Танцуем «стилем»
Танцуем «стилем»
Стиляжная молодежь не только слушала джаз и рок-н-ролл, но и любила под него потанцевать. Возможностей для этого было не слишком уж много – вечеринки у тех немногих счастливцев, которые жил – хоть и с родителями, – но в отдельных квартирах, а не коммуналках и бараках, и полулегальные танцевальные вечеринки, организовываемые в школах, вузах, а то и научно-исследовательских институтах. На «официальных» вечеринках подобную музыку практически не играли.
Под джаз танцевали «стилем», имитируя движения, которые видели в западных фильмах, либо изобретая свои собственные, которые, казалось, должны подходить к этой музыке.
Алексей Козлов писал в своих мемуарах о трех названиях «стилей»: «атомном», «канадском» и «тройном Гамбургском»: «первые два мало чем отличались друг от друга и, как выяснилось лет через тридцать, отдаленно напоминали модные в Америке в до-рок-н-рольные времена такие танцы, как «джиттер баг», «линди хоп» и «буги-вуги». А «тройной Гамбургский» был медленным танцем с особыми движениями телом, с особым покачиванием головой и, главное, партнер и партнерша тесно прижимались друг к другу.»
Отдельно стоит упомянуть «буги-вуги» – один из самых популярных танцев эпохи джаза. Изначально термином Boogie Woogie называли стиль игры на фортепиано (синонимы Barrelhouse и Honky Tonk – по названию баров, в которых этот стиль впервые начали практиковать в 1870–х годах чернокожие пианисты штата Техас)
Много позже, в 1927–м году вышла классическая «буги» – запись Альберта Эммонса» Honky Tonk Train Blues», а «официальное» появление стиля Boogie Woogie – 29 декабря 1928–го, день выхода» Pinetop’s Boogie Woogie» Клэренса Смита. Кстати, на сленге 20–х годов словом» boogie» обозначали чернокожих, но уже десятилетие спустя появилось и несколько новых значений – «танцевать», «развлекаться, получать удовольствие», «делать что-либо быстро».
В тридцатые годы термином Boogie Woogie начали называть любой свинговый танец, исполняемый в быстром темпе. В годы второй мировой войны американские солдаты завезли в Европу так называемый «East Coast Swing» – «Свинг Восточного побережья», который был крайне популярен в сороковых и начале пятидесятых годов. Считается, что нечто подобное на «Свинг Восточного побережья» танцевали и стиляги в СССР.
Александр Петров:
Старый коллекционер музыки мне рассказывал, что в тридцатые годы запрещали танцевать танго на танцах. И когда люди начинали его танцевать, то подходили и разбивали пары: танцуйте вальс, более скромные танцы, но ни в коем случае не сентиментальное и эротичное танго.
Валерий Попов:
Сейчас так не танцуют, сейчас дискотеки какие-то бесконтактные. А тогда надо было обязательно прижать – и с выпадами, заломать ее до пола. Помню, такой был Хавский – он показывал, как красиво танцевать. У него был парик прилизанный, какой-то фрак потертый и орден Красной звезды.
Тогда такая была интересная идеология: не называлось это буги-вуги, а молодежный танец. Как-то советская власть приспосабливалась к этому. Или – «спортивный танец». Рок-н-ролл назывался «спортивный танец». И вот Хавский – ему, наверно, лет девяносто было, супруге его лет семьдесят или восемьдесят – и они изображали, как правильно танцевать рок-н-ролл, показывали, что он может быть красив, что он не должен быть эротичен и преступен. И они такие два маленькие, худенькие… А комсомольцы потом закрывали клубы, пытались прибрать к рукам.
Я помню, однажды оказался в молодежном лагере около Сочи, и там как-то разорился, все прогулял и поступил в джаз – и там на маракасах. Целый месяц прожил в какой-то халупе с джазистами. Замечательное было лето. И там поляки, венгры, чехи, немцы… Вольница такая была нравов… Побеждала свобода и демократия. Но это уже были шестидесятые.
Много таких было точек – я их прохожу с волнением. На Большой Морской, где я живу, был дом культуры работников связи. «ДК случайных связей» мы его называли. И там тоже такое было «гнездо разврата». Там шарик под потолком крутился из зеркальных кусочков, гасили свет – и такие снежинки по залу крутились. Такая была атмосфера полутьмы. Сейчас дискотеки не сравнишь – как-то они там вихляются поодиночке и расходятся поодиночке – как пришли, так и расходятся. А тогда надо было кого-нибудь подцепить, куда-то затащить, в какой-нибудь подъезд, там долго стоять, не выпускать ее из цепких объятий, потом она вырывалась, убегала в общагу или к маме. То есть, жизнь была чрезвычайно такая агрессивная и густая, я бы сказал, вязкая. Все время думал – чтобы суббота, и на танцы. Бодро, интересно. По-моему, сейчас приглаженнее жизнь, и нет такого.
Был оркестр под управлением Атласа и [оркестр] Лундстрема еще – они все эти буги изображали как сатиру и сопровождали «разоблачительными» текстами, но все плясали, между тем – то, что надо. «Может, он больной, бедняга, может, просто – напросто стиляга». Такой сатирический текст, но это было самое настоящее буги-вуги. Но содержание – идеологически выдержанное. Песня была очень заводная, и все знали, что как только начинается вступление – нужно хватать барышню и изображать буги в центре зала. Мы все пытались, а в середине – кружок, и четыре пары виртуозов. Алик Фишер такой был – впоследствии большой ученый – вот он потрясающий был рок-н-роллист. Девушки у него летали просто как куклы – чуть не до потолка. Он кидал их, и все сходилось – такая акробатика была потрясающая: бросить, поймать, снова перекрутить. Она у него колесом ходила, солнышки делала, сальто, и Алик успевал ее подхватить. Азарт был такой, что это мы гуляем, наша взяла. Все эти вечера совершенно были волшебные.
Валерий Сафонов:
И рок, и твист – плясали, можно сказать, все штатники. И все стиляги. Я не мог, к сожалению – вероятно, у меня данных не было для плясок. Вот твист я разучил – он попроще. Но редко кто умел красиво, по-настоящему, танцевать рок-н-ролл.
Рок-н-ролл танцевать не возборонялось. Я не помню, чтобы где-то это запрещали. Но и редко рок-н-ролл танцевали, потому что редко кто умел. Танец довольно сложный все-таки.
Олег Яцкевич:
И как всегда у нас: хотели как лучше, а получилось как всегда. На танцах раз – и запретили джазовую музыку. Па-де-катр танцуйте, па-д-эспань. Такие танцы бальные – я их до этого никогда не знал. Польку танцуйте. И в конце вечера, который два раза в неделю в мраморном зале ДК имени Кирова на Васильевском острове, собирался весь молодняк туда постоянно, только объявляли: медленный танец. Это танго было. И тут надо было уже шустрить – девочек и все прочее.
Были еще «ночники», где собирались, в том числе, и стиляги. Это уже покруче, таинственно все. В актовых залах школ – двести шестая на Фонтанке была очень известна этими «ночниками». Туда приезжал оркестр. Саксофонист Кондат, бывший утесовский. Он уже пожилой дядька тогда был, халтурил. Тромбонист Давид, который внешне – как две капли воды похож на Гленна Миллера, только, может быть, росточка меньше. Коля Носов – трубач. И так далее, и так далее. И они приходили, и попасть на этот ночник было – как на прием к Путину. Это было почти нелегально. Я точно не знаю, почему возникали эти «ночники», причем не только в школах. В кинотеатре «Художественный» – как сейчас помню. Их называли «ночники». На самом деле они кончались в час или в два, но все равно не в семь начинались, а в десять. Ну и там, конечно, была гуляй-нога.
«Мраморный» – это танцевальный зал ДК имени С. М. Кирова. Он состоял из трех частей, условно разделенных колоннами. В центральной части собирался молодняк общегородской – из любого района. Здесь же сидел эстрадный оркестр, который мог исполнить, если бы разрешили, любой фокстрот или танго, но… Но па-де-катр, па-д-эспань, краковяк и полька главенствовали в программе. Левая часть зала «принадлежала» курсантам, в основном, морским. А в правом зале собирался Васильевский остров. Самая шпана была там. Тут надо было разбираться, чтобы морду не набили, если ты не ту девушку взял. В основном, танцевали девочки, а когда в конце играли медленный и быстрый танец, тут уже включались все. Какая-то отдушина. Дадут слегка «подышать», и аут! Бывали там и молодые мужчины, прошедшие войну. Ну, относительно молодые, – тридцать, – сорок лет.
Со мной работал бывший танкист, у него было обожженное лицо. Он был холост и постоянно ездил в «Мраморный». Утром на работе спрашивает: «Ты был вчера в «Мраморном»?» – «Да, был». – «И, как тебе?» А я гляжу на него, и с моей двадцатилетней точки зрения – это пожилой человек, а он бегает на те же танцульки и клеит там кого-то и водит к себе.
После войны была катастрофическая недостача мужчин – все-таки, двадцать миллионов положили за четыре года. Со мной работали молодые ещё женщины, потенциальные мужья которых полегли на полях войны.
Анатолий Кальварский:
Были несколько человек – устроителей вечеринок. В основном, это было в политехническом институте. Очень часто там было. Или в помещении школы – я не помню номер, напротив училища Штиглица. Потом – в двести шестой школе на Фонтанке. И еще какие-то техникумы. Потому что во дворцах или домах культуры такое нельзя было проводить. Под видом комсомольских вечеринок – придумывали какие-то подоплеки. Это все халтуры были левые, конечно. Я не помню, за счет чего мы получали какие-то небольшие деньги. Видимо, устроители продавали какие-то билеты. Все это стоило очень дешево, и мы тоже зарабатывали какие-то смешные деньги. Но дело было не в деньгах, нам хотелось поиграть джаз, а тем, кто нас слушал, получить удовольствие и потанцевать. Это не могло быть полностью подпольно, потому что [среди приходивших] была масса осведомителей, которые об этом говорили. Но, видимо, как-то не доходили руки, не считали все это серьезным. Но потом – мы не играли откровенно американскую музыку. Мы играли танцевальную музыку. Просто, мы, может, играли чуть-чуть лучше, чем все эти ужасные оркестры, которые работали в «отделе музыкальных ансамблей». Была такая система «отделе музыкальных ансамблей» при ленгосэстраде. Это был целый отдел, который находился в доме культуры работников связи. У них был свой штат оркестров, которые работали по домам культуры или по танцевальным площадкам. Они получали зарплату, там продавались билеты. Но тогда они играли только сплошные бальные танцы и, если мне не изменяет память, за танцевальный вечер можно было исполнить один быстрый фокстрот и два медленных. Все остальное были польки, шмольки, краковяки и какие-то придуманные танцы типа па-де-гра. Какие-то чудовищные названия. А оркестры левого толка играли просто или медленные фокстроты, или быстрые фокстроты. И никаких бальных танцев. Бальные танцы – только, может, для проформы, в первом отделении.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.