Часть IX Там, на реках Петербурга

Часть IX

Там, на реках Петербурга

Финские гены и русские песни

Русские – не славяне, а финны или смесь финнов с татаро-монголами. Этот миф, в наши дни необычайно распространенный среди украинских националистов и российских евразийцев, был известен уже в гоголевское время.

Из письма Юзефа Богдана Залеского Франтишеку Духинскому от 19 февраля 1859 года: «Лет 25 назад гостил в Париже знаменитый русский поэт Гоголь. С Мицкевичем и со мной <…> он был в тесной дружбе. <…> Вопрос о финском их (москалей. – С. Б.) происхождении был беспрерывно предметом обсуждения. Гоголь подтверждал его со всею своею малорусской запальчивостью»[1060].

Если верить письму Залеского, всем троим москали «внушали отвращение». Гоголь даже написал целую статью о финском происхождении москалей. Материалом для нее стали народные песни. Гоголь сравнивал славянские (чешские, сербские, польские, малороссийские) песни с песнями русскими, великороссийскими: «Для характеристики каждого человеческого чувства он подобрал особую песню: с одной стороны, нашу славянскую – сладостную, нежную, а рядом великорусскую – угрюмую, дикую, нередко каннибальскую, словом – чисто финскую»[1061].

Залеский и Мицкевич ликовали. Их чувства понятны. Поляки со времен Костюшко боролись за возрождение независимой Польши. За несколько лет до этих дружеских украинско-польских бесед было разгромлено польское восстание. В рядах повстанцев сражался и Залеский. Но как же быть с Гоголем?

Беседы с Мицкевичем и Залеским о москалях и каннибальских песнях продолжались зимой 1837-го. Незадолго перед этим Гоголь работал над статьей «Петербургская сцена 1835–1836 годов», где он вообще не разделяет песен русских и украинских. И те, и другие для него – «наши»: «Какую оперу можно составить из наших национальных мотивов! Покажите мне народ, у которого бы больше было песен. Наша Украина звенит песнями. По Волге, от верховья до моря, на всей веренице влекущихся барок заливаются бурлацкие песни. Под песни рубятся из сосновых бревен избы по всей Руси. Под песни мечутся из рук в руки кирпичи, и как грибы вырастают города. Под песни баб пеленается, женится и хоронится русский человек»[1062].

«Петербургская сцена» (как часть «Петербургских записок 1836 года») входит в более или менее полные собрания сочинений Гоголя, а куда делась та самая статья о финнах-москалях, поющих каннибальские песни? В литературном наследии Гоголя ее нет. И вообще, была ли эта статья?

Польский поэт пересказывает содержание очень давних разговоров. Вряд ли он, спустя двадцать два года, мог точно передать их содержание. Однако Юрий Манн, крупнейший современный исследователь Гоголя, не сомневается в словах Залеского, но полагает, что тот мог принять желаемое за действительное. Преувеличить – однако это «преувеличение идеи, действительно промелькнувшей у Гоголя»[1063].

Если статья о славянских и финских песнях не сохранилась, то гоголевский «Взгляд на составление Малороссии» был опубликован еще в сборнике «Арабески». А там, между прочим, есть противопоставление «земли чистых славянских племен» (южной России, будущей Малороссии) и «Великой России», где славяне России «начинали уже смешиваться с народами финскими»[1064].

Более того, в том же 1837 году, когда Гоголь, Залеский и Мицкевич ругали «каннибальские» песни угрюмых москалей, в Москве из типографии вышла магистерская диссертация Осипа Максимовича Бодянского «О народной поэзии славянских племен», в которой нашлось место и тем самым русским, «москальским» песням: «…отличительный признак песен Северных Руссов (Великороссиян) составляют глубокая унылость, величайшее забвение, покорность своей судьбе, какое-то раздолье и плавная протяженность»[1065], – писал Бодянский. Он объяснял «унылость» русских песен природой и климатом: «…мрачность, суровость, уныние Севера навели и на песни Северных Русов эту унылость, томность…»[1066] И напротив, поэзия «Южных Русов (Украинцев, Малороссиян)» «всем своим составом, внутренним и внешним», отличается от русской. Песни русские и песни украинские совершенно несходны друг с другом, как несходны и сами народы. «Да иначе и быть не могло, – продолжает Бодянский. – Из всех славянских племен Северные и Южные Руссы – самые несходственные между собой, несмотря на одинаковость их общего названия»[1067].

Но вспомним и адресата Залеского. Франтишек (Франциск) Духинский родился на Западной Украине, одно время жил в Киеве и, даже поселившись в Париже, подписывался: «Духинский из Киева». В Париже выходили и его сочинения (на польском и французском). Духинский как раз и считается автором мифа о финском происхождении русских. Его «заслуги» несколько преувеличены. Гоголь, Залеский и Мицкевич говорят о финском происхождении «москалей», как о вещи достаточно известной, уже не раз обсуждавшейся польскими интеллектуалами. Духинский не то чтобы изобрел нечто новое, а лишь попытался подвести под миф «научную» платформу.

Особенным знатоком финно-угорских народов Духинский не был. Он совершенно не разбирался в сравнительном языкознании и славянской филологии и тем более филологии уральской, всерьез считал финнов кочевым туранским народом[1068]. Впрочем, к туранским народам он относил и китайцев, и африканских негров, и семитов. Он вообще признавал в мире только две «расы»: туранскую, или уральскую, враждебную Европе, кочевническую, и расу арийскую – европейскую, земледельческую. Читатель, которому посчастливится найти сочинения Духинского, сможет вполне оценить уровень научно-исследовательской подготовки. Он полагал, что китайцы – природные кочевники, которых с большим трудом удалось привязать к земле. О евреях и москалях/московитах (да-да, они родственники китайцев!) и говорить нечего. Московитов удалось сделать оседлыми только при помощи крепостного права. На необъятных пространствах Московии растворились и десять потерянных колен Израилевых. Они тоже стали частью народа московитов! Москали для Духинского – туранцы, а именно – финны. Правда, они выучили славянский язык и присвоили русское имя. Точнее, его присвоила императрица Екатерина, которая повелела москалям называться россиянами, то есть русскими. А настоящие русские – это малороссияне, белорусы и новгородцы (республиканские традиции Великого Новгорода доказывают его европейскую природу). Они будто бы не имеют никакого отношения к москалям. Духинский желал бы дать им вообще новое имя – «восточные поляки», ведь старое имя – «русины», «русские» – москали уже успели скомпрометировать. Историческое призвание арийцев-поляков, в том числе и «восточных», – воевать с москалями, с уральскими народами.

Но идеи Духинского отвечали духу времени. Прежде всего, импонировали полякам, которые в 1863-м поднимут новое восстание против России. Заинтересовались взглядами Духинского и французы. Первую лекцию о Руси, Польше и Москве он прочитал в Париже в ноябре 1857-го. Полтора года назад окончилась Крымская война, еще не были забыты газетные нелепости антирусской пропаганды. Поэтому Духинский нашел благодарных читателей не только среди поляков, но и среди французов. Одним из них был Анри Мартэн, написавший не без влияния Духинского вполне антирусскую книгу «La Russie et l’Europe» («Россия и Европа»).

В научном мире взгляды Духинского и Мартэна не прижились. Добросовестный Николай Костомаров одним из первых вступил в полемику с поляками – сторонниками Франтишека Духинского.

Из статьи Николая Костомарова в январском номере журнала «Основа» за 1861 год: «Финского элемента вошло в великорусскую народность не столько, чтоб даже физиологически назвать великоруссов более финнами, чем славянами <…> мы не можем назвать великоруссов, даже и с физиологической стороны, не-славянами, а о духовной и говорить нечего»[1069].

«Основа» – научный и литературный украинский журнал, оплот молодого украинского национализма. Двадцать лет спустя, когда в Галиции будет развиваться украинское национальное движение, враждебное и полякам, и «москалям», идеи Духинского примут многие украинцы. Но Михаил Драгоманов, серьезный и тоже, как и Костомаров, «национально мыслящий» ученый, будет столь же беспощадно критиковать сочинения о финско-туранской природе москалей и арийско-уральском антагонизме.

В восьмидесятые годы концепцию финского происхождения русских окончательно разгромят авторитетные ученые – И. А. Бодуэн де Куртенэ и будущий академик А. Н. Пыпин. Пожалуй, самым язвительным критиком Духинского был именно Бодуэн де Куртенэ, не только всемирно известный филолог, но и принципиальный противник любого национализма, в том числе польского. Он назвал вещи своими именами: идея «уральского» происхождения русских не имеет с наукой ничего общего: «Утверждения эти диктовала ненависть племенная и политическая, и желание адвокатствовать в пользу Польши перед “Европой”, т.е. перед шайкой дипломатов подозрительного свойства. Отсюда эта натяжка и извращение этнографии и географии…»[1070]

Данный текст является ознакомительным фрагментом.