«Хохол по рождению»

«Хохол по рождению»

«Хохлацкая душа», «хохлацкая натура»? А какую же еще натуру ожидали найти в Гоголе?

Русские современники Гоголя, особенно из тех, что лично знали его, называли его именно «малороссом», «малороссиянином», «хохлом». При этом подчеркивали его происхождение в тех случаях, когда Гоголь по какой-либо причине производил на них неприятное впечатление.

Александр Сергеевич Пушкин: «Гоголь, хитрый малоросс»[1586].

Сергей Тимофеевич Аксаков: «…хохол на голове, гладко подстриженные височки, выбритые усы и подбородок <…> нам показалось, что в нем было что-то хохлацкое и плутоватое»[1587].

Фаддей Венедиктович Булгарин: «По моему мнению Гоголь <…> был просто Малороссийский жартовник…»[1588]

Андрей Александрович Краевский: «Гоголь скот, как и все хохлы»[1589].

Удивительно, как сошлись в оценке национальной идентичности писателя столь разные люди.

«Хохол по рождению», – говорил о нем Василий Любич-Романович, один из учеников Нежинской гимназии высших наук. Он помнил, как «хохлацкая бричка», запряженная двумя волами, привезла в Нежин юного Никошу Яновского. Возницей был «усач-запорожец»[1590] «с чубом на макушке, как у Тараса Бульбы». Любич-Романович, генеральский сын, прежде учившийся в Полоцкой иезуитской коллегии, с пренебрежением описывал и «грубого, дикого» «дядьку-запорожца»[1591], и его маленького хозяина, вкладывая всё презрение шляхтича к мужику-украинцу, козаку и потомку козацкого рода. Со своей стороны, Гоголь будто бы называл Любича-Романовича «польской мордой»[1592].

Николай Васильевич родился в то время, когда из жизни дворянства уходили старинные малороссийские обычаи, сменяясь русскими и общеевропейскими. Но как украинская деревня никогда не русифицировалась полностью, так не русифицировалась полностью и жизнь мелкопоместного малороссийского дворянства.

Татьяна Семеновна, бабушка Николая Васильевича, происходившая из славного рода Лизогубов и помнившая старый уклад жизни, принятый еще во времена Гетманщины, даже из усадьбы выезжала только в бричке, запряженной парой волов[1593]. Должно быть, в той самой, что привезла ее внука в Нежин.

Нежинская гимназия располагалась недалеко от предместья Магерки (в некоторых источниках – Мегерки), застроенном обычными малороссийскими мазанками, крытыми соломой. Домики были огорожены плетнями, как в настоящем украинском селе. Там квартировали небогатые преподаватели, вроде латиниста Кулжинского, и некоторые из учеников. Среди последних был будущий украинский и русский поэт и прозаик Евгений Гребенка. Но большую часть населения предместья составляли украинские крестьяне. Гимназист Гоголь между прочим очень любил там гулять, «имел много знакомых между крестьянами». Случалось, приходил на простонародную свадьбу и вообще проводил в Магерках чуть ли не всякий «погодливый праздничный день»[1594]. Кроме того, Гоголь каждый день (!) бывал на городском базаре, где покупал у «баб-хохлушек» свой любимый грушевый квас[1595]. Любич-Романович приписывает такое поведение Гоголя его «почти плебейскому», «хуторскому» происхождению однодворца»: «…он держал себя каким-то демократом среди нас, детей аристократов»[1596], – вспоминал генеральский сын. В его глазах Никоша Гоголь, наследник состояния в три сотни душ, может, и в самом деле представлялся однодворцем, но вот сам Николай Васильевич демократом себя никогда не ставил. Как известно, Гоголь был убежденным консерватором. Не только практиком, но и теоретиком крепостничества. Прогрессивно мыслящие люди с изумлением и неприязнью читали поучения Гоголя в его «Выбранных местах из переписки с друзьями»:

«Возьмись за дело помещика, как следует за него взяться в настоящем и законном смысле. Собери прежде всего мужиков и объясни им, что такое ты и что такое они. Что помещик ты над ними не потому, чтобы тебе так хотелось повелевать и быть помещиком, но потому что ты уже есть помещик, что ты родился помещиком, что взыщет с тебя Бог, если б ты променял это званье на другое, потому что всяк должен служить Богу на своем месте, а не на чужом»[1597].

Практика не расходилась с теорией. Еще в 1832 году Николай Васильевич решил женить своего слугу Якима на крепостной девке Матрене. Матрена была горничной у сестер Николая Васильевича, а он как раз собрался везти их в Петербург – учиться и жить в Патриотическом институте. Везти с собой супружескую пару слуг и размещать их в Петербурге было менее хлопотно. Таким образом, «совершенно неожиданно для себя и для всех, Яким отправился в Петербург с женою, а барышни – с горничною; а Мария Ивановна (мать Гоголя) была очень довольна, что всё так устроилось по-семейному»[1598]. Что обо всем этом думали Яким и Матрена, мы доподлинно не знаем, но случай вполне достоин печальных анекдотов о крепостниках. Так что не природный или идейный демократизм побуждали Гоголя «идти в народ». И не один лишь грушевый квас или еще какие-нибудь малороссийские лакомства вроде маковников, бубликов, коржиков и тому подобного. Гоголь их любил чрезвычайно и почти постоянно жевал, даже на занятиях, но в ежедневном общении с украинскими крестьянами он, кажется, искал другого: «Любимым времяпрепровождением Гоголя еще было выходить на большую дорогу и, встречаясь здесь с хохлами, едущими на волах в Нежин, беседовать с ними на родном ему малорусском наречии…»[1599], – вспоминал Любич-Романович. Вне всякого сомнения, с «бабами-хохлушками» на базаре и с крестьянами из Магерок Гоголь тоже говорил только по-украински. Из русифицированной атмосферы гимназии Гоголь каждый день возвращался в чисто украинский сельский мир, который, очевидно, ему очень нравился.

В гимназии Гоголь начинает составлять «Книгу всякой всячины, или Подручную энциклопедию», куда в числе прочего заносит множество украинских материалов: выписки из составленной Павловским «Грамматики малороссийского наречия», первой грамматики украинского языка, из «Энеиды» Котляревского, из сборников малороссийских песен, составленных князем Цертелевым и Михаилом Максимовичем. В пьесе, написанной совместно с Прокоповичем и поставленной в гимназическом театре, Гоголь блистает в роли старика-украинца. Всё украинское ему близко, понятно, мило.

Шевченко наивно полагал, что Гоголь просто не знал украинского языка, а потому и не писал по-украински. В незнании не только языка, но и быта, истории Малороссии обвинял Гоголя и Пантелеймон Кулиш. Между тем Михаил Максимович, давний хороший знакомый Гоголя, в письме Г. П. Галагану, опубликованном «Русской беседой» в качестве отклика на роман Кулиша «Черная рада», утверждал, что Гоголь был великолепным знатоком украинского языка: «…мне, как и всем Малороссиянам, знавшим Гоголя близко, несомненно известно, что он свое родное Украинское наречие знал основательно и владел им в совершенстве. В иной час, когда, бывало, заговорит он по-украински, представляя какое-нибудь оригинальное, типическое лицо, то – заслушаешься его, как заслушивались мы поющего Шевченка…»[1600]

У нас нет оснований не верить Максимовичу. В беседах с земляками Гоголь часто переходил на украинский (малороссийский).

Впервые приехав в Москву, Гоголь узнал, что Михаил Семенович Щепкин, уже тогда знаменитый актер Малого театра, оказывается, его соотечественник. Николай Васильевич неожиданно пришел в гости, когда семья Щепкина обедала, и вместо приветствия пропел куплет из украинской песни:

Ходит гарбуз по городу,

Пытается своего роду:

Ой, чи живы, чи здоровы

Вси родичи гарбузовы?[1601]

Осип Бодянский в Москве тоже приветствовал Гоголя «по-малороссийски»: «Чи дома, брате Миколо?» Гоголь отвечал: «А дома ж, дома!»[1602] С малороссийской прислугой Гоголь, видимо, тоже общался на родном языке: «Семене! – закричал Гоголь своему слуге по-малороссийски, – ходы сюды»[1603].

Более того, по свидетельству А. С. Данилевского, Гоголь в Париже зимой 1837 года беседовал с Адамом Мицкевичем и Юзефом Богданом Залеским по-русски или «чаще – на малороссийском языке», потому что в то время еще не знал польского[1604].

Переселившись в Россию, а затем на долгие годы покинув и ее ради жизни в любимой Италии, Гоголь сохранял многие привычки, усвоенные с детства. Так, он по-прежнему любил украинскую кухню. Московские друзья по крайней мере раз в неделю делали для Гоголя вареники, хотя Николай Васильевич и сам умел и даже будто бы учил других, как готовить настоящие малороссийские вареники[1605]. Садясь за стол, он обычно приговаривал: «Вареныки побиденыкы! сыром боки позабыханы, маслом очи позалываны – вареныки побиденыкы!»[1606]

В доме московского генерал-губернатора Ивана Васильевича Капниста (сына поэта) к приезду Гоголя готовили его любимые блюда: «борщ, галушки и взвар». Часто Гоголь являлся «с приятелем, знаменитым актером Щепкиным»[1607]. Кулинарные вкусы Гоголя и Щепкина, такого же, как и Гоголь, природного малороссиянина, только крестьянского, а не дворянского происхождения, совпадали. Великий актер и великий писатель проводили время в беседах «о разного рода малороссийских кушаньях, причем у обоих глаза бывали масляные и на губах слюнки»[1608].

Зимой-весной 1850 года у Аксаковых устраивались настоящие малороссийские вечера. Максимович приносил собранные им песни и учил, как их надо петь. Кроме Максимовича на вечера охотно приходили Бодянский и Гоголь. Собирались «на вареники и песни». Надежда Сергеевна Аксакова пела своим приятным голосом, который очень нравился гостям-малороссам. Впрочем, дело было не столько в ее голосе, сколько в песнях, напоминавших малороссам о родине. Два известных ученых и писатель, уже при жизни признанный великим, как будто забывали обо всем на свете. Бодянский, серьезный ученый, основоположник научного славяноведения в России, даже «было припрыгнул», только услышав первые звуки украинской песни[1609]. Максимович, бывший профессор Московского, а потом – Киевского университета, пел, «топотал ногами» и «разводил руками». А что же Гоголь?

Из письма Веры Сергеевны Аксаковой – Ивану Сергеевичу Аксакову, 15–16 февраля 1850 года, Москва: «Гоголь, в самом деле, с таким увлечением, с таким внутренним сочувствием поет их, разумеется, не умея петь, но для того только, чтоб передать напев и характер песни, что в эту минуту весь проникается своей народностью и выражает ее всеми средствами – и жестами, и голосом, и лицом…»[1610]

Заметим, что это 1850 год! «Вечера на хуторе близ Диканьки» уже в далеком прошлом. Гоголя последних лет жизни и друзья, и враги считали русским патриотом, апологетом самодержавия и противником литературы на малороссийском языке. Однако и в эти годы он по-прежнему любил всё малороссийское. Украинская песня так же восхищала его, как в молодости, когда он написал статью «О малороссийских песнях», включенную в сборник «Арабески»: «…лучшие песни и голоса слышали только одни украинские степи: только там, под сенью низеньких глиняных хат, увенчанных шелковицами и черешнями, при блеске утра, полудня и вечера, при лимонной желтизне падающих колосьев пшеницы, они раздаются, прерываемые одними степными чайками, вереницами жаворонков и стенящими иволгами»[1611].

Российский литературовед Иосиф Мандельштам, великолепно изучивший творчество Гоголя, не сомневался, что Гоголь «весь жил своею родиною», «добрая часть его существа проникнута была малороссийским началом»[1612].

Данный текст является ознакомительным фрагментом.