Сатирические поэмы
Сатирические поэмы
Сатирические поэмы, помещенные в «Особое хранение» – это «Сказ про царя Никиту и его свиту», стихотворения «Был у нас король такой», «В СССР Никита жил» и поэма «Ив Монтан и другие». Все эти тексты хранились в колл. 111 и были собраны Л. В. Домановским.
Генетически они связаны с политическими сатирическими произведениями периода первой русской революции и революции 1917 года. Историко-литературный анализ этой традиции представлен в работе Л. А. Спиридоновой (Евстигнеевой) «Русская сатирическая литература начала XX века» (Спиридонова 1977).
Исследовательница отмечает, что, с одной стороны, детская сказка – распространенный жанр в литературе начала XX века. Сказки писали Короленко, Амфитеатров, Сологуб, Куприн, Айзман, Горький и др. С другой стороны, сатирики часто использовали прием «переделки» – переделывались стихи Лермонтова («Бородино»), Некрасова («Коробейники»), А. К. Толстого («Поток-богатырь», «История государства Российского от Гостомысла до Тимашева»),А. С. Пушкина.
Принадлежащая перу С. А. Басова-Верхоянцева переделка «Конькагорбунка» П. П. Ершова («Конек-скакунок») – одно «из самых заметных произведений сатиры начала XX века» (Спиридонова 1977: 35). Это сатирическая история царствования Николая II, названного Берендеем, лишенная иносказания и представляющая собой революционную прокламацию. Она была написана и распространена полумиллионным тиражом уже в 1906 году (Басов-Верхоянцев 1906,1908, 1917, 1918,1921, 1923, 1935). А. Ефремин (А. В. Фрейман) пишет: «Принимая ее за сказку Ершова, полиция долго не препятствовала ее распространению. Когда же возникли смутные слухи о соблазне, вызываемом этой сказкой, в цензурном комитете вспомнили, что ершовский «Конек» в самом деле несколько раз подвергался запрету и купюрам, но это, дескать, дело старое, – и махнули рукой. А надо сказать, что Басов-Верхоянцев принял меры, чтобы сделать своего «Конька» как можно более «ершовским»», сохранив ритм, имена и фрагменты сказки П. П. Ершова (Ефремин 1981:39–40).
Другая «сказка» С. А. Басова-Верхоянцева – «Сказка дедушки Тараса. Русская история в стихах» (СДТ 1908). В Рукописном отделе ИРЛИ хранится рукописная копия этого текста, принадлежавшая бывшему работнику сенатской типографии (РО ИРЛИ.Р. V. Колл. 1.П. 37.№ 1–3)[335]. Печатный экземпляр поэмы из библиотеки Пушкинского Дома имеет надпись купившего книгу человека. На оборотной стороне обложки написано: «Купил у хулигана на Невском, возле Пассажа среди бела дня?!! Мая 1908 г.». По-видимому, эти тексты распространялись в виде рукописных/машинописных копий или изданных в нелегальных типографиях и продававшихся с рук брошюр. Сказка содержит резкие характеристики российских царей, начиная от Рюрика до Николая II. Сочувствие, как и следовало ожидать, автор выражает по отношению к новгородскому вече и Степану Разину. Приведем небольшой фрагмент о Петре I (Там же. № 4. Л. 25):
Умирая, Алексей
Трех оставил сыновей.
Старший был и так и сяк,
Средний вовсе был дурак,
Ну а третий не простак.
Звали младшего Петром
Он-то скоро стал царем.
Ни дородством, ни с лица
Был он вовсе не в отца.
Да болтала вся столица,
Что Петрушу мать-царица
Прижила не с муженьком…
Из мероприятий Петра I С. А. Басов-Верхоянцев отмечает его культурные преобразования – бритье бород и немецкое платье, расправу со стрельцами, смерть царевича Алексея, постройку Петербурга на «мужицких костях», во всех случаях указывая на его крайнюю жестокость и кровожадность.
И еще бы Петр, наверно,
Натворил не мало бед,
Только слег в болезни скверной
И скончался в цвете лет
(Там же. Л. 27).
Говоря о русских царях, автор подчеркивает их пороки и преступления. По словам А. Ефремина (А. В. Фреймана), «этот памфлет взбесил царствующий дом; Столыпин впал в небывалую ярость. Книжка, как говорили в то время, стоила хорошей бомбы: после того, как первый завод был напечатан, грянула по доносу Азефа полиция и зверски расправилась с рабочими, набиравшими текст, ментрапаж был арестован, гранки уничтожены, типография подверглась разгрому» (Ефремин 1981: 45).
Как отмечают исследователи, сказки С. А. Басова-Верхоянцева были самыми распространенными произведениями политической сатиры начала ХХ века. Сказочная форма, ритмика поэтической сказки пушкинского времени, сжатость формулировок в описании персонажей и отсутствие аллегории – черты поэм Басова, которые будут свойственны и политическим стихотворениям хрущевского и позднего советского времени.
Коллекция политических памфлетов начала XX века имеется в архиве В. Д. Бонч-Бруевича, хранящемся в Российской государственной библиотеке. Она включает в себя «правую» политическую сатиру ««Кащей-лиходей» или дивная история про старца Григория, обаятеля хлыстовского из села Покровского…» (ОР РГБ. Ф. 369. Карт. 415. № 24)[336], шуточную летопись о начале войны 1914 года, написанную В. И. Успенским «Летописец в лицах о Тевтонской брани на словени» (Там же. № 25), сатирическое стихотворение «На смерть Распутина Гриши» (Там же. № 26), «Загробную грамоту Миколе Романову» (Там же. Карт. 416. № 10), «Поминовение павшего дома Романова и старого правительства» (Там же. № 33), «Завещание бывшего царя Николая» (Там же. № 62). Все эти тексты датируются временем между 1905 и 1917 годами. Более поздних политических сатир в архиве В. Д. Бонч-Бруевича нет, что может говорить о резком уменьшении количества их в послереволюционные годы или об уменьшении интереса к ним у В. Д. Бонч-Бруевича.
К событиям 1905 года относится стихотворное «Письмо Николая II императору Вильгельму», присланное учителем истории из Арзамасской области Вениамином Михайловичем Кувшинским в 1956 году в редакцию журнала «Звезда». Он сопровождает текст следующими комментариями[337]:
Приближается 51-я годовщина «Кровавого Воскресенья», которое было как бы преддверием революции 1905 года.
Я в то время был студентом Казанской дух<овной> академии по историческому отделению. Вскоре после расстрела рабочих в Петербурге 9 января 1905 года, в обращении среди студентов академии появилось в рукописном виде произведение неизвестного автора, а может быть – продукт коллективного творчества под названием «Письмо Николая II императору Вильгельму» в стихах. По своему содержанию это письмо представляет из себя своего рода сатиру или памфлет на Николая II. С одной стороны, оно довольно верно характеризует самого Николая, его бездарность, несамостоятельность, а также – его «окружение», в лице его матери, обер-прокурора Синода – Победоносцева, его кузенов Кирилла и Бориса Владимировичей.
С другой стороны, это «письмо» показывает, как реагировала и как смотрела некоторая часть русского общества на события «Кровавого воскресенья» и предшествующие ему события русско-японской войны 1904–1905 г<одов>. При появление этого «Письма» среди студентов, я переписал его в особую записную книжку, в которую записывал подобного рода произведения, но с годами и разными переездами по делам службы, эта книжка затерялась, и когда я обнаружил это, постарался восстановить это «Письмо» по памяти, что мне и удалось сделать с небольшими пропусками.
В январе 1955 года, в связи с 50-летием со дня «Кровавого воскресенья», я послал рукопись «Письма» в редакцию журнала «Новый мир» с просьбой поместить его в январской книжке журнала.
Ввиду того, что для отпечатания письма для январского номера журнала оно уже запоздало, редакция «Нового мира» возвратила мою рукопись с рекомендацией предложить его Московскому Дому народного творчества им. Поленова, который подготовляет сборник фольклорного творчества, что я до сих пор еще не сделал.
Принимая во внимание, что упоминаемые в «Письме Николая II» деятели жили и действовали в Петербурге, где имели место и события «Кровавого воскресенья», я полагаю, что данный материал должен иметь б?льший интерес для Ленинградского Дома народного творчества и для жителей Ленинграда; я и решил направить этот материал в Ленинград и в частности – в редакцию Вашего журнала «Звезда». <…> В случае неприятия его к печати, прошу сдать его в музей революции 1905 года.
Прилагаю краткие сведения о себе. По окончании дух<овной> академии в 1908 году, с правом преподавания в дух<овных> семинариях, я был преподавателем истории в гимназиях М<инистерст>ва нар<одного> просвещения и в Советских школах II ступени до августа 1922 г<ода>, когда преподавание истории было заменено обществоведением. С октября 1945 г<ода> работаю в должности контролера-ревизора КРУ МФ СССР до февраля 1954 г<года> – по Горьковской области, с февраля по Арзамасской области (РО ИРЛИ.Р. V. Колл. 1.П. 9.№ 21).
Таким образом, современники связывали появление «Письма Николая II императору Вильгельму» с 9 января 1905 года, и Кувшинский вспомнил о нем именно в связи с 50-летней годовщиной этого события. Заметим, что в той же архивной папке хранится новина сказительницы П. С. Губиной, посвященная Кровавому воскресенью. Перевод «Письма» из категории «высокой литературы», как это представлял себе В. М. Кувшинский, посылая стихотворение в толстые журналы «Новый мир» и «Звезда», в разряд фольклора, как мне кажется, весьма симптоматичен. С одной стороны, к 1956 году устоялось и еще не совсем отмерло «новинное» творчество. Присланный пространный текст на историческую (и весьма актуальную) тему мог быть соотнесен редактором журнала с творчеством советских сказителей. С другой стороны, Кровавое воскресенье в советской историографии репрезентировалось как важное и трагическое событие. Юбилейные мероприятия и специальные выпуски периодических изданий вряд ли могли включать «смешные» тексты о событиях революции 1905 года, хотя бы и созданные современниками. Можно предположить и другие причины отказа в публикации текста: несоответствие содержания памфлета советской историографии, странной лакуне с 1922 по 1945 год в биографии приславшего, возможно означающей годы лагерей или тюрьмы, и др.
Подчеркну, что в 1905 году Кувшинский переписал текст в специальную тетрадку, в которой он собирал подобные произведения, а спустя 50 лет, потеряв ее, смог восстановить текст по памяти, как он утверждает, почти без пропусков. Он нигде не говорит, что он учил его наизусть, читал или рассказывал.
Обращение к дяде («Мой дядя, я тебе пишу тревоги и печали полный» или «К тебе, мой дядя просвещенный, ведь я тебе вдвойне родня») отсылает к первой главе «Евгения Онегина» А. С. Пушкина. Но других точек пересечения ни в формальном, ни в содержательном отношении с пушкинским текстом не имеется.
В стихотворении подробно описываются события Кровавого воскресенья и осмеиваются представители династии Романовых и Николай II:
Меж тем все лупят нас японцы и тают русские червонцы
А на победу нет надежды… от горя не смыкал я вежды…
Все думал, как и отчего, но не придумал ничего.
Секретно – уверяю Вас, где нужно думать, там я пас…
И все решают пополам Победоносцев и «маман».
(РО ИРЛИ. Р. V. Колл. 1. П. 9. № 22. Л. 2)
Все вышеназванные тексты были найдены преимущественно в фольклорных архивах, доступных для читателя. В особое хранение были перенесены тексты «Сказ про царя Никиту», «В СССР Никита жил», «Был у нас король такой», «Ив Монтан и другие».
В. С. Бахтин в сборнике «Самиздат века» опубликовал один из вариантов политической поэмы о Н. С. Хрущеве и перестроечную поэму «Сон Горбачева». Он отмечал близость этих текстов, выражающуюся, главным образом, в «очевидной полной лояльности авторов к коммунистической идее и к официальной оценке предыдущего правления» (Бахтин 1997: 793). Как претекст для «Сна Горбачева» рассматривали «Сказ про царя Никиту» А. П. Минаева и А. А. Панченко в статье ««Сон Горбачева» и русский политический фольклор эпохи перестройки» (Минаева, Панченко 2010). Как и для политической сатиры начала ХХ века, для подобных стихотворений хрущевского времени характерна ориентация на литературную сказку XIX века – в данном случае это эротическая сказка А. С. Пушкина «Царь Никита и сорок его дочерей». Связь с пушкинским текстом наблюдается только в названии и нескольких строках, кратко пересказывающих содержание пушкинского текста.
«Сказ про царя Никиту» и стихотворение «В СССР Никита жил» содержат описание деятельности Н. С. Хрущева, истории его борьбы за власть, особенности внутренней и внешней политики и смещения Хрущева в 1964 году. По мнению А. П. Минаевой и А. А. Панченко, эти два текста отличаются степенью «разработанности» сюжета об отставке Н. С. Хрущева: если в первом случае подробности октябрьского Пленума ЦК КПСС 1964 года опущены, то во втором – автор излагает факты, мало известные советским гражданам: Н. С. Хрущев подписал заявление об отставке под давлением, и последним на пленуме выступал Л. И. Брежнев (Там же, 17).
Оба эти текста были переписаны Л. В. Домановским в одно время. Собиратель датирует тексты апрелем 1965 года. После «Сказки про царя Никиту и его свиту» указано место записи – Адмиралтейский завод в Ленинграде.
Один из списков «Сказки про царя Никиту» хранится в Государственном архиве Российской Федерации[338]. Этот текст происходит из Ростова-на-Дону и датируется также 1965 годом. Присланный в прокуратуру, он был рассмотрен начальником отдела по надзору за следствием в органах госбезопасности Прокуратуры СССР Г. А. Тереховым и не был признан антисоветским, так как был направлен против смещенного к тому времени с должности генсека Н. С. Хрущева.
В Историческом архиве Исследовательского института Восточной Европы при Бременском университете хранятся три экземпляра «Сказки про царя Никиту». Один – в фонде юриста, специалиста по международному праву Василия Васильевича Евгеньева (ИА ФСО Ф. 5/2. 6). Г. Г. Суперфин, бывший хранитель архива, обозначил его коллекцию как «номенклатурный» самиздат, так как В. В. Евгеньев был помощником председателя Совета Союза Верховного Совета СССР. Текст из коллекции Евгеньева озаглавлен «Никитиана» («Эта сказка про Никиту…»).
Другой текст сохранился в коллекции М. М. Яковенко, активистки общества «Мемориал», озаглавленный по первой строке «Все мы маленькими были…» (ИА ФСО Ф. 178). Текст «поэмы» находился в запечатанном конверте с пометами М. М. Яковенко: «Пошлые низкопробные стихи», «фольклор», «разобрать внимательно когда приеду и сжечь», «гадость о Хрущеве», «издевка над Хрущевым сохранить как док<умен>т пошлости?»
Третий экземпляр находится в коллекции Н. М. Котовицкой – участницы неформальных движений, живущей в Белоруссии (ИА ФСО Ф. 30.151).
Кроме письменного бытования в виде самиздата, машинописных и рукописных копий отмечается и устное бытование «Сказки про царя Никиту». Так пользователь Живого журнала lgdanko, комментируя сказку, опубликованную в Сети, говорит, что «когда-то знал его («Царя Никиту». – Н.К.) наизусть»[339], другой анонимный комментатор, восстанавливая по памяти фрагмент текста, отмечает, что его рассказывали в начале 1980-х годов[340]. В экспедиции 2010 года на Зимний берег Белого моря в деревне Верхняя Зимняя Золотица моими коллегами был записан текст стихотворения про Никиту Хрущева, близкий к тексту «В СССР Никита жил», рассказанный местным жителем и перенятый им у московских друзей (см. публикацию этого текста в статье А. П. Минаевой и А. А. Панченко в настоящем сборнике).
В комментариях к публикациям в Живом журнале содержится предположение, что стихотворение «Царь Никита» написано по инициативе органов государственной безопасности для дискредитации политики Н. С. Хрущева. С некоторой долей осторожности эту версию высказывал и В. С. Бахтин (Бахтин 1997: 793). Мнение, что политический фольклор создают сами сотрудники КГБ, было довольно распространенным и, в частности, находило отражение в анекдотах (Архипова, Мельниченко 2010).
У писателя и барда Юза Алешковского есть «Песня о Никите» (1966), по содержанию напоминающая «Сказку о царе Никите» и стихотворение «В СССР Никита жил». Центральным «событием» песни является свержение Н. С. Хрущева и описание его ошибок:
Из вида не теряя главной цели,
Суровой правде мы глядим в лицо:
Никита оказался пустомелей,
Истории вертевшей колесо.
Он ездил по Советскому Союзу,
Дешевой популярности искал,
Заместо хлеба сеял кукурузу,
Людей советских в космос запускал.
Он допускал опасное зазнайство
И, вопреки усилиям ЦК,
Разваливал колхозное хозяйство
Плюс проглядел талант Пастернака.
Конечно, он с сердечной теплотою
Врагов народа начал выпускать,
Но водку нашу сделал дорогою
И на троих заставил распивать.
А сам народной водки выпил много.
Супругу к светской жизни приучал.
Он в Индии дивился на йога.
По ассамблее каблуком стучал.
Он в Африке прокладывал каналы,
Чтоб бедуинам было где пахать…
Потом его беспечность доконала,
И он поехал в Сочи отдыхать.
А в это время со своих постелей
Вставали члены пленума ЦК.
Они с капустой пирогов хотели.
Была готова к выдаче мука.
Никита крепко осерчал на пленум.
С обидой Микояну крикнул: «Блядь!»
Жалея, что не дал под зад коленом
Днепропетровцам, растуды их мать…
Кирнувши за наличные «Столичной»,
Никита в сквере кормит голубей.
И к парторганизации первичной
Зятек его приписан Аджубей…[341]
Можно предположить, что авторы песни (а она была написана в 1966 году совместно с поэтом и переводчиком Г. Б. Плисецким) были знакомы со стихотворениями «Сказ про царя Никиту» и «В СССР Никита жил». К общим местам всех трех текстов относится описание экономических и политических приоритетов Н. С. Хрущева, распространения кукурузы, космических полетов, кризисных явлений в экономике, многочисленных визитов советского руководства за границу, в том числе в Индию.
Все поэтические тексты, направленные против Н. С. Хрущева, написаны после его свержения. Они имеют письменное и устное бытование, распространены в интеллигентской и рабочей среде. Обширна география и временные границы бытования текста (от Зимнего берега Белого моря до Ростова-на-Дону, с 1965 до 2010 года).
В «особую папку» фольклорного хранилища ИРЛИ был помещен текст поэмы «Ив Монтан и другие», также относящийся к хрущевскому времени. Поэму нельзя назвать политической сатирой, так как в ней нет критики властей и руководителей страны. Она направлена против известных деятелей искусства и эстрады С. В. Образцова, А. И. Райкина и Л. О. Утесова. Поводом для критики послужило чересчур восторженное отношение творческой элиты к французскому певцу Иву Монтану, приехавшему на гастроли в СССР в 1956–1957 годах в сопровождении супруги – известной актрисы Симоны Синьоре. Кроме списка, хранящегося в Пушкинском Доме, известно пять текстов из Исторического архива Исследовательского института Восточной Европы при Бременском университете (ИА ФСО. Ф. 117/2; Ф. 5/2.6; Ф. 68/2; Ф. 166; Ф. 127). Текст приписывается Владимиру Соломоновичу Полякову (1909–1979) – сценаристу, писателю-сатирику и драматургу.
Перевод не политической сатиры на специальное хранение был обусловлен внешними причинами. Спецхран был сформирован в 1969 году. Годом ранее советские войска вторглись в Прагу. На эти события Ив Монтан отреагировал крайне негативно: «Русские танки на улицах Праги положили конец иллюзиям о том, что коммунизм может как-то реформироваться. Моя реакция на это была ясная и бесповоротная – я закрыл коммунистическую главу своей жизни» (Штильман 2006). В СССР, в свою очередь, был введен запрет на творчество Ива Монтана.
Коллекция запрещенного фольклора связана с потребностью тоталитарного режима контролировать и фиксировать политические настроения масс. По крайней мере этой причиной, на мой взгляд, была вызвана запись антисоветского фольклора в 1920-е годы. Как и мат, политический фольклор был табуирован. Объединение в коллекции антисоветского, блатного и порнографического фольклора говорит о неприемлемости для публикации и выдачи читателям этого пласта народного творчества как нецензурного, неприличного и непечатного. В этом смысле фольклор из спецхрана – это, в терминологии А. А. Панченко, «фольклор-1»: «низовая словесность, не контролируемая и не санкционированная социальной и культурной элитой» (Панченко 2005: 75).
Хочу поблагодарить прежних и нынешних хранителей фольклорного фонда Рукописного отдела Пушкинского Дома – А. Н. Мартынову за сохранение публикуемой коллекции, Я. В. Звереву за предоставленную возможность работать с материалами архива и за выписки из документов внутреннего пользования. Большое спасибо А. А. Макарову, М. А. Мельниченко, И. Ю. Назаровой, А. А. Панченко и Г. Г. Суперфину.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.