Банкир, стало быть, еврей
Банкир, стало быть, еврей
Жизнь Малороссии и в особенности правобережной Украины, Белоруссии, Литвы без евреев не представить. Они торговали и занимались ремеслами, содержали шинки, гнали хлебное вино. По словам Фаддея Булгарина, евреи, даже находясь «в крайнем уничижении», будто бы «господствовали над всеми сословиями»[912]. Фаддей Венедиктович имел в виду не только их финансовое могущество, но и важнейшую роль в жизни общества. Евреи были «общими тайными поверенными и барина, и его жены, и сыновей, и дочерей»[913]. Шляхтичи и даже богатейшие магнаты привыкли пользоваться их услугами, их кредитом, их помощью. «Як у водi не без чорта, так у великого пана не без жида»[914], – говорит украинская пословица. И не только польские, но и многие русские и малороссийские паны не могли обойтись без услуг евреев.
Из романа Антония Погорельского «Монастырка»: «Вчера ввечеру сидела я в комнате и читала книжку; тетенька на крыльце разговаривала с винокуром. Ты не знаешь, что такое винокур, Маша? Это жид, который делает вино»[915].
Героиня Погорельского, Анюта, пишет так, будто евреям принадлежала монополия на винокурение. На самом деле свободой винокурения в Малороссии пользовались и дворяне, и священники, и монахи – словом, все, кто надеялся извлечь прибыль из этого занятия. Но именно в извлечении прибыли евреи, как известно, превосходили большинство своих конкурентов. Представление о богатстве евреев, их особом даре вести финансовые дела, торговать, зарабатывать в гоголевское время было даже более распространено, чем в наши дни. Гоголь писал, будто вечная «мысль о золоте» «как червь, обвивает душу жида»[916]. «Жиды – великие мастера повертывать деньги, в их руках червонец прытко вальсирует»[917], – замечал князь Долгорукий.
При этом большинство евреев черты оседлости жили в крайней нищете. Количество финансистов, торговцев, винокуров и даже ремесленников ограничено рынком, к земледелию евреи не привыкли, а расширять торговлю и ростовщичество мешала черта оседлости. Но и бедный еврей оставался трудолюбивым и энергичным. Он много трудился и мало тратил. На суп для семьи из четырех-пяти человек хозяйка тратила четверть фунта говядины, то есть около ста граммов. И эти четверть фунта экономно разрезали на мелкие кусочки[918]. История научила евреев не падать духом, помогать друг другу, если дело идет о борьбе с конкурентами-иноплеменниками, не отчаиваться после неудачи и неутомимо искать новый источник заработка. Они были часто хорошо информированы, первыми умели узнавать новости, в особенности если дело касалось финансов и торговли. По словам Булгарина, для польских шляхтичей «евреи заменяли газеты»[919]. Поляки были уверены, что евреи «знают всё»[920]. Фаддей Венедиктович утверждал, будто «все возвращенные к России от Польши провинции были для евреев гораздо прибыльнее Обетованной Земли»[921], так что евреи вместо того, чтобы в поте лица добывать хлеб свой, занимались в литовских, белорусских и украинских землях не всегда безопасными, но очень прибыльными операциями.
Флегматичные и степенные украинские селяне неизбежно уступали евреям торговлю, и только оборотистые русские купцы могли еще долго конкурировать с изворотливыми, дальновидными и энергичными сынами Израиля. При этом русские преобладали в крупно-оптовой торговле, а евреи – в розничной: «Здесь везде жиды, как насосы, втягивают в себя всю медь и серебро»[922], – писал князь Долгорукий в 1810 году. Не удивительно, что со временем у евреев появлялись большие состояния.
В Киеве начала XIX века крупнейшими кредиторами были банкиры, приезжавшие из еврейского Бердичева. Ежегодно они привозили на ярмарку в Киев «по 500–600 тыс. руб. серебром, а иногда и более 1 млн»[923]. Достаток киевских евреев отметил и Владимир Измайлов: «…они живут богато, производят разные ремесла»[924].
Господство евреев на правобережной Украине с огорчением признавал Иван Аксаков, а Николай Васильевич Гоголь и в Европе нашел подтверждение наблюдениям, которые он мог сделать еще в Малороссии.
Из письма Н. В. Гоголя В. А. Жуковскому от 8 января 1844 года: «…Авикдор банкир, стало быть – жид. <…> Притом, как бы ни написали вы адрес, письмо дошло бы непременно куда следует. К жиду деньги всегда дойдут: они еще со времен Иуды знают своего господина, и если бы вы вместо Авикдору написали Курлепникову, то деньги пришли бы прямо в руки Авикдору»[925].
Богатство евреев, их привычка к труду, умение обращаться с деньгами должны были открыть перед еврейским народом блестящие перспективы. Но в гоголевское время еврейский мир еще только стоял на пороге перемен. Гаскала (Просвещение) придет в местечки Литвы, Белоруссии, Украины с большим опозданием. Только в 1828 году Ицхак Бер Левинзон выпустит книгу «Миссия в Израиле» («Теуда бе-Исраэль»), где будет доказывать, что изучение иностранных языков и занятие сельским хозяйством могут принести большую пользу евреям[926]. Однако и до Левинзона молодые евреи, побывавшие за границей, прежде всего в Германии, приносили на родину новые идеи и новые взгляды на жизнь. С одним из таких молодых евреев в 1810 году познакомился И. М. Долгорукий. Князь, приехав в Умань, остановился в доме богатого торговца Гуровича. Он разговорился с хозяйским сыном, молодым человеком двадцати четырех лет, который уже успел побывать в Лейпциге. Молодой человек знал немецкий, французский, русский. С князем они общались именно по-французски. Молодой Гурович был даже противником традиционной еврейской одежды, считал ее «шутовской». Сам он, впрочем, одевался по-еврейски, чтобы не огорчать свою мать.
Если европейская ученость только проникала в среду еврейства, то ученость иудейская процветала. Каждый еврей был хоть сколько-нибудь грамотен, потому что непременно учился в хедере (школе) под руководством особого учителя (меламеда). Самые одаренные продолжали обучение в иешивах[927]. Не торговля, не винокурение, не управление имениями магнатов, а именно изучение писания (Танаха) и его толкования (Талмуда) были самыми почетными и уважаемыми занятиями для еврея. Да и прибыльными: меламед в местечке получал от 3000 до 10 000 рублей в год[928], при этом не рисковал состоянием, как торговец.
Интерес к гуманитарной науке и книжности поддерживался, конечно, не одной выгодой. Экономный, скупой еврей, который в другое время отказывал себе в самом необходимом, охотно тратил деньги на недешевые в то время книги. Евреи – «охотники до книг церковных, и раскупают их в великом множестве»[929], – писал тот же Долгорукий. При нем один торговец еврей, «из числа таких, кои ездят по всему белому свету обманывать всех без различия», привез в Одессу целый воз книг из Польши. И почти все эти книги раскупили буквально на глазах у князя[930]. Владимир Измайлов с почтением относился к еврейской грамотности и в разговоре с ученым евреем даже посетовал, что христиане лишены возможности читать Писание в оригинале: «Завидую, сказал я ему по-немецки, что вы умеете читать на том языке, на каком писана Библия. – У вас есть перевод, отвечал он. – Правда; но перевод не есть подлинник; в нем пропадают многия красоты»[931].
Евреи тратили время в основном на изучение Танаха и Талмуда и проводили долгие часы, обсуждая мельчайшие расхождения в трактовке тех или иных фрагментов Писания у древних и средневековых комментаторов. Но сыновья и внуки этих схоластиков-талмудистов станут известными математиками, банкирами, адвокатами, журналистами, писателями. Иван Аксаков застал евреев правобережной Украины в предреформенное время, на пороге их фантастической экспансии, но имел возможность убедиться в их деловых качествах. Еще в 1854 году он заказал себе в Елисаветграде брюки, жилет, пальто и картуз из пеньки: «Вышло и дешево, и, по моему мнению, очень нарядно. Сшил платье мне один жид Мошко или Гершко и сшил превосходно»[932]. Должно быть, этот «Мошко или Гершко» был в самом деле отличным портным, раз угодил столичному русскому барину. Остался доволен еврейским портным и князь Долгорукий. Однажды его окружили пятеро портных-евреев: «всякому хотелось меня одеть». Один из портных договорился с князем и в тот же вечер сшил ему фрак! Однако запросил за работу целых двадцать семь рублей. Он объяснил столь высокую цену: с кого еще взять такую цену, как не с путешественника? Князь и без того путешествует и тратит огромные деньги. Сидеть дома было бы гораздо дешевле. Так почему бы «не кинуть лишний пенязь и в мою кису?»[933] Князь признал правоту еврея и оплатил сполна свою покупку. Он тоже остался высокого мнения о способностях евреев, отметил за ними «остроту ума»[934].
В полиэтничной Новороссии, где еврейские колонии соседствовали с немецкими, молдавскими, великорусскими, отношение к евреям, видимо, было несколько иным. Иван Аксаков не без огорчения рассказывал о беседе с бородатым русским извозчиком, настроенным не слишком патриотично. Мужик объяснял Аксакову, почему не любит Россию и любит Новороссию: «Там мы жили под панами, а здесь мы вольные, молдаване и евреи народ добрый, с ними жить можно…»[935]
Данный текст является ознакомительным фрагментом.