняне очень скоро за своими невестами снова стали давать, причем отец обязан был выделить дочери не менее десятой доли своего имущества. Если же девушка была сиротой и бесприданницей, ее обеспечивала или община, или кто-то из богатых граждан. Впрочем, распоряжался этим имуществом все равно муж – женщины Аттики не могли заключать сделок, стоимость которых превышала цену медимна ячменя (мера емкости – чуть больше пятидесяти литров).

Обычай затворничества женщин тоже сохранился. Афинский оратор Гиперид говорил, что «женщина, выходящая на люди, должна достичь того возраста, когда встречные не спрашивают, чья она жена, но чья мать». Афинянки, особенно зажиточные, на улицу почти не выходили, во всяком случае без отца, мужа или близкого родственника. Принимать у себя мужчин они тоже не могли, даже в присутствии мужа: если в дом приходил гость, женщины немедленно убегали в гинекей.

Таким образом, афинским женщинам было не так-то легко изменить мужу или найти себе нового супруга. И тем не менее афиняне разводились. Случалось это не слишком часто, но и особых проблем не вызывало. При взаимном согласии муж попросту отсылал жену обратно к отцу или опекуну, вернув приданое и заплатив по полтора процента за каждый прожитый в браке месяц. Муж, которому надоела жена, мог сделать то же самое, но, если супруга желала сохранить семью, она имела право обратиться к архонту. Как правило, безусловно уважительной причиной для развода было бесплодие жены.

Жена в годы развитой афинской демократии тоже могла потребовать развода. Но если муж имел право отослать свою половину без всяких юридических проволочек, то женщина и в том случае, если она хотела сохранить брак, и в том случае, если она хотела его расторгнуть, должна была лично подавать архонту письменную жалобу. Афинский комедиограф Анаксандрид писал:

«Тяжел и труден тот путь, по которому приходится идти жене, желающей оставить жилище своего мужа и вернуться назад к отцу. Этот путь не пройти без краски на лице».

Но с краской или без краски, очень часто разведенные афинянки вступали во второй и даже в третий брак. Причем, поскольку самим им негде было знакомиться с мужчинами, иногда в качестве свата выступал предыдущий муж. Знаменитый стратег и политик Перикл был женат на разведенной женщине Телезиппе. Первым мужем Телезиппы был Гиппоник, один из самых богатых людей Греции; она родила от него сына Каллия. Однако потом Телезиппа разошлась с мужем и вышла замуж за своего родственника Перикла. У них было двое сыновей, но, когда дети стали взрослыми и обзавелись собственными семьями, Перикл повстречался со знаменитой гетерой Аспазией Милетской.

Собственно, Аспазия была не просто гетерой, а имела свое «дело». Плутарх пишет, что «профессия ее была не из красивых и не из почетных: она была содержательницей девиц легкого поведения». Перикл же не увлекался гетерами – он был слишком занят государственной деятельностью. Но у Аспазии собиралось избранное общество, здесь бывал Сократ со своими знакомыми, и стратег тоже решил навестить знаменитую милетянку.

Интересно, что уважение греков к гетерам простиралось до того, что ученики Сократа, по свидетельству Плутарха, приводили к Аспазии своих жен, чтобы те послушали ее рассуждения. Маловероятно, чтобы Перикл приводил к Аспазии свою Телезиппу, но сам он настолько пленился гетерой, что решил ввести ее в свой дом. Связи с гетерами и вообще с любыми женщинами «на стороне» были для афинян обычным делом, протестовать против которого не приходило в голову ни женам, ни их родственникам. Но Перикл решил сделать Аспазию своей женой. Вопрос с Телезиппой решился быстро. Она была уже немолода и имела троих взрослых сыновей, однако Перикл «вместе с ее опекуном с ее согласия выдал ее замуж за другого». Сложнее было узаконить брак с самой Аспазией.

Дело в том, что в Афинском государстве браки граждан с чужеземцами не считались законными. В глазах общества они были лишь сожительством, дети от таких союзов не могли претендовать на гражданские права и были ограничены в правах наследственных. С некоторыми государствами у Афин был договор об эпигамии – взаимном заключении браков, но Милет в их число не входил. Правда, закон этот, существовавший еще со времен Солона, научились обходить. Отец мог оформить своих неполноправных детей специальным юридическим актом, после чего на их происхождение начинали смотреть сквозь пальцы. Но за несколько лет до встречи с Аспазией Перикл реанимировал старый закон для того, чтобы сократить число граждан, претендовавших на государственные раздачи хлеба. Теперь на гражданство могли рассчитывать только дети, рожденные от отца-афинянина и матери-афинянки.

Таким образом, сын Перикла и Аспазии большую часть своей жизни был в Афинах неполноправным человеком. И только когда старшие дети Перикла погибли во время эпидемии, афиняне из уважения к заслугам стратега даровали гражданство его сыну от Аспазии. Впрочем, вскоре они же приговорили новоявленного гражданина к смертной казни за то, что он после блестящей победы над пелопоннесским флотом оставил непогребенными павших воинов и не оказал должной помощи матросам на кораблях, разметанных бурей.

Саму Аспазию афиняне тоже не желали признать женой Перикла. Комедиограф Кратин называл ее «наложницей с взглядом бесстыдным». А комический поэт Гермипп организовал против Аспазии судебное преследование, обвинив ее в нечестии и в сводничестве. Как пишет Плутарх, «Перикл вымолил ей пощаду, очень много слез пролив за нее во время разбирательства дела».

Но не будь Аспазия такой скандально известной фигурой, а Перикл – главой государства, все обстояло бы значительно проще. Сами по себе развод и второй и даже третий брак никаких нареканий у афинян не вызывали. Платон в своем описании идеального государства даже активно рекомендовал разводы и повторные браки для супругов, которые не хотят жить вместе:

«Если муж и жена совсем не подходят друг к другу из-за несчастных особенностей своего характера, то такими делами всегда должны ведать десять стражей законов среднего возраста, а также десять женщин из числа тех, что ведают браками. Если супруги могут примириться, их примирение будет иметь законную силу. Если же душевные бури их захлестывают, надо по возможности отыскать для каждого из них более подходящих супругов. Конечно, такие супруги не отличаются кротким нравом. Вот и нужно попробовать соединить с каждым из них характер более глубокий и кроткий. Если супруги находятся в разногласии между собой и к тому же бездетны или у них мало детей, то к новому супружеству следует прибегнуть и ради детей. Если же количество детей достаточно, то развод и новое заключение брака следует произвести ради спокойной старости и взаимных забот».

В других греческих государствах дела с разводами обстояли примерно так же просто. Случались разводы не только против воли одного из супругов, но даже и против воли обоих. Например, сиракузский тиран Дионисий Младший, живший в четвертом веке до н. э., имел сестру Арету, которая была замужем за его политическим противником Дионом и имела от него сына. Дионисию крайне не нравилось такое родство, и сначала он попытался выяснить, не согласится ли Дион, находившийся в то время в эмиграции, добровольно разойтись с женой. Когда выяснилось, что не согласится, Дионисий решил вопрос самовольно и выдал Арету, вопреки ее воле, за одного из своих друзей.

Примерно через полвека другой властитель, основатель обширного государства Селевкидов, Селевк I Никатор тоже самовольно развел жену с мужем, но сделал это из самых благородных побуждений, тем более что мужем, отдавшим любимую жену, был он сам. Эту историю подробно описывает Плутарх.

Селевк был женат на Стратонике, дочери царя Македонии Деметрия Полиоркета. Брак казался удачным во всех отношениях. Юная красавица скрепила политический союз и родила мужу ребенка. Но тут произошло традиционное для трагедии событие: сын Селевка от его первой жены Апамы, Антиох, влюбился в собственную мачеху. Не смея признаться ни отцу, ни возлюбленной и не имея никаких надежд на увенчание своей страсти, юноша стал искать способ уйти из жизни. Он изнурял свое тело, отказывался от пищи и в конце концов слег. Но к счастью, мудрый царский врач Эрасистрат угадал причину болезни. Он лишь не мог догадаться, в кого именно влюблен юноша. Впрочем, врач понимал, что царский сын, кого бы он ни полюбил, не должен бы отказаться от надежды на взаимность и молча терзаться. Эрасистрат стал тайно наблюдать за юношей в те минуты, когда проведать больного приходили посетители, и заметил, что лишь посещения мачехи волнуют его.

Мудрый врач решил поговорить с царем. Он объявил Селевку, что юноша умирает от безнадежной страсти и что влюблен он в жену самого Эрасистрата. «Так неужели ты… не пожертвуешь своим браком ради моего сына?» – воскликнул Селевк. «Но на такую жертву не пошел бы даже родной отец», – возразил Эрасистрат. В ответ царь заверил врача, что лично он охотно принес бы свою семейную жизнь в жертву сыну. Только после этого Эрасистрат открыл Селевку истинную причину болезни юноши.

Селевк сдержал свое слово. Плутарх пишет:

«После этого разговора Селевк созвал всенародное Собрание и объявил свою волю поженить Антиоха и Стратонику и поставить его царем, а ее царицей надо всеми внутренними областями своей державы. Он надеется, продолжал Селевк, что сын, привыкший во всем оказывать отцу послушание и повиновение, не станет противиться и этому браку, а если Стратоника выразит неудовольствие его поступком, который нарушает привычные понятия, он просит друзей объяснить и внушить женщине, что решения царя принимаются ради общего блага, а потому должны почитаться прекрасными и справедливыми».

Так благодаря мудрости врача, сдержанности юноши и благородству отца ситуация, которая традиционно приводит к кровопролитию (по крайней мере в литературе), разрешилась благополучно. Неизвестно только, что сказала по этому поводу сама Стратоника. Впрочем, она развелась со старым мужем и получила молодого. Так что можно надеяться, что она тоже не слишком возражала и дело окончилось ко всеобщей радости.

Поскольку греки достаточно часто разводились, то им и сны, связанные с разводами, снились достаточно часто. Знаменитый толкователь снов Артемидор, живший во второй половине второго века н. э., в своей «Онейрокритике» (а если сказать попросту, в соннике), подробно разъясняет, какие сны могут служить предзнаменованием развода или разрыва с любовником и чего следует ожидать, если снится сам развод.

Так, если замужней женщине снится, что у нее растет борода, то ей суждено уйти от мужа (если, конечно, она не беременна и не ответчица в суде – тогда бороду надо трактовать в ином смысле). Разведется (или овдовеет) и та сновидица, которой приснилось, «будто ею обладает женщина».

Мужчине угрожает развод с женой или разрыв с любовницей, если ему приснилось, что он соединился со своей половиной «неудобосказуемым образом». Если же сновидец соединился удобосказуемым образом, но с родной дочерью, то развестись может сама дочь.

По словам Артемидора, некоему заслуживающему доверия сновидцу приснилось, что он летал над Римом к собственной гордости и к восхищению публики. Однако ему пришлось прервать полет из-за сильного сердцебиения, что его страшно устыдило и заставило прятаться от людей. Сон оказался «в руку» – сначала он за время своего пребывания в Риме «стяжал богатство и громкую славу», но потом его разлюбила и бросила жена.

Известен сон, в котором за сновидцем гналась знакомая женщина с плащом в руках. Ей удалось накинуть на него плащ, и действительно вскоре бедняга вынужден был (наяву) против своей воли жениться на этой женщине. Его спасло лишь то, что у плаща во сне были распороты швы, а значит, и брак оказался непрочным – через несколько лет семья распалась.

К разводу может привести и сон, в котором мужчина видит свою жену выходящей за другого. Впрочем, такой сон может означать лишь перемену в делах.

Бывают и сны, которые, напротив, предупреждают о том, что развестись не удастся. По сообщению Артемидора, одному человеку приснилось, будто он обнаружил на своем хитоне множество клопов, но стряхнуть их не смог. Уже на другой день он узнал, что его жена завела любовника, но развестись с ней ему не удалось. Артемидор разъясняет, что хитон во сне означал жену, которая тоже обнимала его тело, а клопы означали позор. Но поскольку бедный сновидец не смог стряхнуть с себя клопов, то он и от жены не смог отделаться.

Свою книгу Артемидор писал не ради гонораров (в отличие от нас, грешных), а для собственного сына, дабы она стала для юноши «незаменимым пособием». В письме к сыну он сообщает, что «своей единственной задачей поставил собрать только достоверные и практически пригодные сведения, проверенные на опыте». Так что труд Артемидора заслуживает полного доверия.

Артемидор не обходит вниманием и пары, в законном браке не состоящие. Впрочем, все, что касается любви, не поддается жесткой структуризации. Поэтому следующий сон хотя и говорит о любовниках, но может быть, по мнению авторов настоящей книги, употреблен и как предвестие развода для семейных пар. Одной женщине, по сообщению Артемидора, приснилось, что ее любовник принес ей в подарок свиную голову. Эта женщина вскоре рассталась со своим любовником, «потому что свинья и любовь – вещи несовместимые».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.